Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 85

– Если я возьму нож, – спросил он, прикидываясь испуганным, – вы меня убьете?

Вожак засмеялся:

– Нет, если ты сумеешь убить нас.

Олаф сказал еще испуганнее:

– А если я не возьму нож?

Вожак сказал весело:

– Тогда зачем тебе жить? Боги не терпят на земле трусов…

Олаф видел, с какой ненавистью смотрят на него совершенно незнакомые люди. Лишь потому, что одет пышно, ест и пьет на добротной посуде. А если еще и пообещали заплатить за его жизнь…

– Вам не надо было… – сказал он умоляюще.

Одновременно он ударил локтем вправо, услышал хруст и сдавленный крик, тут же кулак его метнулся вперед, и лицо вожака превратилось в кровавое месиво. Он мгновенно повернулся, Вольдемар побеждал его не силой, а скоростью, ударил быстро и сильно третьего.

Тут же послышался сдавленный крик, хрип. Он увидел, что хозяин лавки обеими руками держит длинное тонкое копье. Наконечник его был в груди четвертого. Глаза несчастного вылезали из орбит, в них было больше удивления, чем страха. Их послали убить этериота, все в городе знают, что такое дворцовая стража, что только жрут, пьют, жиреют да гребут под себя чужих жен, ибо у них денег больше, чем у иного торговца. И они не ждали быстрого отпора, наслаждались глумлением над пышным увальнем.

Трое корчились на полу. Первый, которого Олаф саданул локтем, слабо дергал ногой, постепенно застывая. Удар булатной бляхой на локте пришелся в переносицу. Вместо лица была маска из пузырящейся крови, что стекала на пол густыми волнами. Еще двое пытались подняться, руки подламывались. У одного кровь хлестала из перебитого носа, другой все еще выплевывал крошево зубов из разбитого рта.

– Чем ты ударил? – прошепелявил он. – Молотом?

Олаф покачал головой:

– Кто идет за шерстью, может вернуться стриженым.

Хозяин с проклятием уперся в прилавок, выдернул наконец копье. Жертва рухнула на пол, руки чуть поскребли чисто вымытые доски.

– Нам сказали… – прохрипел первый, он сплюнул на пол сгусток крови, там блеснул осколок еще одного зуба. – Нам сказали…

Олаф взмахом длани велел убираться, пусть-де теперь разбираются с тем, кто их так гадко обманул, повернулся к хозяину:

– Спасибо. Он мог бы достать меня в спину.

Хозяин буркнул:

– Не за что. Я не могу допустить, чтобы убивали покупателей. Если бы где-то на улице…

Олаф сказал сочувствующе:

– Там убивать не дает городская стража. Трусы! Мол, выгонят без платы, если на их участке кого-то зарежут.

Хозяин поймал на лету золотой, а Олаф взял облюбованный нож, примерил, как входит в ножны, кивнул и вышел. Хозяин довольно хрюкнул. За один золотой можно получить пять ножей. Все-таки этериоты – раскормленные свиньи, деньгам цену не знают.

Вепрь с изумлением и гневом рассматривал вернувшихся этериотов. Оба вернулись в изорванной одежде, с побитыми мордами.

– Да, погуляли… Я видел зарево над Армянским кварталом. Ваших рук дело? Нет? Странно. А флот в Золотой бухте еще на месте? Ну хоть половина уцелела? И не проиграли в кости, не потопили, цыганам на бусы не променяли? Тогда где же вы были?

Олаф сказал печально:

– Старых друзей хоронили…

– Тогда почему, – спросил Вепрь, глаза его пробежали по ссадине на скуле Олафа, – почему оба в таком виде?

Олаф сказал еще печальнее:

– Да они помирать не хотели.

Среди этериотов пошли смешки, кто-то вполголоса крикнул «виват!». Вепрь прищурился, эти двое внесли свежую струю в застойный воздух барачной жизни.

– Так вы ж ходили кланяться могилке Византа!

– Не нашли, – ответил Владимир печально. – Так мы того… чтоб уж не зря нас отпустил в город наш отец родимый, доблестный и добрейшей души человек, все знают, о ком я говорю, так вот мы и… того, свеженькие нарыли…

Вепрь сказал саркастически:

– А чтоб в другой раз долго не искать, вы их нарыли не одну? По всему городу? Прочь с глаз, мерзавцы. Отпуск отменяется, завтра на службу! Там будете под присмотром.

Даже в бараке им казалось, что слышат раскаты его голоса. Олаф восхищенно покрутил головой:

– Крут, зверюга… такой голосище! Так ты, говоришь, троих зарезал?

– Троих, – подтвердил Владимир. Он прикладывал перед зеркалом серебряную монету к ссадине на скуле. Вторая ссадина пламенела на подбородке. – Гады, напали внезапно…

Олаф довольно хохотнул:

– Тогда это за мной охотились!

– Да ладно тебе…

Олаф хохотал, довольный, Владимир же хмурился, сопел. Наконец Олаф толкнул в плечо:

– Чего насупился? Разве мы не побили их снова?

Владимир наконец поднял взор, смех замер на губах Олафа. В темных глазах хольмградца привиделся страх. Лицо его друга посерело, по нему пролегли непривычные для двадцатилетнего парня морщины.

– Что с тобой? – спросил Олаф.

– Побили… – повторил Владимир. – А много ли побьем еще?

– Да сколько угодно, – ответил Олаф оскорбленно. Он гордо выпрямился. – Побили же?

– Да. Но некий человек в Царьграде, если у него есть деньги, будет нанимать все новых и новых. Пока кому-то не удастся, так или иначе, достать нас. Не удастся напрямую, а это не удалось, попробуют метнуть отравленный нож в спину. Подсыпят отраву в еду, вино. Подложат ядовитый шип в постель.

Олаф серьезнел, начал оглядываться, свел лопатки, будто ощутил холодное лезвие, подпрыгнул и посмотрел на лавку, начал подозрительно принюхиваться к вину.

Озлившись, сказал сердито:

– Тогда и не жить вовсе, если так бояться!

– Кто боится, тот выживает, – напомнил Владимир. – Я боюсь… Потому и говорю, нам нужно отыскать этого человека. И покончить со всем сразу.

Олаф просиял:

– Со всеми, ты хотел сказать? Сколько бы их ни было!.. А то что за жизнь, если в каждом буду видеть человека с ножом под полой.

– И в каждой девке, – напомнил Владимир.

Олаф застонал:

– О нет! Давай поскорее отыщем этого… ну, который науськивает всех псов на двух парней, которые и цыпленка зазря не обидят. Кто он?

Владимир развел руками:

– Знать бы. Давай начнем расспросы. У нас есть ниточка. Те четверо, которые пытались прибить тебя. И те трое, что шли за мной.