Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 21

– Умолкни, баба! Своему здоровью я сам хозяин – боги при чем?.. Ты остаешься. Святому пещернику поднадоела, разумеешь? Мы, мужики, по глазам понимаем друг дружку.

Гульча задохнулась, словно ее ткнули под дых. Остановившимися глазами, вытаращенными, как у совенка, смотрела на Олега. Толпа раздалась, отрок протискивался с двумя конями – вороным и белым. На белом спесиво красовалось новенькое седло, расшитое серебром, так же грузно свисали седельные сумки. По обе стороны седла были приторочены двуручный меч, колчан со стрелами, пластинчатый лук, короткое копье. Вороной шел без седла, нес объемистые мешки с овсом, едой, там же болтался котел.

– Это мой конь! – взвизгнула Гульча. – Не отдам! Ни пещернику, ни вам, противные рожи!

Вождь прогудел одобрительно:

– Сильная женщина!.. Сам бы взял, так женки бороду выдерут.

Из толпы, без нужды распихивая народ, выдвинулся молодой румяный парень:

– Вождь, дозволь слово молвить! Я возьму.

Вождь оценивающе оглядел Гульчу с головы до ног:

– В жены?.. А что скажет наш волхв?

– В жены не даст, – заторопился парень, – а в рабыни можно… Помнишь, я два раза ходил на умыкание? В первый раз отдал Гордею, у него женка перекинулась, в другой раз утопил, когда боги возжелали жертву…

В толпе сочувствующе загудели. Вождь вскинул руку, похожую на бревно:

– Сам знаю, Масляк старался для отечества. Надо и его уважить, раз он свое, можно сказать, уже кровное отдал. Даже не попробовал. Надо и его уважить! Община держится справедливостью! Наша – в особенности. Бери ее всю, Масляк.

Парень шагнул к Гульче, рот растянулся до ушей. Он был дебелый, краснощекий, но не краснорожий, с широкой грудью и длинными работящими руками. На вздутых ладонях желтели крупные, как орехи, мозоли от плотницкого топора – от боевого вспухают лишь водянки. Гульча отступила, вскрикнула в ужасе:

– Не пойду!.. Олег, не отдавай!

Олег сказал убеждающе:

– Останься. Племя здесь крепкое, богатое. Люди – надежные, смелые. И парень тебя хороший берет, я вижу.

Отрок застенчиво передал ему повод, и Олег приготовился вскочить в седло. Сзади раздался отчаянный женский крик – Масляк, глупо улыбаясь, тащил за собой Гульчу. Ее хрупкие пальцы утонули в его огромной ладони. Она упиралась, подошвы вспахивали каблучками утоптанную землю, оставляя мокрые полосы.

– Олег! – кричала она отчаянно. – Не отдавай! Ты не просто оставил меня, как грозился, а отдал в рабыни! В рабыни!

Олег постоял, держа ладони на прогретом солнцем седле. У славян нет жуткого рабства, как у восточных народов, рабы живут той же жизнью, что и все в племени, через год-два они уже полноправные члены общины, а их дети могут стать племенными вождями и походными князьями…

Он вздохнул, с усилием повернулся к вождю, старейшинам:

– Отпустите ее со мной.

Голос прорезал гомон, как острый меч рассекает тонкие ветки. Масляк остановился, с недоумением смотрел на пещерника. Гульча отчаянно дергалась, выдирала руку, но Масляк стоял, словно врытый в землю столб, и не замечал, что с ним дерутся.

Вождь повел налитыми кровью глазами. Хриплый голос был скорее удивленным, чем сердитым:

– Я отдал Масляку… Но святых пещерников надо чтить – так завещано. Хочешь взять ее для своих нужд – возьми! Если Масляк отдаст, теперь он хозяин.

Олег встретился взглядом с Масляком, вздохнул, тяжело побрел обратно. Воины забегали, подавая толпу назад, образовывая круг. Старейшины быстро опустились на лавку, как куры на насест, – ее только оттащили подальше. Глаза старейшин и даже вождя начали просветляться – добрая драка лучше похмелья. Вождь проговорил со странной усмешечкой:

– Божий суд!.. Боги зрят правду, ежели не спят и не бегают по бабам.

Олег остановился в середине круга. Масляк отпустил Гульчу, пошел на пещерника. На круглом лице было виноватое выражение: пещерник, святой человек как-никак… Он нехотя взмахнул кулаком, метя в грудь. Олег чуть сдвинулся, кулак угодил в плечо. В глазах парня мелькнуло удивление: мышцы святого старца были как гранитный валун.

