Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 6

Ворота терема отворились. Все повернулись к вышедшему на порог тучному человеку в расшитом халате, и Олег незаметно перебежал к самим воротам во двор. Толстый живот обрина вываливался поверх широкого шелкового пояса, лицо блестело от жира. Во дворе затихло, всадники перестали горячить коней, вытянули шеи.

– Воины! – крикнул толстяк неожиданно тонким визжащим голосом. – Вчера погиб десятник Дермадуп, вы его знаете как храброго воина. С ним остались еще четверо отважных… Убил их всех пещерник, который живет в том лесу!

Один из всадников закричал зычным голосом, побагровев от собственного рева:

– Откуда известно, что убил пещерник? Может быть, восстали дулебы?

– Один из раненых сумел спастись, – объяснил толстяк в халате. – Правда, ночью ушел в мир Большой Кобылицы… Он рассказал все и поклялся на своем оружии.

– Которое он позорно бросил в лесу, – хмыкнул недоверчивый воин. – Кто этот пещерник? Великий маг?

– Колдовства не было, успокойтесь… Он убил умело, захватив врасплох. Пещерниками становятся не только слабые да увечные. Иной раз великие воины дают странные обеты… Разве не ушел в пустыню великий Сракотак, победитель дракона? Ушел в расцвете сил, отказался от руки дочери падишаха и от всего царства! Об этом поют самые трусливые из певцов, но даже они не понимают…

Другой воин, краснощекий, с ниспадающими на плечи волосами, вскрикнул:

– Если он был великим воином, то я первым сражусь с ним!

Толстяк предостерегающе поднял руку. Лицо его было встревоженным, хмурым.

– Лучше забросайте дротиками издали. Убейте стрелами. Я не хочу терять людей. Нас пришла сюда сотня, а погибло уже восемь, если считать доблестно погибшими и тех, кто утонул спьяну, упал с дерева, захлебнулся в блевоте…

Краснощекий заорал, надсаживаясь и выгибая грудь еще круче, словно петух на заборе:

– Я потерял счет битвам, как дурак десятник потерял счет бабам! К обеду все увидите его голову на моем копье. Я сам вырву его печень, съем сердце, а из черепа сделаю чашу и буду пить вино, лежа на животах дулебских женщин!

Он начал поворачивать коня от крыльца, и в этот момент Олег поднялся во весь свой немалый рост.

– Я принес свою голову сам, – заявил он громко в мертвой тишине. – Иди и возьми ее!

Во дворе все замерло. Толстяк застыл с открытым ртом, не двигались всадники с отважным сотником. Наконец сотник опомнился, крикнул торопливо:

– Это в самом деле великий воин! Как твое имя?

– Что в имени моем? – ответил Олег тяжело. – Вы потеряли пятерых, нарушив заповедь не трогать храмы и служителей, Искателей Другой Жизни. Повторяю: не трогайте меня! Я живу в лесу, питаюсь растениями. Ни во что не вмешиваюсь, хотя дулебы – это мой народ…

Сотник прервал, голос был подозрительным:

– Почему ты не со своим народом?

– Я с ним, – ответил Олег.

– Почему не воюешь? Не мстишь за убитых?

Олег вздохнул, не умея ответить. Око за око, зуб за зуб… Когда-то и он думал, что только так справедливо, именно так честно, но потом ему открылось, а этим – нет. Беда в том, что даже взрослому трудно объяснить, чем плохо око за око, а как втолковать детям?..

– Я ищу другой путь, – ответил он.

– А найдешь? – поинтересовался сотник. Его пальцы сомкнулись на древке копья, чуть передвинулись, выбирая равновесие.

– Не знаю.

Улыбка сотника вдруг превратилась в оскал, глаза сузились.

– Таких, как ты, много… К счастью!

Он швырнул копье так резко, что всадники не успели даже проводить взглядами. Олег ожидал броска, качнулся в сторону, одновременно натянул тетиву:

– Таких, как ты, тоже много… на беду!

Стрела пробила железную пластину доспеха с такой легкостью, словно обрин был в полотняной рубахе. Оскалив зубы, он с воем ухватился за белое оперение, а три новых стрелы ударили в ближайших воинов. Четвертая достала толстяка, выбив зубы и вонзившись в раскрытый рот так, что острие вылезло из затылка.

