Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович. Страница 62
Воины бросились как крысы на молодого поросенка. Красный плащ исчез под их блестящими телами. Залешанин слышал сопение, глухие удары, смутно подивился, что же там еще можно бить, но куча наконец распалась, двое с усилием подняли щеголя. Из-под шлема вытекала красная струйка. Лицо перекосилось от боли:
– Подлец…
– Быстрее, – прошепелявил начальник стражи.
Он бросил монету пращнику, а воины повели схваченного. Сзади шел сановник, начальник стражи закрывал окровавленный рот платком, где выступили широкие красные пятна. Сзади раздался шум, оставшиеся били пращника, но начальник стражи даже не оглянулся.
Крыши царьградцев плоские, если не считать их храмы, дома стоят тесно. Залешанин с легкостью перепрыгивал с дома на дом. Внизу по узким улочкам вели схваченного щеголя. Руки связали за спиной, на шее петля, другой конец начальник стражи привязал к седлу своего коня. Он все еще зажимал платком рот, а в седле раскачивался так, что вот-вот грохнется как груда железа.
Шлем со щеголя сорвали, ветер слабо колыхал волосы цвета спелой пшеницы. Правая сторона покраснела и слиплась, тонкая струйка пыталась по шее спуститься под доспехи, но быстро застывала по дороге. Петля туго стягивала его шею, но все равно он слегка откидывался назад, замедлял движение. Налитые кровью глаза на красивом мужественном лице, все еще чересчур красивом для мужчины, зыркали по сторонам. Двое шли по бокам, держа мечи наголо. Еще четверо тащили под руки своих раненых.
Залешанин забежал вперед, там крыша ниже, до проходящего можно дотянуться рукой, если лечь на пузо, а руки длинные. Застыл, чувствуя, как бешено колотится сердце, нагнетая кровь в голову и мышцы, те вздулись так, что едва не лопаются, в голове мысли и образы понеслись как дикие кони, ощутил, что сейчас будет двигаться вдвое быстрее, соображать и схватывать мигом, задержал дыхание, внизу затопали, голова всадника поплыла почти на уровне крыши.
Он пропустил начальника стражи, метнул оба швыряльных ножа, тут же прыгнул вдогонку за всадником. Конь охнул и присел под внезапной тяжестью на крупе. Залешанин ударил кулаком в блестящий шлем, развернулся и едва успел сдернуть с седельного крюка веревку, как испуганный конь завизжал в страхе и понесся прочь.
Сзади нарастал гам, крики. Он развернул коня, с жалостью увидел, что не успевает. Те двое, что шли с оголенными мечами, корчились на земле, сучили ногами, ножи угодили метко, но остальные бросили раненых и, выхватывая мечи, бросились на связанного щеголя.
– Зашибу! – дико заорал Залешанин.
Щеголь внезапно упал, перекатился, мечи блеснули в пустом месте, а щеголь подкатился прямо под копыта скачущего коня. Умный зверь перескочил, Залешанин ухватил одного за голову и руку, вскинул над головой и страшно метнул, сбив сразу троих, двое вовсе не встанут, он ревел и рычал, воины попятились, их учили драться с людьми, а не с озверевшим чудищем. Залешанин развернул коня, нагнулся и выдернул нож из горла убитого.
Почти не глядя, махнул, ощутил, как под отточенным лезвием затрещали веревки, тут же конь снова охнул, щеголь запрыгнул сзади, и Залешанин с силой ударил коня каблуками под бока:
– Гони, савраска!
Стены замелькали, сливаясь в серую полосу. Щеголь держался за плечи Залешанина, конь несся стрелой, глаза дикие, на удилах сразу повисли клочья желтой пены. Они вылетели на площадь, народ шарахался в стороны, вопли и ругань на всех языках, звон разбитой посуды, рухнул навес от солнца, а они уже вылетели в узенькую улочку напротив.
Внезапно щеголь сказал над ухом:
– Поворот налево.
Залешанин повернул послушно, подал коня влево, тот едва не раздробил ему ногу в стремени о каменную стену.
– Вон к тому дому!
Залешанин, повинуясь указке, дернул за узду. Конь на полном скаку влетел в раскрытые ворота. Из дома выбежали люди. Щеголь что-то крикнул, коня подхватили под уздцы и бегом увели. Высокий старик, худой, как щепка, прокричал что-то с крыльца. Залешанина подхватили под руки, во мгновение ока он оказался в доме. Потом его вели через полутемные комнаты, пахло благовониями, затем несло кислым вином, щами, пересекли еще двор, перебежали под деревьями, а когда очутились в маленьком дворике, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной, щеголь резко повернулся к Залешанину:
– Ты кто? Кто послал?
Залешанин растерялся:
– Ты с дуба упал? Никто не посылал.
– Так чего ж…
Залешанин бросил зло:
– Я увидел, как на одного дурня напала целая дюжина, вот и решил…
Щеголь рассматривал его подозрительно, без тени дружелюбия или благодарности:
– Выходит, дурни? А ты умный, кинулся на дюжину?
Залешанин в самом деле ощутил, что если там и был дурень, то он, да не простой дурень, а стоеросовый, добротный. Да что там стоеросовый – из сарая! Было бы кому помогать, а то наглому мужику, от которого запахами прет, как от гулящей девки.
– Ну, там осталась не совсем дюжина… – буркнул он. – Эх, скотина ты неблагодарная! А спасибо где?
– Благодарю, – буркнул щеголь. – Редкостная ты птица для здешних мест. Ты из полян?
– Из полян, – растерялся Залешанин, – а ты что, слыхивал о наших землях?
– Слыхивал, – ответил щеголь. Он огляделся по сторонам, зацепился взглядом за широкую скамью под сенью раскидистого дерева с диковинно узкими листьями, побрел туда, слегка прихрамывая, сел. Голенище сапога было распорото, Залешанину почудилось, что там хлюпает.
– Здесь безопасно. О коне тоже позаботятся. Здесь переждем малость… Значит, увидел, как на одного семеро… и сразу на помощь?
– Это у вас тут глотки друг другу рвут, – огрызнулся Залешанин. Уже жалел, что поддался порыву. Да черт с ними, царьградскими порядками. – А у нас… Ежели знаешь наши земли… Как же тебя в наши края заносило?
Щеголь, морщась, стянул сапог, из распоротого голенища плеснула кровь. Рана на лодыжке однако была мелкая, кровь уже взялась коричневыми комками. Щеголь пошевелил пальцами, белыми, как у девицы, сказал неожиданно:
– Не туда заносило, а оттуда вынесло.
– Как это?
– Меня зовут Рагдай, – сказал щеголь буднично. – Я мало бывал в Киеве, все по заставам казачьим, у вас их зовут богатырскими. С Ильей кордоны хранил, с Лешаком, с самим Тархом Тараховичем встречался… Здесь бывал не раз, потому сразу одел личину знатного ромея…