Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович. Страница 26

Он кивнул, сказал тем же неприятным базаровским голосом:

– Вам бы еще напиться, господин президент, чтобы уж совсем в выразители облика России. А завтра на службу с побитой мордой, порванной рубахой и помадой на воротнике. Уверен, на очередных выборах победили бы с треском!

– Увы, – сказал я, – я уже отпрезидентился. Хотя почему «увы»? Жизнь не заканчивается…

Я прислушался, тяжелая дверь отсекает все звуки, однако Карашахин заметил:

– Громов уже прибыл. Военный человек, а такая неточность, приходит всегда раньше. Зачем?

Я отмахнулся:

– Да просто раньше. Зачем всегда искать ответ на вопрос «зачем»? Зови, у меня к нему пара вопросов.

Карашахин вышел, вернулся уже с двумя, следом за Громовым вошел Павлов, свежий, бодрый, хищный, мокрые от легкого дождика волосы стоят торчком, остроконечные уши блестят, как покрытые пленкой.

Он крепко и энергично пожал руку, в глазах смех.

– Чего такой печальный образ? Еще Россия не погибла!

– Да вот Карашахин кобызами достал, – пожаловался я. – Везде у него кобызы… В Ставрополье обещают засуху, я уже знаю, что Громов отыщет в этом происки юсовцев, Новодворский – косорукость и пьянство русских, а Карашахин – кобызскость…

– Кобызскость, – одобрил Павлов, – это хорошо. Или кобызность?.. Потом утрясется.

– Считаете, что будет чему утрясаться?

Павлов взглянул остро, будто кольнул шилом.

– А почему нет? Россия как территория – лакомый кусок. Тем более что в мире пока еще доминирует, хотя бы на бумаге, юсовское определение, что человек свободен селиться везде, где изволит! И никакие местные законы и обычаи тому не помеха, ибо если они против, то это следствие устаревших взглядов, что тормозят победное шествие культуры, гуманизьма и прогресса по-американски. И потому любой пьяный негр может поселиться хоть в Париже, хоть в Дрездене, хоть в Эль-Риаде, и никто не смеет ему мешать ни в праве на жительство, ни в осуществлении своих прав на собственную культуру, к примеру, жечь костры на площади и жарить свинину на улицах Эль-Риада, плясать с бубном вокруг тотема, совокупляться с себе подобными, животными или трупами, лишь бы не рисовал свастику и не критиковал общечеловеческие ценности.

Карашахин слушал с интересом, Громов тоже, кивал. В кабинет вошли Новодворский, Забайкалец и Сигуранцев. Новодворский сразу поморщился, эстет хренов, Павлов покосился на него недобрым глазом.

– Но в то же время, – продолжил Павлов, чуть повысив голос, – отдельные общества уже встали на защиту своих интересов. Интересов общества, что есть всего лишь совокупность отдельных интересов составляющих это общество людей. У них нет законов, они сами почти вне закона, но они борются, чувствуя инстинктивно свою правоту, понимая свое право на защиту своих общин, регионов, стран, что бы там ни говорил заокеанский жандарм.

– Ах-ах, – сказал Новодворский. – Жандарм, прямо-таки жандарм!.. Рукописи не горят, дорогой Глеб Борисович, не знали? Андрей Дмитриевич Сахаров – совесть нации – с вами бы не согласился! Пастернак – великий поэт – сказал бы, что Россия ответит за все…

– А Сергей Адамович Ковалев – спаситель России, – добавил Павлов, – знаем-знаем, слыхали. И о нашем преступном режиме слышим. Так вот среди народов, что пытаются защититься от заокеанского жандарма, и возникают «экстремистские» организации и движения, в которых экстремисткости только то, что хотят жить чисто и нравственно, не позволять детям и соседям превращаться в гомосеков, наркоманов, хотят оградить свою общину от наплыва «чужих»… Кстати, а почему не имеют права? Почему наркоман и спидоносный негр из глубин Африки имеет международное право… подумайте, слово-то какое!.. имеет право поселиться посреди, скажем, Цюриха и проповедовать там однополую любовь, а община не имеет права даже на такую малость, как хотя бы повесить?

– Вы хотели, – сказал с недоумением Новодворский, – сказать «выселить»?

– Ну да, а я как сказал?

Сигуранцев и Забайкалец сдержанно хохотнули, на бледных губах Громова и Карашахина появилось подобие улыбок.

