Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 50

– Что за полтина?

Тот налил себе пива, пена побежала через край кружки, ответил равнодушно:

– Половина рубля.

– Гм… а что такое рубль?

Бородач торопливо осушил кружку, поспешно налил еще, лишь тогда ответил, держа кружку обеими руками:

– Ты что, из леса вышел? Рубль – это рубль. Серебряную гривну видел когда? Рубят на десять частей. Каждая отрубленная зовется рублем.

– Фу ты, – сказал Олег с облегчением. – Я-то думал… Дороговато!

– Перед войной цены растут быстрее грибов.

Олег бросил на середину стола золотую монету. Отрок с недоверием покрутил перед глазами, попробовал на зуб, кивнул, опустил в карман. На его ладони появилась горсть серебряных монет, он стал отсчитывать сдачу. Олег отмахнулся:

– Принеси поесть мне и моему другу.

Отрок исчез, бородач хмыкнул вслед:

– Видал? У него в переднике монеты ромейские, греческие, франкийские, еще черт-те какие… Новгород!

Олег цепко посматривал по сторонам. Бородач хорош, надо лишь не обращать внимания на грубость. Еще лучше – вести беседу в том же ключе. Люди со сладкими языками вредят.

– Народное ополчение, – сказал он, – только для усмирения окрестных племен?

Бородач прихлебывал пиво уже с расстановкой, любовно, утолив жажду. Лицо его разгладилось, глаза чуть прояснились, а голос утратил жесткую хриплость.

– С теми тоже. Но хуже – варяги. Недавно чуть было город не захватили, столько набилось под видом купцов. Они и были купцами, да больно буянили, женок насильничали. Вот новгородцы и схватились за ножи… Потом три дня улицы от крови отмывали. Убитых навалили столько, что ступить было некуда. Берсеркеры аль не берсеркеры, а порешили всех, как кабанов. Теперь, грят, варяги в отместку наши ладьи перехватывают, с большим войском идут. Еще проклятые свеи грабят веси наши, аки волки лютые. С Псковом друг дружке юшку из носа пускаем. Да и с ижорой на ножах, с карелой в том месяце большая сеча была, поле устлали убитыми – ихними и нашими. Да и юрга пожгла наши посады. Грят, большое войско собрали…

Олег сидел задумавшись. Мужик наливал себе, пил, наливал, а когда в кувшине показалось дно, придвинул жареный кабаний бок, вытащил из-за голенища острый нож. Олег вздрогнул, когда на плечо легла чья-то рука. Возле него стоял высокий парень, одетый чисто и очень нарядно. С сомнением глядя на поношенную одежду Олега, сказал ясным чистым голосом:

– Святой пещерник?

– Так меня называют люди, – ответил Олег скромно.

Глаза парня сказали отчетливо, как бы он точнее назвал оборванного здоровяка с плечами борца с медведями, но вслух вежливо произнес заученно гладко:

– Великий посадник Новгорода просит пожаловать к нему на пир.

Олег поднялся, кивнул бородачу:

– Завтракай сам. Я перекушу в другом месте.

Мужик растянул в усмешке щербатый рот:

– Перекушу!.. С такой-то рожей! Гляди, другим не останется, если не поспеют раньше!

Олег пошел вслед за парнем, что явно старался держаться не ближе чем на два шага – боялся вшей или клопов. Сердце Олега начало стучать чаще, кровь бросилась в голову. Что-то стряслось необычное, если Гостомысл послал за ним так быстро. Неужто в самом деле вещий сон? Конечно, если о чем-то напряженно думаешь перед сном, то во сне боги часто подсказывают ответ. Народ это подметил, сказал по-своему: утро вечера мудренее. Вечером ломаешь голову, мучаешься, а утром просыпаешься с готовым ответом… Но если так, что за ответ пришел к Гостомыслу? Тот ли, к которому подталкивал он, Олег? Пути богов неисповедимы.

Двор Гостомысла был заставлен расписными повозками – даже ободья из чистого серебра, кони гарцуют под шелковыми попонами, на уздечках блестит золото. Завидев рослого Олега издали, с высокого крыльца поспешил тиун, сопровождаемый угрюмым стражем, теперь знавшим Олега в лицо. На лице кудрявого красавца отразилось великое облегчение: все-таки сильно сомневался всю дорогу, что именно этого оборванца желает видеть посадник Великого Новгорода…

Олега провели по широким ступеням, крытым расписным ковром – хашеманским! – явно только что на верблюдах доставили. Холопы носились как пчелы, таская кушанья, размещая гостей. Со зваными приехало сотни две слуг, всех надо принять и накормить, а коней развести по стойлам и тоже накормить. Гостомысл, судя по всему, созвал цвет города: бояр великих, знатнейших купцов, тысяцких, русичей, тиунов. Олег узнал всего два-три лица – самых старейших, давно не был в этом городе.

