Башня-2 - Никитин Юрий Александрович. Страница 22

Он попытался напрячь руки, однако одурманенное сознание даже не поняло команду. Укол в вену, еще один укол…

Палач, имя которому Джонсон, с размаху ударил его по щеке:

– Не прикидывайся!

Олег попытался поймать его в фокус, но глазные яблоки двигались в разные стороны. Он чувствовал резь, жжение: слезные железы не работают.

– Молчит?

– Господин полковник, это крепкий орешек.

– Любые орешки раскалываются, понял?

– Сделаем, господин полковник.

– И поторопитесь.

– Разрешите током?

– Действуй. Все можно, мне нужен результат.

Не в силах сопротивляться, он чувствовал холодное прикосновение металла. Все тело под действием наркотика стало необычайно чувствительно, словно с него содрали кожу. Малейшее движение воздуха заставляло напрягаться все мышцы, а когда электроды приложили к телу, он хрипло закричал в ожидании боли. Он всегда боялся боли. Он избегал боли, потому и стал таким, как есть: осторожным, все предусматривающим и почти неуловимым. Но удача когда-то да кончается…

Дикий нечеловеческий удар пронзил тело изнутри, сжег мозг. Тело задергалось в конвульсиях. Он смутно чувствовал, как плавятся суставы, рвутся жилы, а всепожирающий огонь кипит в каждой клеточке. Звериный крик вырвался из горла. Он пытался запрокинуть голову, но стальные захваты крепко держали тело, не давая судороге сломать спинной хребет. Костный мозг вспыхнул, будто с размаху швырнули на горящие уголья…

Через несколько часов дикой боли ощутил сквозь грохот крови в ушах, что атмосфера в помещении изменилась. К жестокости и кровожадности добавилась струя авторитарности: появился кто-то из высших, если не самый высший. Олег пытался сосредоточить мысль, но мозг горел, корчился от боли.

Обломки сознания сталкивались, как льдины в весенний ледоход, крошились, ныряли в темную мутную воду, полную мусора, щепок. Временами полностью наступала тьма, он переставал даже слышать шум крови в ушах и чувствовать боль, затем снова боль, страх, отчаяние, злые и раздраженные голоса, а это означает новые удары, новую боль…

Лица двигались, расплывались, затем вычленилось одно: красивое, холеное, бесстрастное, с узко посаженными глазами. Чисто выбритые щеки отливают синевой, ноздри горбатого носа хищно подрагивают, но глаза, удивительно голубые, выдают северянина. Хорошо вылепленная голова крепко сидит на плечах, мундир десантника подогнан по фигуре мастерски, да и выглядит этот… неплохо, очень неплохо. Кадровый офицер, военная косточка, привык отдавать приказы, но готов ревностно выполнять и распоряжение вышестоящего, так верит в дисциплину, порядок, иерархию власти и иерархию ценностей.

Кропоткин, всплыло наконец в затуманенном сильнейшими ядами мозгу. Правая рука Яфета. Надежный исполнитель всех его замыслов, самое доверенное лицо. Именно ему Яфет поручает самые щекотливые операции, именно ему дал полномочия начинать осуществление проекта… какого проекта?.. Ах да, «Башня-два»… самого грандиозного и величественного… которому еще не было аналогов… аналогов…

В сознании снова все поплыло, вместо Кропоткина возникло и держалось черное от гнева широкое лицо с изрыгающим огонь ртом. Вместо волос были черные извивающиеся змеи, а глаза источали белый огонь.

– Имя, – прорычало это существо. – Настоящее имя!.. И что было поручено. Кто поручил? Когда?

Волны яда накатывали на мозг, затапливая, пропитывая, разрушая, голос звучал как гром: страшно и обрекающе, голос бога, от которого никуда не укрыться.

«Не бог», – проплыла вялая мысль. Олег попытался за нее ухватиться, зацепился, за ней возникла другая мысль, нелепая, но почему-то показалась убедительной: «Мы с богом… А вот мы с богом… надо бога поддержать…»

Чернота сползла с гневного лица, языки пламени втянулись в рот. Перед ним стоял, покачиваясь на каблуках, красавец Кропоткин, генерал военно-воздушных сил России, а также мастер масонского ордена, таким его считали многие, восемнадцатая ступенька по иерархии Совета Семи, которые сами на девятнадцатой…

– Имя! – повторил Кропоткин грозно. – Ну?.. Говори!