Он ударил с размаху, целясь в голову. Пещерник снова отодвинулся. Масляк успел увидеть мелькнувшую землю, в лицо с размаху ударило чем-то твердым, рот забился грязью. Сквозь боль и шум в голове услышал крики. С трудом поднял голову – на ладони осталась кровь вперемешку с грязью. Он лежал на непросохшей земле, пещерник высился над ним, как гора, глядел сверху вниз внимательно и печально. За спиной пещерника народ подыхал от смеха, приседал, хлопал себя по коленям, с гоготом тыкал в его сторону корявыми пальцами.

Масляк взревел, вскочил, ринулся на Олега. Снова мелькнули перекошенные лица, земля и небо поменялись, и Масляк грохнулся плашмя о землю. Голень больно ныла. Масляк догадался: подножка. Он вскочил, бросился со всей дури, снова с размаху грохнулся, из разбитого носа брызнули кровавые сопли. Из восторженных воплей понял, что пещерник не тронул его и пальцем, отпрыгивал да уворачивался, в нужное время ставил подножку, однажды дал пинка в зад.

Поднявшись в очередной раз, Масляк пошел на противника медленно, пожирая горящими от вспыхнувшей ненависти глазами. Кровь заливала сорочку, передние зубы шатались.

Масляк потрогал их языком, молча поклялся бить сильно, но с места не двигаться. Пещерник даже не запыхался, в их деревне так дрался лишь Тверд, но тот побывал в самом Царьграде, служил кесарю, воевал в дальних странах!

Олег принял град ударов на локти, плечи. В глазах парня горело бешенство, он с силой выбрасывал огромные кулаки, сопел, как разъяренный бык. Плечо Олега заныло – Масляк бил сильно. В толпе орали, свистели, и Олег наконец ухватил Масляка за кулак, дернул, присел, и тяжелое тело перелетело через него.

Вождь досадливо крякнул. Олег видел по сузившимся глазам, что вождь понял – пещерник может сломать руку молодому парню, но жалеет, не калечит. Масляк поднялся под свист и вопли, снова бросился и снова оказался на земле. В толпе стоял сплошной рев, глаза горели. Олегу на миг почудилась огромная арена, во все стороны кругами уходят ряды, тысячи богато одетых зрителей орут, стонут от наслаждения, вытягивают руки с опущенными вниз большими пальцами…

Масляк всякий раз поднимался – окровавленный, в разорванной одежде. Олег чувствовал раздражение и злость.

– Все, – сказал он громко, обращаясь к Масляку. – Остановись. Ты побежден, понимаешь?

Масляк надвигался, останавливался, стирал ладонью кровь со лба, что заливала глаза, слепила. Он покачал головой, говорить не мог, губы распухли, как оладьи, горло посинело, передние зубы лежали в красной грязи.

Олег повернулся к вождю:

– Разве бой не до первой крови?

Вождь оскалил зубы – желтые, огромные, крепкие:

– Что кровь?.. Кошка царапнет – тоже кровь. Пока не останется один на ногах.

Олег со злостью повернулся к надвигающемуся на него истерзанному человеку – лицо было кровавой маской с разводами грязи. Кулак метнулся вперед, со всей силой ударил в угол нижней челюсти. Масляк еще стоял, как малое время стоит срубленное дерево, а Олег пошел к Гульче, крикнул:

– Собирайся!

Сзади тяжело грохнуло. В толпе на этот раз охнул женский голос, воины и простые мужики молчали. Гульча смотрела на Олега расширенными глазами. Опомнилась, часто-часто закивала, опрометью бросилась к коням. Отрок ей повод не отдал, выжидающе смотрел на вождя.

Вождь поднялся, покачался на кривых ногах, став еще более похожим на медведя. Его глаза налились кровью, в них блистали злые молнии.

– Масляка унесите. Цел, не вопи… Святой пещерник, ты не всегда молился в пещере, верно?

– Пещерниками не рождаются, – ответил Олег уклончиво.

– Видим. Тебя недооценили. Так что этот бой не в счет. Сам понимаешь, надо на равных. Чтобы по-честному, верно? Наше племя стоит на справедливости. То был кутенок супротив тебя. Побьешь настоящего мужа, иди с богом. И бабу бери.

– Я готов, – ответил Олег кротко и потупил глаза.