В просторных сенях гостей встречал сам Гостомысл. При нем держалась густо нарумяненная племянница, имени ее Олег не знал. Гостомысл улыбался, кланялся, спрашивал о здоровье, мановением руки препровождал в большую гридницу.

На Олега Гостомысл зыркнул люто, лицо было землистого цвета, даже не улыбнулся, как другим гостям, подал знак, что поговорит позже, и Олег отправился в палату. Гостей была тьма, и он скромненько устроился в уголке. Люди тут беседовали уверенные в себе, оборотистые. Гостомысл не чтил тех, кто богатство обрел по наследству. Здесь собирались те, кто из-под стоячего подошвы выпорет, – быстрые, хваткие, сметливые и жестокие, если нужда будет.

Один из таких – старик с серым волчьим лицом, косматый, глаз не видно под кустистыми бровями. В молодости был ушкуйником, грабил купеческие караваны, потом жажда нового занесла на край света через чужие страны до самой Индии. И дальше бы понесло сорвиголову, но потянулось бескрайнее океан-море, в котором, как объяснили сведущие люди, вода через сто верст становится как клей, корабли застывают, а из моря поднимаются чудища и жрут всех на палубе и в трюмах… Впрочем, вернулся из Индии с великой прибылью: нашел сокровища или ограбил кого – никто не ведает, но по его следам кинулись еще три ватаги бродяг.

Вон тот также смутно знаком – древний, как сами палаты Гостомысла, русич рубился с варягами пятьдесят лет назад, доныне рубцы на лице не разгладились. Голос дребезжит, но спину держит прямо, а молодняку, что толпится возле, назойливо рассказывает о днях былой славы.

Почти у входа на лавке сидит, широко расставив ноги, грузный седой мужик с угрюмым красным лицом. Большие бугристые руки уложил на гнутую рукоять трости, упер ее в дубовый пол. Рукоять трости и пальцы старца блещут драгоценными камнями, но сам старик одет вызывающе простецки, чуть ли не в мешковину. Олег все еще силился вспомнить, где его видел, когда по залу пронесся говорок, и все стихли, завидев Гостомысла.

Посадник от самых дверей широко развел руки, провозгласил сильным приятным голосом:

– Добро пожаловать, дорогие мои друзья, к столу!

Он отступил, давая дорогу холопам, – те враз набросили на длинный стол узорчатую скатерть, сверху постелили голубую, затем – зеленую… Олег терпеливо ждал, пока дойдет дело до красной, думал – закончится, но после красной постелили темно-красную, коричневую, а уж в самом конце была снежно-белая. Другие холопы мигом уставили стол золотой и серебряной посудой – точенной и кованной лучшими мастерами: широкие братины, высокие чары и кубки на тонких ножках.

Олега подхватили под руки, он усмехнулся – почетный гость! Так же под руки и с поклонами усадили за стол старейших бояр, тысяцких, русичей. Хороший обычай, отметил Олег про себя. Каждого сажаешь так, чтобы не поцапался с соседом.

Холопы шли нескончаемой вереницей, подавая хмельной мед, брагу, пиво, заморские вина. Гостомысл занял свое место за столом – оказалось, сидел рядом с Олегом. Когда кубки и чары наполнились, Гостомысл взмахом руки остановил музыкантов, поднялся, воздев чару:

– За честь и славу Великого Новгорода!

– За честь… славу… – прошелестело по палате.

Гостомысл величаво испил до дна. Тем временем уже расставили блюда с белорыбицей, нежными карасями, стерлядью. За рыбой подали мясные блюда – Олег едва успел отщипнуть от белорыбицы, затем в серебряном ковшике перед ним поставили уху, ее сменила мясная похлебка, сдобренная восточными специями. Перед ним поочередно появлялись рябчики, тетерки, болотные кулики, скворцы в кисло-сладких ягодах. Олег съел скворца, перед ним поставили миску с зайчатиной, справа – лебедя с гордо выгнутой шеей, нашпигованного яблоками, душистыми травами. Слева придвинули серебряную тарелочку с отделениями для черного и красного перца, горчицы, уксуса, укропа, соли.