Фарамунд - Никитин Юрий Александрович. Страница 7

– Выше по реке была крепость римлян. Давно уже! Ну, не сама крепость, а вилла… Богатая, пышная, про нее всяк сказки рассказывал!.. Когда через эти земли прошли готы, римлян как корова языком слизала. Нет, убежать не успели. Думали отсидеться за крепкими стенами. Когда ворвались, то с мужчинами понятно что сделали, а с женщинами… тоже понятно… ха-ха!.. Одних продали, других разобрали по племенам, где те скоро и перемерли. Но одна осталась. Говорят, она была дочерью самого хозяина виллы. Ну, теперь не проверишь, чья она была дочь… Выжила, хотя прошла через руки всех разбойников, а среди них были такие страшилища, что другая от одного вида померла бы… ха-ха!.. Но эту передавали из рук в руки, пока не осталась доживать свой век здесь. По правде, она не так уж и зазря хлеб ест. Знает лечебные травы, сама бывала в дивных странах. Пока не было особых забот, ее слушали, а сейчас не до нее… Вообще-то ты загляни к ней.

Фарамунд удивился:

– Зачем?

– Да так просто. Она многое знает! Вдруг сможет тебе сказать, из какого ты племени?

Фарамунд пробормотал угрюмо:

– Вряд ли…

Глава 3

Сизые волны дыма медленно и лениво поднимались к потолку. Там клубилось темное облако, что вытягивалось в круглую дыру в потолке. В узкие бойницы пахнуло свежим воздухом, струи дыма задвигались, свиваясь в причудливых драконов. Огни на факелах затрепетали чаще, огоньки вытянулись к двери, с кончиков полетели мелкие искорки, сгорая на лету.

Поблизости похрапывали слуги и челядины Свена. Воздух стоял плотный, пропитанный запахами свежих конских каштанов, конского и мужского пота. Кто-то вскрикнул, попытался вскочить спросонья, шарахнулся головой, выругался и заснул снова, убедившись, что видел только сон.

Фарамунд лежал неподвижно, в голове еще слышался грохот, словно неспешно двигались жернова. Но теперь они перетирали не камни, от треска которых разламывало крепкий череп, а всего лишь шуршащие зерна. Да и то останавливались все чаще и чаще, и тогда он отчетливо слышал даже голоса за тонкой дощатой перегородкой.

Пытался вспомнить, кто он, но жернова задвигались, вместо зерна снова затрещали камни, острая боль вонзилась в виски. Перевел взгляд на стену, подумал, в самом ли деле им тут дали приют или утром выгонят, и боль сразу затихла, испарилась.

Все, что он знал о себе, что его подобрали настолько израненным, что он должен был умереть к вечеру. Но оказался здоров настолько, что уже может встать, выйти во двор, хотя все еще держится за стенку. Говорили о каком-то метком выстреле, которым он сразил вожака разбойников, но это тоже смутно, он только и помнит раскалывающую голову боль, непослушное тело, оскаленные лица, отчаянные глаза девушки….

Что-то неясное заставило тихонько подняться. Сено мягко зашуршало. Дверь конюшни висит неплотно, в щели пробивается призрачный колдовской свет. Он осторожно коснулся прогретых животным теплом досок.

Чуть скрипнуло, дверь ушла в сторону. На темном небе холодно блистают звезды, огромная луна заливает все холодным светом, способным поднимать из могил мертвецов, придавать колдунам недобрую мощь.

С дрожью во всем теле он видел, как огромный черный зверь старательно преследует по небу яркий диск, гасит звезды и все старается проглотить луну, но та всякий раз либо выскальзывает, либо, проблуждав по его внутренностям, прорывает бок и победно вываливается наружу, еще более чистая, омытая вражеской кровью.

Поднялись из земли и пошли, убыстряя шаг, призрачные тени римских легионеров. Он отчетливо видел их стройные ряды, что смешались только в момент, когда налетел ветер и понес их в сторону древних руин, когда-то бывших римской крепостью. Вместе с ветром долетел едва слышный глас Ночного Зверя, который может ослепить путника, если у него нет амулета, а у холма мелькнули едва заметные горбатые спинки народца Холмов, что живет в подземных норах.

– Кто я? – прошептал он. В груди расплывалась тупая боль. – Что со мною?

