Артания - Никитин Юрий Александрович. Страница 84

Придон не повел в его сторону и бровью. Барвник поморщился, сказал настойчиво:

– А потом… потом на то же место снова пришлем дракона. На нем и вернешься в Родстан или в Родень. А уже оттуда сюда, в Куябу.

И снова увижу Итанию, мелькнуло в голове Придона. И она увидит, насколько я силен и отважен. Увидит, что я сделал то, о чем другие только трусливо мечтают.

Сердце внезапно затрепыхалось. Прямо в зале восходит солнце, но никто ничего не видит, тело бросило в жар, будто прыгнул в горячую воду, глаза безумно шарят по всех трем дверям, и тут наконец одна отворилась, Итания вошла… вплыла… внесло ли ее волшебство – он не заметил, только видел ее, слышал ее, а в нем снова говорил неведомый бог, в голосе которого мощи больше, чем – страшно вышептать! – чем в могучем гласе грозного и яростного бога войны, сражений, побед и воинской славы.

Итания присела рядом с отцом, глаза ее смеялись, Придон слышал ее чарующий голос, в нем самом пели райские птицы, а от восторга он мог бы взлететь и кувыркаться под сводами. Итания посматривала на него сперва со страхом, потом с изумлением, наконец он понял, что она слушает его безумные речи с непонятным огоньком в глазах.

Он сам не понимал, что говорил, а иногда и вовсе не слышал, голос бога слишком силен, а слышно было только стук сердца да грохот крови в ушах. Но его слушали, даже старый однорукий маг, которому такие речи должны быть вовсе омерзительны и богохульны, слушал, однажды даже кивнул, только глаза оставались темными, как лесные озера ночью.

Затем солнце померкло, повеяло стужей по обнаженной коже. Он ощутил, что Итания покидает их раньше, чем она поднялась, никто еще не заметил потери, а его грудь пронзили тысячи ножей, Итания это как-то поняла или ощутила его боль, он уловил в ее глазах сочувствие… потом она исчезла.

Остальные даже не заметили переход знойного дня в темную ночь, переговариваются, поднимают кубки, хрустят орехами, едят холодное мясо и рыбу, как из тумана донесся голос Тулея:

– Ну что, Придон, ты видел Итанию. Принеси весь меч – ты ее получишь. Но… если ты уже знал, где рукоять…

Выплыло лицо грозного тцара Куявии. Тулей сидел в кресле, откинувшись на спинку, могучие длани на широких подлокотниках, в правой руке чаша с остатками красного вина. В глазах насмешливое любопытство.

Придон страшным усилием воли, даже затрещали нити души, выдрался из сказочного мира в этот, грубый, неустроенный, кивнул:

– Знал.

Даже голос ему показался хриплым, грубым и неестественным, ибо только что говорил с Итанией на небесном языке богов, который ей, конечно же, ведом по крови, по рождению.

Тулей насупился, глаза сердито блеснули из-под густых косматых бровей.

– Тогда чего понесло в старый храм?

– А я любопытный, – ответил Придон, ибо куявы – враги, а врать врагам – это не врать, а благородно вводить в заблуждение противника. – Хотел посмотреть, что за боги правят Куявией.

Он в очередной раз оскорбил всю Куявию, вроде бы ненамеренно, он-де тупой варвар, не понимает разницы, однако теперь и Тулей уловил намек, посмотрел подозрительно. Придон сделал каменное лицо и выдвинул нижнюю челюсть. Тулей усмехнулся и больше не проронил ни слова.

Барвник поманил Придона к окну. Заходящее солнце красиво и страшно позолотило красным огнем каменные плиты площади перед дворцом. По ступенькам вниз побежали поджарые воины. Навстречу одетые в дворцовую одежду юноши бегом вели под уздцы уже оседланных коней. Гонцы позапрыгивали с разбега, ловко и красиво, вроде бы и не куявы, как стремительные стрижи унеслись в сторону распахнутых врат.

Барвник сказал доверительно:

– Через два дня будут на заставе. Оттуда дадут знать гонцам драконов.

– Я готов ехать сейчас, – сказал Придон нетерпеливо.

Барвник взглянул на заходящее солнце. Багровые лучи уже залили крыши дворцовых строений красным тревожным огнем.

– Куда ночью? – сказал он мирно. – Все равно придется вот так же застрять на заставе. Не всякий дракон позволит сесть на спину чужаку! Пока подберут смирного…

– Смирного мне не надо, – отрезал Придон. После разговора с Итанией он чувствовал, что может сам полететь впереди дракона, указывая этой крылатой ящерице дорогу. – Мне надо быстрого! Чтобы летел прямо к цели.

– Кто летает прямо, – пробормотал Барвник, – дома не ночует… Впрочем, что будет, то будет. Отдыхай! Завтра трудный путь.

Угодливый Черево повел Придона через тот же галдящий и заполненный гостями общий зал с пирующими. Придону показалось, что могущественный бер посматривает на него опасливо, а кланяется ниже, чем кланялся раньше. Воздух стал еще жарче, несмотря на полночь, увлажнился от пота и нечистого дыхания. Сильно пахло распаренными телами. Придон, окинув быстрым взглядом всю эту пеструю толпу, сразу понял, что здесь так и не вылезали из-за обильно накрытых столов.

Слуги снуют по-прежнему, разве что на подносах больше кувшинов, время от времени проносили и жареное мясо. За самым дальним столом веселились крепкоплечие мужчины в добротной и неброской одежде. По суровым обветренным лицам Придон узнал воинов с дальних границ.

Он ощутил острый укол, по коже прошел неприятный озноб. От стола этих, что с границы, в упор смотрел высокий воин с суровым надменным лицом. Едва Придон повернул голову, воин отвернулся, но Придон узнал бы его и в затылок. Это тот, от которого еще в первый раз пахнуло лютой ненавистью. Но не бессильной ненавистью, как пышут многие куявы, Придон мог различить опасность в шелесте травы за две сотни шагов и сейчас чувствовал себя так, что рука едва не метнулась к рукояти топора… которого не было.

Он медленно прошел вдоль стены, разглядывал светильники, но, когда дошел до двери, резко оглянулся. Воин снова опустил голову, однако Придон боковым зрением успел ухватить выражение холодной ненависти на жестоком лице.

Янкерд, вспомнил он. Янкерд, который добивается руки Итании.

Добивайся, сказал он про себя люто. Я все равно добуду и рукоять, и лезвие. А если за моей спиной только попытаются отдать Итанию этому… только подумают о такой низости!.. то Скиллу все станет известно заранее, он держит в столице своих людей. И тут же на границах Куявии появится молниеносное грозное артанское войско. Запылают куявские города, заплачут вдовы, проклиная своего же тцара, нарушающего слово…

Он чувствовал, что грудь вздымается часто и мощно, дыхание вырывается горячее, злое. Пальцы стиснуты в кулаки, а челюсти сжались так, что перекусил бы подкову.

Двери в соседний зал, из которого выход уже во двор, на свежий воздух, распахнуты настежь. Здесь ни единого стола, а гости с кубками в руках стоят и бродят небольшими группками. Воздух тяжелый, спертый, насыщенный запахами пота, вина, жирной пищи.

Он проталкивался, как тур через стадо овец, к дальнему выходу. Перед ним пугливо расступались, кто-то уронил серебряный кубок, тот зазвенел звонко и чисто. Впереди группа людей распалась, ощутив или увидев его приближение. Один в богатой и пышной одежде повернулся, на Придона взглянули вытаращенные глаза Терпуга.

Терпуг отшатнулся, глаза полезли на лоб. Красное от выпитого вина лицо начало быстро бледнеть. Придон никогда не видел, чтобы кровь так быстро покидала лицо человека. Даже если перерезать яремную жилу и кровь будет хлестать горячей струей под внутренним напором, и тогда нельзя побледнеть так быстро и страшно.

На Придона смотрело лицо покойника. Нос заострился, губы стали синими. К тому же этот покойник мелко и часто затрясся. Придон напомнил зловеще:

– Уже скоро утро. Готовься. Твой меч против моего топора, не забыл?

Терпуг отступил, ноги подкосились. Он оперся о стену, но колени не удержали, сполз по стене. Сидя, он выглядел настоящей развалиной, на глазах превратившись в старца. Каштановые волосы превращались в серые, словно их покрыла пыль, а затем и вовсе стали белыми. Когда Терпуг наконец поднял голову, на Придона взглянуло морщинистое лицо старика.