Олег успел выпустить еще три стрелы, воины с копьями шатались в седлах, иные пронзены насквозь, оставался еще один с дротиком, и Олег, отражая удары мечом, все время держал его в виду. Наконец тот метнул, размахнувшись так широко, что едва не упал. Олег подпрыгнул, одновременно ударил сапогом в чужое лицо, копье ловить не стал – метнуть не дадут, бешено завертелся во все стороны, бил мечом, ногами.

Двое всадников осадили коней, торопливо отвязывали от седел копья. Олег подхватил лук, взлетел на забор, побежал по торцам вбитых в землю бревен – в десятке шагов высился длинный сарай, к нему примыкали конюшня и кузня, а дальше общая крыша соединяла подсобные строения с теремом.

Мимо с шумом, треща расщепленным концом, пролетело короткое копье. Олег с разбегу вспрыгнул на крышу сарая, пронесся на другую сторону, слыша, как прогибаются крытые гонтой доски, пробежал по крыше конюшни, перепрыгнул на терем – тот был всего на сажень выше.

Во дворе стоял крик, вертелись, как юла, всадники, дико ржали испуганные кони, трупы обров распластались в лужах крови. Олег с замирающим от страха сердцем повис на кончиках пальцев, цепляясь за скользкие дощечки на краю крыши – со двора могут поразить стрелами, а из окна терема легко пырнуть копьем в незащищенный живот!

От этой мысли стало так жутко, что пальцы начали разжиматься. Он поспешно качнулся, вышиб раму и ввалился в терем. Перекувырнувшись через голову, вскочил как остервенелый кот: оскаленный, лютый, готовый драться до последнего.

В горнице находились три женщины. Две старые, третья совсем молоденькая, с копной иссиня-черных волос. Обе старые карги завизжали так, что в ушах, привыкших к лесной тишине, заломило от боли. Юная красавица вздрогнула, закусила нежную губу. Ее неправдоподобно большие глаза быстро обежали его с головы до ног, остановились на плече, где была кровь.

– Тихо! – приказал Олег.

Старые женщины завопили еще громче. Одна люто размахивала ножом, другая, ковыляя, как хромая лошадь, теснила красавицу в глубь комнаты. Девушка ухватилась маленькими пальчиками за рукоять разукрашенного кинжальчика, ее глаза тревожно блестели.

– Всех зарежу, – пообещал Олег зловеще, – если не замолчите!

За дверью раздался приближающийся топот. В горницу с грохотом ворвались вооруженные обры. Их было четверо, но тут же стало трое. Когда еще один упал, зажимая распоротый живот, двое оставшихся получили простор и сразу пошли на Олега с двух сторон. Опытные, закаленные, они знали свои силы, верили в удачу и наверняка умели брать могучего зверя с боков.

Олег прыгнул к правому, но тут же не глядя ударил мечом назад. Там легко парировали – удар знаком, но оба противника не ведали, что пещерник знает нечто еще. Один осел на пол, пытаясь ощупать окровавленными пальцами разрубленную голову, другой прыгнул, выставив меч. Это был не обрин – вместо плоского лица с выступающими широкими скулами на Олега смотрело смуглое черноглазое лицо с хищным длинным носом и выпяченными губами. Лицо было узкое, как лезвие топора, даже одет противник был иначе: в просторный хитон, но мечом орудовал на удивление быстро и очень умело. Олег насел, стремясь покончить за два-три удара, ибо за дверью снова слышался топот множества ног.

Внезапно он услышал отчаянный девичий вскрик:

– Не убивай, это мой брат!

Олег успел повернуть меч плашмя, удар бросил обрина – или кто бы он ни был – на пол. Девушка кинулась к упавшему, переступив через умирающих, упала на колени. Олег перебежал в другую комнату, сшиб всем телом по дороге обрина, другого ударил о деревянную стену так, что затрясся весь терем, бегом пронесся через две светлицы и вдруг поразился наступившей тишине: далекие крики и звон оружия не в счет, оказывается, не слышно стало двух старух, что невыносимо визжали все время.

Сметая всех на пути, он ворвался в огромную поварню. Два тучных мужика пыхтели возле котлов, третий с недоумением прислушивался к отдаленным крикам, ржанию, звону железа. В двух огромных очагах жарко полыхал огонь, на широкой жаровне, раскаленной до вишневого цвета, яро светились крупные угли.