Челядь еще спала, но он проснулся мгновенно, разом вспомнив, что с ним случилось с того момента, как он открыл глаза и увидел склонившееся над ним прекрасное лицо молодой девушки. У нее такие звездные глаза, яркие и чистые…

Из могучей груди вырвался вздох. Еще бы вспомнить, что было раньше!

В помещении воздух был сухой и теплый. Мирно посапывает кузнец Гнард, от очага веет сухим жаром. Угольки шуршали, пощелкивали, в трубе завывало на разные голоса. Внезапно с треском лопнуло горящее бревно, багровые угольки раскатились по земляному полу. Гнард всхрапнул, проснулся. Глаза дикие, тут же принялся сгребать багровые комочки поленом, а пламя острыми, как наконечники копий, языками уже лизало котел.

Утром Долм, старший конюх, оглядел Фарамунда с головы до ног оценивающим взглядом:

– Он еще не годен таскать бревна… но навоз убирать может. Как думаешь, хозяин?

– Бери, – согласился Свен. – Хоть он не наш, а человек Лютеции… но пусть отрабатывает хлеб…

– У меня отработает!

– Только не чересчур, – предупредил Свен. – У него раны еще не закрылись.

В голосе хозяина крепости звучала холодная заботливость хозяина о своей скотине, которую надо кормить и не доводить до того, чтобы пала.

Долм поманил Фарамунда:

– Иди сюда. Отныне жить и спать будешь здесь. В конюшне.

Из раскрытых ворот вкусно пахло свежим сеном, несло теплым навозом. Фарамунд шагнул вслед за конюхом. Кони фыркали и чесались, в полутьме их глаза блестели дружелюбно.

Долм буркнул:

– Спать будешь вон в том стойле. Пока оно свободно, но когда приведут коня, тебе придется поискать что-то еще… В куче навоза можно, ха-ха!.. По крайней мере, тепло.

С этого дня он спал на сене, вывозил навоз, чистил коней жесткой скребницей, а когда повели на перековку, помогал даже кузнецу с инструментом. Из-за того, что поселили не с людьми, а с животными, хоть и с благородными конями, его сразу зачислили в отребье. Даже этим неудачникам, что кормились самой черной работой, надо иметь кого-то для шуток и издевок, а с того дня, как заболел и помер горбатый Вапля, все ходили угрюмые и разряжались только в частых драках.

Разнесся слух, что с севера, помимо только что прошедших готов и герулов, надвинулись еще неведомые народы. Не грабители, а идут всем племенем, все сжигая на пути, убивая даже женщин и детей, что значило: ищут новое место для поселения. За конными отрядами тянется видимо-невидимо повозок, где прячутся женщины и дети, а следом гонят свой скот и захваченные стада.

Тревор все же готовился при первой же возможности покинуть крепость Свена. Больше всего настаивал Редьярд: бесился при виде хозяйских взглядов, которые Свен все чаще бросал на Лютецию. В крепости уже знали, что гости вот-вот покинут крепость. В кузнице перековывали коней, в оружейной работали дни и ночи, заново подгоняя доспехи, оружие. Тщательнее всего готовили подаренную Свеном старую повозку. Тревор не хотел, чтобы развалилась в тяжкой дороге или движение задерживалось из-за частых поломок.

Самые неспокойные кони давали ему расчесывать себе гривы, преспокойно позволяли брать за задние ноги и рассматривать приколоченные подковы. Он завозил на большой одноколесной тачке овес, вывозил навоз, поил и скреб их жесткими щетками.

Женщины бурга во главе с Фелицией, женой Свена, вечерами обычно пряли на втором этаже, на галерее, все старались сесть поближе к перилам, можно посматривать, кто куда идет и что несет. Когда руки круглые сутки заняты пряжей, все станет интересным, даже курица, пьющая воду, или бредущая вдоль забора свинья.

Лютеция присоединилась к ним уже на второй день. Прялка в ее руках вертелась быстро, нить никогда не рвалась, среди девушек бурга она сразу засияла, как редкий драгоценный камешек.

Лютеция заметила, что наибольшее оживление всякий раз вызывает новый конюх. Вывозил ли он навоз или же толкал перед собой тачку с мешками зерна, здесь на веранде ахали и восторженно вскрикивали. В самом деле, широкая мускулистая спина отсюда сверху видна особенно эффектно. Каждый мускул, каждая мышца прорисовываются четко, рельефно, черные волосы прячут шею, падая на плечи, а руки словно обвиты сытыми змеями.