Артания - Никитин Юрий Александрович. Страница 7
Придон ощутил смутное желание не то съежиться, не то вообще укрыться под какой-нибудь одеждой. Но, как истинный артанин, раздвинул плечи шире, выпятил нижнюю челюсть и постарался смотреть как можно неприятнее.
За спиной визгливо причитал Черево, вдруг умолк, как свинья с кляпом во рту. По обе стороны носилок тяжело бухали в землю сапогами на толстой подошве очень богато одетые воины. Настолько богато, что Придон ощутил в этом странную красоту: пышные перья на железных шлемах, нагрудные латы, украшенные фигурами диковинных зверей, руки и ноги закрыты железными щитками, а зазоры искусными кузнецами сделаны такими незаметными, что даже лезвие ножа не просунуть! Таких только боевым молотом, чтобы всмятку, как птичьи яйца…
А при одном взгляде на обувь сердце Придона дернулось от зависти. Легкая, из тонкой кожи, но с виду очень прочная, хороша и в степи, и в лесу, и на горных тропах…
Носилки приближались, воины начали поглядывать на неподвижных артан угрожающе. Кое-кто опустил ладонь на рукоять меча слева на поясе, на ходу прожигал этих дикарей ненавидящим взором. Впереди носилок на красивом и богато украшенном коне ехал немолодой человек, весь в золотых пряжках, кольцах, цепочках, в широком брыле, даже сапоги блестят золотыми набойками. Конь тоже с золотыми бляшками на узде, золото на стременах, подпруга и та украшена золотым шитьем.
Всадник угрюмо и с неприязнью покосился на артан, на лице отразилось колебание, но конь мерно двигался давно известной дорогой, и его хозяин, такой же немолодой и умудренный жизнью, похоже, решил проигнорировать дикарей.
От носилок исходил свет, настолько ткань чистого небесного цвета, радостная, словно смех осчастливленного ребенка. Этот свет падал на носильщиков, достигал охранявших носилки великолепных воинов, явно из знатнейших семей беричей, а то и беров. Придон невольно тронул коня, неосознанно стремясь, чтобы этот свет, эта небесная благодать пала и на него.
Носилки проплывали мимо всего в пяти шагах. В щели между занавесками показалась белая нежная рука, тонкая и с множеством колец на пальцах, отодвинула на короткий миг… На Придона взглянуло удивленное девичье лицо.
Глава 3
Он выронил повод, обе руки ухватились за грудь. Вдруг взбесившееся сердце пыталось разломать свою темницу и, вырвавшись на свободу, броситься под эти носилки. Кровь вскипела, в ушах раздался грохот, словно понесся табун в сто тысяч голов. Ноздри раскалились от горячего дыхания, а губы сразу пересохли и покрылись коркой.
Занавески опустились, тонкие пальцы исчезли, словно последние лучики солнечного света. Носилки проплыли, удаляющиеся подошвы сапог мерно бьют в каменные плиты. За носилками еще с десяток пеших воинов, тоже одеты так, что за одну пряжку на одежде можно купить стадо скота, но Придон ничего не видел, не ощущал, кроме того, что носилки уходят, уплывают, удаляются, уносят там, за этими занавесками, его воспламененное сердце.
Сильная рука старшего брата с такой силой натянула повод его коня, что Придон едва не вылетел через конскую голову.
– Куда собрался?
Придон вскрикнул:
– Кто это был? Брат, кто это…
Скилл сдвинул плечами, оглянулся. Из-за коней вынырнул Черево, бледный, глаза навыкате, губы дрожат. Суетливо отряхнулся, ибо какой-то из коней, воспользовавшись остановкой, вывалил ему на одежду и сапоги груду теплых пахнущих каштанов.
– Повезло! – вскрикнул он счастливо. – Просто повезло!.. Нам нельзя было даже смотреть в ту сторону!
Скилл обронил спокойно:
– Артане без страха смотрят в лица даже богам.
– Вы не понимаете, – проговорил Черево торопливо. – Это Итания, дочь тцара! Она так нежна, что если мимо пролетит даже самая крохотная в мире бабочка, то Итания мерзнет от взмахов ее крыльев! Если в ее комнату ворвется солнечный луч, то мгновенно обожжет ее кожу!.. Она…
Придон слышал и не слышал, перед остановившимися глазами все еще та откинутая занавеска, а прямо на него смотрит девичье лицо с высоко подведенными бровями. Она казалась удивленной. Придон ощутил себя так, как если бы его в солнечное сплетение лягнул конь.
Черево прав, что там боги, разве их можно равнять с Нею? Богов множество, а она – Единственная.
Могучая рука с такой силой тряхнула за плечо, что лязгнули зубы.
– Что с тобой?.. – спросил Скилл резко, Придон уловил в голосе брата глубоко запрятанную нежность и тревогу. – Тебя не околдовали?
Придон сказал хриплым голосом:
– Брат мой… Разве это дочь тцара?.. Нет, это само солнце… Я ослеплен, я ничего не вижу, кроме ее лица, кроме ее глаз!
– Проклятые колдуны, – пробормотал Скилл люто. Пальцы его метнулись к боевому топору. – Уже навели порчу!.. Держись, брат. Мы – сильные. Им нас не сломить, не запугать.
Аснерд и Вяземайт сделали отгоняющие знаки, а Черево посматривал на артан с испугом. По мясистому лицу снова покатился пот, а щеки обвисли еще больше. Скиллу даже показалось, что толстяк побелел от страха.
– Я не хочу, – прошептал Придон, – чтобы от меня отводили эту порчу…
– Это Итания, – повторил Черево торопливо. – Ваше счастье, что вы – артане! Любой куяв уже поплатился бы головой. Никто не смеет на улицах смотреть на дочь тцара даже искоса, даже украдкой. А ты, дерзкий, смотрел в упор! Не удивлюсь, если на ее нежной коже будут кровоподтеки.
Придон воскликнул воспламененно:
– От моего взгляда?.. Да я всю кровь отдам, только бы ни пылинка ее не коснулась! Я… я…
Он сам поперхнулся горячим потоком, что фонтаном вырывался из души. Скилл засмеялся, похлопал по широкой спине брата ладонью. Звук был такой, словно шлепал коня по крупу.
– Ах вот оно что, – сказал он с облегчением. – Это колдовство мы все знаем. Ты сам готов стать той занавесью, что защищает ее от солнца, ты сам готов убить всех носильщиков и носить ее сам, ты многое… даже все готов! Но сейчас утри слюни и сопельки, прими надлежащий вид. Мы едем не просто зреть погрязшие в роскоши земли, где скоро будут пастись наши кони. Нам надлежит увидеть и услышать больше, чем удается узнать торговцам и не совсем торговцам, что ходят здесь под личиной торговых людей. Мы – сыновья тцара! Значит, должны видеть и понимать больше.
Голос его накатывался, как могучие волны. Когда дует южный ветер, вода поднимается на высоту двух копий, жители прибрежных сел бросают все и бегут, но Придон сейчас превратился в тот утес, что даже не замечает этих волн. Целое море прокатывается мимо, оставив на камне клочья пены, а он все такой же, смотрит поверх волн на далекое золотое облачко.
– Брат, – прошептал он.
Голос дрогнул, Придон со страхом и стыдом ощутил в горле тугой комок. Только дважды он проглатывал этот ком: когда умерла любимая собака и когда видел умирающую мать. Сейчас же никто не умер, напротив – он увидел самую красивую… да что там красивую, нет слов, чтобы выразить то, что увидел… но в груди тоска, глаза щиплет, душа в тревоге, словно оказалась на краю пропасти.
– Брат, – повторил Придон с трудом, – брат мой… Я ничего не понимаю. В один миг простой и ясный мир кто-то смел одним ударом… как проигравший игрок сбрасывает доску с костями! Я околдован, ослеплен и ничего… ничего не понимаю, что ясно знал раньше! Все не так, все не так. Но одно точно: я жил… я существовал не там, где должен!
Скилл проворчал уже с некоторой тревогой:
– Придон, ты что-то не то говоришь.
– Да все то, – сказал Придон смятенно, – теперь я здесь, с тобой. Потому что эта Итания здесь, в этом мире. Мы с ней ходим под одним солнцем. Брат мой, я ничего не вижу, кроме ее лица!.. Я не слышу, о чем говорят, в ушах звучит ее волшебный голос. Прости, но я не смогу ничего запомнить и рассказать на Совете.
Скилл хмыкнул:
– Но о тцарской дочери рассказать же сможешь? Кстати, как ты услышал ее голос, да еще волшебный?
Придон смотрел растерянно, за спиной Тур хмыкнул:
– А ведь ротик не открывала, все верно!
– Все равно, – прошептал Придон. – Я слышу… Даже сейчас.