Баймер - Никитин Юрий Александрович. Страница 36

Я встал, снял телекамеру и установил прямо на крышке компа. С экрана на Конона смотрела его собственная физиономия. Он всматривался, наконец сказал с нервным смешком:

– Да, это техника… Чудо-техника!.. Но если говорить по-простому, то я эту морду вижу каждое утро, когда бреюсь. А у тебя тоже?

– Тоже, – ответил я.

– Тогда пересядем?

– Нет-нет, – ответил я торопливо. Это для него оба ноутбука совершенно одинаковы, но в «свой» я уже поставил не только уникальный софт, но и пару добавочных модулей, которые не хочется терять. – Я сейчас попробую переключить…

В самом деле щелкнуло, словно я повернул большой амбарный ключ. Я даже вздрогнул и поморщился, хотя умом понимал, что это сработала озвученная пиктограмма.

На экране появилось большое красное ухо. Я зумил изображение, из пятна проступил профиль Конона, пока размытый, он смотрит куда-то вдаль орлино и подозрительно. Я сказал, не отводя глаз от экрана:

– Илья Юрьевич, взгляните на свой экран.

Голова на экране повернулась, глаза посмотрели мне прямо в лицо. Брови поползли вверх, он посмотрел в сторону, потом снова на меня. Губы раздвинулись в широкой усмешке:

– Гляди… Получается!

– Но мы можем смотреть друг на друга и без экранов, – отомстил я за зеркало. – Берите свой комп… Нет, простите, сидите, а я возьму свой и выйду в другую комнату.

Любопытствующий Сергей потащился за мной, хоть какая разница, в чей комп смотреть. А может, присматривает, чтобы ничего не спер в комнате их отсутствующей секретарши.

Из соседней комнаты мы видели друг друга и переговаривались так же устойчиво. Я вышел во двор, комп нес на вытянутых, руки устали, но Конон мог убедиться, что общаться можно даже так. Из встроенных динамиков донесся восхищенный голос:

– Никогда бы не подумал!.. Это же какие-то звездные войны. А из машины тоже будет брать?

– Хоть из звездолета, – ответил я как можно спокойнее, хотя в душе ликовало. – Ну как?

– Круто, – сказал он. – Клево, как вы все говорите, придурки длинноволосые…

Я возразил:

– Это наши родители были длинноволосыми. А вы?

– Я их стриг, – сообщил он злорадно. – Насильно. Мы ловили этих гадов, затаскивали в подворотню, стригли патлы! Да еще и по сопатке, если пикали.

Я сказал с уважением:

– Так вы человек идейный… А я думал, что за доллар удавитесь.

Он шутку не принял, хоть и понял, не дурак, отмахнулся:

– Раньше, в самом деле, был идейный. А сейчас и не знаю даже какой. Но хочу жить красиво, понимаешь?

Я молча кивнул. Наше «красиво» в данном случае совпадает: у меня оно тоже ассоциируется с мощными и в то же время портативными легкими компами, беспроводной связью, асфальтом без выбоин, очищенным бензином и частотой не меньше чем в гигабайт.

– До свидания, Илья Юрьевич, – сказал я. – Хоть раз уйду вовремя!

Он удивился:

– А разве кто-то держал? У нас сверхурочные не практикуются.

– Еще б не держали! – ответил я сердито. – В полночь домой приползаю!

– Кто держал? Скажи, я его расстреляю сегодня же вечером. Сперва, правда, рукопожатие перед строем…

– Компы держали, – ответил я еще сердитее. – Кто же еще?

Внизу в холле меня бочком догнал Гриць. Тайком, шепотом и воровато оглядываясь по сторонам, спросил, как можно побыстрее прокачать варвара до тридцатого уровня, чтобы получить доступ к адамантовому мечу.

По дороге к воротам я рассказывал все тонкости, все трюки, указал секретные комнаты, где можно надыбать что-то ценное. Голова осчастливленного Гриця пухла на глазах. Взмолился, огрызком карандаша записал пару особо трудных мест, провожал меня чуть ли не до остановки, а унесся обратно едва ли не кувырками, как во всех фильмах передвигаются такие вот накачанные спецназовцы. А с мечом так ему бы вовсе цены не было: Ланселот, Тристан, Галахад, Антара, Добрыня…

Он – да, понятно, но почему я, человек третьего тысячелетия, у которого самый навороченный комп… Со стороны леса свежий ветерок донес чистый свежий запах листьев и хвои, я глубоко вдохнул, конь подо мной призывно заржал. Под тонкой кожей перекатываются его могучие мускулы… впрочем, у меня мышцы не мельче, а длинный меч за моими широченными плечами могут поднять только мои мускулистые руки. Широкие браслеты из черной бронзы охватывают мои запястья и мои предплечья…

Снова я сражаюсь и строю свой мир в некоем феодализьме, где не то что Интернета, еще даже порох не придумали. Наверное, потому, что будущее – оно еще может быть и опасным, а вот феодальная Европа – это мир детства, где все знакомо вдоль и поперек, привычно, каждый камешек и рытвинку знаешь… Здесь я – феодал, король, сам издаю законы, сам и применяю, а если закон меня не устраивает, тут же меняю на ходу. Да и какие законы, если я – вождь, а значит – моя воля и мое слово и есть закон?.. Красота – полная и абсолютная свобода. А вот в будущем, понятно, никаких свобод. Чем человек выше поднимается по лестнице эволюции, тем свобод меньше, а ограничений больше. Так что в будущем – творчество, работа, в прошлом – оттяжка, кайф, расслабон…

Ветер свистел в ушах, трепал волосы, длинные искры вылетали из-под копыт целыми снопами. Когда я с грохотом мчался через Великую Степь, за моей спиной высоко в небе как будто неслась огромная черная стая ворон. Это мой конь выбрасывал широкими копытами целые пласты земли вместе с ковылем, чертополохом, перекатиполем.

Узкая дверь распахнулась, я торопливо выскочил на темный асфальт. Автобус, который лишь притормозил, тут же набрал скорость и погнал дальше. Последний рейс…

Копыта стучали по асфальту сухо, негромко, сдержанно. По черной проезжей части прополз версальский фонтан, сильные струи смывают грязь даже с тротуара, пришлось спрятаться за дерево, ибо мужик за рулем даже не подумал уменьшить напор.

Я дернул повод, забыв, что конь понимает движения моего колена, а то и мысли, сухой перестук копыт стал мягче, асфальт пошел черный, как космос, теплый, пахнущий нефтью.

Перед нашим домом спешно суетятся крупные оранжевые муравьи. Большой муравей-матка вывалил на асфальт темную экзотично пахнущую кучу, а рабочие муравьи лопатами разравнивают, вбивают в щели. Огромная глыба муравья-матки сдвинулась, мелкие отступили, широкие колеса примяли свежеуложенный асфальт, вернулись на место, и мелкие еще раз, уже окончательно бросили несколько лопат черного и феромоново пахнущего, заровняли.

Я въехал в подъезд, у нас ни кодовых замков, ни домофонов, ни консьержки, что значит – стены подъезда расписаны, почтовые ящики погнуты, два покороблены огнем, закопчены, но лифт все-таки лифт: двери распахнулись, мы вошли, в кабине я повернулся в седле и едва отыскал нужную кнопку. К счастью, живу на семнадцатом, это самая верхняя, не надо лезть коню под брюхо. С моими глыбами мышц могу не удержаться и соскользнуть, как по ледяной горке…

Через считаные секунды двери распахнулись уже на моей верхотуре. А в моем Зачарованном Королевстве мне приходится на свою башню короля-мага подниматься по винтовой лестнице. До-о-олго подниматься, да и то самый верх равен разве что пятому этажу здешней хрущобы. Впрочем, в тех эпохах, когда двухэтажный дом – великая редкость, башня в пять этажей – небоскреб…

Отец открыл дверь, когда я рылся в карманах в поисках ключа. Зимой я обычно нахожу ключи за подкладкой в районе колена, у меня в каждом кармане по дырке…

В глазах своего родителя я прочел такую любовь и ласку, что неизвестно, почему стало стыдно. А я ведь тоже люблю своего отца… но все-таки стыдно.

Из прихожей меня метнуло в комнату, проверил, не отрубился ли модем, а потом вернулся и снял обувь. Еще пообщались с отцом, но он уже зевал, глаза слипались, через пару минут ушел, я слышал, как рухнул в уже приготовленную постель. А у меня за это время в джезве началась плохо управляемая реакция ядерного взрыва, пошла вверх коричневая шапка, вот-вот превратится в знакомый гриб в верхних слоях атмосферы… если не успею вовремя снять с конфорки.