– Сказали то, что сказали, – заметил Новодворский, – пожалуйста, продолжайте. Ваша оговорка сказала больше, чем вся пламенная речь.

Карашахин с ехидной улыбкой достал наладонник и постучал по клавишам: собирает оговорки политических деятелей, потом вешает на своем сайте. И хотя скрывает, что сайт принадлежит ему, зарегистрировал под ником, но все в мире оставляет следы, он слишком наивен, если думает, что в электронном мире что-то можно скрыть.

– Но сейчас, – продолжил Павлов, он с подозрением поглядывал на Карашахина и слова строил тверже, строже, приглядывая за ними, чтобы не разбежались, как бараны, – сейчас смутное недовольство наконец-то прорвалось. Везде берутся за оружие. Правда, здорово запоздали, ибо эти негры, арабы, турки, поселившиеся в Европе и размножающиеся бешеными темпами, тоже берутся за оружие. Сейчас уже встал вопрос: останется ли Европа за белой расой или же станет анклавом исламских государств, где белое население окажется сперва в изолированных поселениях, потом в гетто, а затем их будут использовать лишь для жертвоприношений?

– Остапа понесло, – сказал Новодворский с удовлетворением. – Полагаю, после такой пламенной речи надо поаплодировать и перейти к следующему вопросу. А этому поставить оценку только за артистичность.

Павлов побледнел от скрытого оскорбления. Громов и Сигуранцев уже зашуршали бумагами, Забайкалец открыл ноутбук, похоже, они тоже предпочли бы заниматься более приятными вопросами, так многие из нас избегают визита к дантисту, а зуб все разрушается, разрушается.

На большом экране старый грустный негр, очередной генеральный секретарь ООН, вяло зачитывал обращение ко всем народам мира с призывом начать немедленную борьбу с наркоманией. Эпидемия наркомании, читал он по складам, охватила все континенты, процент безнадежно испорченного генофонда приблизился к критическому, возможно, для человечества уже сейчас нет возврата, и генетический фонд испорчен безвозвратно…

Павлов добавил с издевкой:

– Это для Запада уже нет возврата! И для России. Эти народы исчезнут скоро, вымрут сами. Европа, Америка и Россия уже стали сплошными наркопритонами. Зато уцелеют арабские страны, там не употребляют…

– В Китае немедленный расстрел, – добавил Сигуранцев. – Но ведь там эти… тоталитаристы! Перед правами человека не падают мордами в грязь.

Громов сказал зло:

– В Китае издавна почтение перед правами общества и пиетет перед государственностью. Это у нас друг друга обвиняют в почтении перед государственностью, а сами друг перед другом щеголяют «революцьенностью»: кто смачнее плюнет в государственную власть. Каждый хвастается, что не выполняет ни одного закона, а в прессе публикуются способы, как уходить от налогов, как не платить их вовсе.

Он посмотрел недобро на Новодворского. Я отключил экран, в помещении слегка потемнело, зато пошел ровный деловой свет от экранов ноутбуков. Да, вот такие у нас дисплеи, светятся здоровьем.

– Итак, – начал я. – Все-таки меня тревожит наше положение в мире. С одной стороны, вроде бы хорошо, что самоустранились – все тяжесть легла на США, теперь они – единственная супердержава, и все шишки в нее, с другой – плохо то, что с нами перестали считаться вовсе. К тому же сохраняется старая вражда и настороженность, слишком велико желание добить упавшего гиганта…

– Мы не упали, – возразил Громов раздраженно. – Мы не проиграли в «холодной войне», как утверждает Новодворский и всякие юсовские прихвостни, а просто вышли из нее! Потому что, когда дерутся два тигра, от этой схватки выигрывает только сидящий на пальме китаец. Мы оказались умнее, первыми прекратили бессмысленную драку!

– Хорошо-хорошо, – кивнул я успокаивающе, – пусть так, мне такая трактовка нравится больше. Но дело в том, что мы в немалой изоляции. Друзей разом растеряли, а симпатий бывших врагов не приобрели. Сами по себе симпатии – фигня, но на симпатиях и доверии зиждется приток инвестиций, увы. К примеру, в коммунистический Китай страны Запада, а также США вкладывают сотни миллиардов долларов, там строятся новейшие фабрики пятого поколения по производству суперновых компьютеров, ноутбуков, вычислительных станций…