«Не узнал, – проползла другая мысль. – Я для него всего лишь инструмент в чьих-то руках. Скорее всего, считает меня инструментом в руках самого упорного противника проекта «Башня-два», Олега Вещего… Хотя членам Совета предписывается держаться втайне от всех, многие таятся даже друг от друга, это приветствуется, но иногда бывают утечки… Иногда досадные, иногда нелепые, но почти всегда неприятные и часто трагические».

Он попытался приподнять голову, не смог. Сильные пальцы ухватили за волосы, дернули. Олег сквозь повязку увидел ребристый потолок. В голосе Кропоткина прозвучало нетерпение:

– Может быть, снять эту тряпку?

– Процедура допроса…

– Да плевать на процедуру, – бросил Кропоткин зло. – Я не вижу его глаз, мне самому мешает!.. Я не знаю, слышит ли он вообще!

– Как скажете, господин генерал.

Грубые пальцы рванули повязку, Олег инстинктивно сощурился. Хотя из-за вспухшего от кровоподтеков лица смотрел в узкие прорези, свет показался резким, бьющим прямо в мозг. Через мгновение светосила выровнялась, но Кропоткин, судя по его лицу, уже понял, что пленник способен реагировать на раздражители.

– Повторяю, – сказал он раздраженно. – Какое у тебя задание?.. Кому непосредственно подчиняешься?.. Каков статус в Организации?

Пальцы больно защемили волосы на затылке. Кожу натянуло, щели для глаз стали чуть шире. Кропоткин брезгливо морщился. Олег смотрел невидящими глазами, изображение двоилось, расплывалось, на него накладывались полосы, как в испорченном мониторе.

Молчание длилось, наконец Кропоткин сказал с ненавистью:

– Хорошо же… Хорошо… Если твоя психоблокада так непробиваема, то… может быть, поможет старое испытанное средство?

Сержант по его кивку достал из ящика плоскогубцы. По телу Олега прокатила ледяная волна, а он уже был уверен, что его измученное тело ни на что не среагирует. Сержант захватил стальными челюстями кончик указательного пальца. Олег инстинктивно попытался хотя бы согнуть, прикованная к подлокотнику кисть не даст спрятаться, но палец оказался не способным даже шелохнуться. Холодные рифленые поверхности стиснули с одной стороны ноготь, с другой – омертвевшую подушечку.

Повернув голову к Кропоткину, сержант ждал сигнала, плоскогубцы держал обеими руками. Кропоткин ухватил Олега за волосы, вздернул голову кверху, всмотрелся в затуманенные болью глаза.

– А к этому ты тоже готов?

Олег пытался сказать ему, что он не готов, что боли не выносит, что надо договориться, но язык распух, не помещался во рту. Кропоткин, не дождавшись ответа, кивнул сержанту.

Нечеловеческая боль пронзила все тело. Хотя плоскогубцы сжали только кончик пальца, раздавливая ноготь, но раскаленные иглы воспламенили все нервы, боль прожгла до пяток, а в мозгу взорвалась атомная бомба.

– Хорошо, – сказал Кропоткин довольно. – Вижу, не равнодушен… Давай дальше.

Кончик второго пальца превратился в кровавую лепешку. Сквозь адскую боль и грохот крови в ушах Олег все же слышал легкий хруст, с которым плоскогубцы крушили фаланги пальцев.

Когда палач закончил с правой рукой, он оглянулся на Кропоткина, тот нахмурился и всматривался в лицо пленника с новым выражением на лице. Сержант взял молоток и попросту раздробил все ногти на левой, а затем присел, сопя, на корточки и деловито разбил все фаланги пальцев на обеих ногах.

Олег терял сознание, но уколы тут же возвращали его в камеру пыток. Кропоткин зловеще растягивал губы, в глазах ярость, а слова вылетали как пули:

– Я не знаю еще, что у вас там за подготовка, но я тебя сломлю, сволочь!..

«Я уже сломлен, – пытался прохрипеть Олег, – я уже никто», – но другая часть сознания упорно блокировала его хрипы и даже не позволяла кивнуть, когда Кропоткин спрашивал, прекратить ли, будет ли говорить.

Наконец в красном тумане прозвучал раздраженный голос: