Мрак - Никитин Юрий Александрович. Страница 21

Мрак кончил чесаться, широко и с наслаждением зевнул, показав страшные клыки, громко испортил воздух и разлегся на ковре, загородив выход. Стражи, зажав носы, поспешно удалились в другой конец зала. Один вытащил крохотную баклажку, вытряхнул на себя и разбросал вокруг капли душистого масла.

Умасливайся, подумал Мрак хмуро, умасливайся. Тоже мне, мужчины. Только и пользы, что от их болтовни многое стало понятнее. Еще Олег, мудрый волхв, говаривал, что, ежели не хочешь умереть от жажды, научись хлебать из любой посуды. То есть и у дурака можно чего-то да позаимствовать, ежели внимать с толком.

Сразу же за покоями, в которых располагалась тцаревна, слышался сладкий голос певца. Мрак высунул голову в приоткрытую дверь. Иваш был в красной рубахе, кудрявые волосы блестели от масла, он расчесал их красиво и благообразно. Перед ним стояли, опершись на копья, три стража. Непохоже, что глухие, но Иваш пел громко, вдохновенно, на дверь царской дочери бросал частые быстрые взгляды:

– …И, гонимые могучим богом, три брата бежали в разные стороны. Старший брат, Яфет, с женами и детьми – ай да люли! – устремился на север. И шел он долго, через степи, горы, долины. И когда уже воздух стал холодным, все да узрели сверкающую стену Льда, что перегородила мир! Лед медленно таял под жаркими лучами солнца, с него бежали потоки талой воды, размывали землю, но сама стена Льда была высотой с версту, не меньше, и сердце Яфета застыло в страхе и отчаянии.

Один из стражей прервал зычным голосом:

– Слава Додону, что превзошел стойкостью своего прародителя!

Голоса двух других вяло поддержали:

– Додон крепок и неустрашим!

– Великий тцар нигде не дрогнет!

За столом разве что, подумал Мрак зло. Видели бы своего тцаря, когда тот и штаны намочил…

А голос певца, переждав волну хвалы, взмыл к низкому потолку, зазвенел, забился, как муха о бычий пузырь в окне. И Мрак, внимательно слушая, видел, как остановился в отчаянии Яфет, ибо те земли, которые ему выпали по жребию, были накрыты этой чудовищной льдиной! И не было ей ни конца ни края! Отправил конные отряды, дабы проверить, где льдина кончается, но прошли недели, а гонцы все скакали, как выпущенные стрелы, в одну сторону. Снова метался в страхе, едва не наложил на себя руки, видя тщетность всей жизни, но явился верховный волхв и рек, что Великий Лед уже отступает под ударами огненных стрел Солнца! И велел Яфет сменить богов ночи, которым поклонялись доныне, богом Солнца, ярым Ярилой, которого раньше ненавидели и боялись все, кто жил в жарких странах.

И пошел Яфет с людьми вослед за отступающим Льдом. Шли по колено в воде и грязи, плыли на плотах и лодках, пробирались через величайшее из болот, что образовалось на месте Льда. Так шли не годы, а столетия. Но в старину люди жили долго, Яфет прошел тысячи верст по болотам, пока не велел остановиться со словами: се бысть нашей земле! И начали строить дома среди болот на высоких столбах, кормились рыбой и болотными тварями… Но прошли еще сотни лет, болото подсохло, стада перелетных гусей занесли на лапах семена деревьев, а еще – прилипшую икру рыб, жаб и прочих болотных тварей.

Состарился Яфет, но жила в нем огненная душа богоборца: ударил в могучий дуб, расколол и вошел в него со словами, что выйдет в тот день, когда снова придет время довершить начатое! Мало кто понял его слова…

Среди многих сыновей Яфета великой доблестью блистали четверо: Гог, Панас, Остап и Тарас. Каждый хотел править, другим не уступал, и дабы не стрясалось распрей, их новую землю разделили на четыре равные части. Панас назвал свою часть Артанией, Остап – Славией, Тарас – Куявией, но Гог, самый яростный и непримиримый, не согласился с решением отца. Но и воевать с ним не стал, просто отказался от своей части, взял жен и детей, удалился еще дальше на север Гипербореи. Там, среди обледенелых скал и замерзших рек, его след потерялся. А после непонятного ухода Яфета его сыновья пытались подгрести все земли под себя или хотя бы прихватить ту, что принадлежала Гогу. Но силы были равны, к тому же каждый, опасаясь братьев, старался больше укрепиться в своих землях, а уж потом пытаться захватить их земли.

Мрак вздрогнул, когда грубый голос проревел зычно:

– Но больше всего прав у тцаря Додона!

– Да, у него, родимого… – поддержал другой льстиво.

– Но он не трогает, дабы не ссориться с соседями…

Ивашу поднесли чару. Он отхлебнул, глаза заблестели. Мрак с нетерпением переждал новую волну хвалы Додону, а Иваш даже голос повысил почти до крика, и Мрак снова увидел, как Тарас на четвертой сотне лет вдруг отказался от тцарствования, взял с собой трех жен и ушел в дремучие леса искать истину. Там его и след затерялся. Сын Тараса, Буслай Белое Крыло, не был склонен к тцарствованию, больше проводил время с чародеями, пытался постичь тайны бытия. Когда его сыну, Громославу Кривозубому, исполнилось сорок лет, он с облегчением передал ему власть. И правил тот восемь лет, пока не подрос его младший брат Додон. Уже в детстве Додон поражал своей мудростью и отвагой! Говорят, еще в колыбели задавил двух змей, которых подослала коварная жена старшего брата… и вообще удивлял своей ученостью и мудростью. И когда Громослав внезапно скончался от укуса змеи, то именно Додон взял царскую власть недрогнувшей дланью. А с нею по праву победителя… гм… правонаследника всех жен и наложниц тцаря Куявии. И воцарилось нынешнее славное тцарствование великого Додона, да не будет конца его правлению!

Здесь яркая картинка смазалась, а когда Иваш с силой ударил по струнам, последние слова выкрикнув во весь голос, Мрак поморщился, приходя в себя, отодвинулся в глубь комнаты. Стражи заорали:

– Будь славен Додон!

– Правь нами вечно!

– Ты – наше красное солнышко!

Дурни, подумал Мрак. Сейчас как раз надо втянуть язык в то место, которое лижете, выждать. А то вдруг Додон не объявится? Выиграет тот, кто первый начнет орать хвалу новому правителю. Может, тот уже посматривает из-за угла. Кто кричит хвалу Додону – тому плаха. Кто кричит и рвет на себе рубаху – того вовсе на кол.

Светлану спешно готовили для выхода к гостям. Мрак вернулся, лег у ее ног. Тцаревну причесывали, сплетничали, хихикали, старались как могли развеселить, отвлечь мелкими девичьими тайнами.

– Не понимаю, – говорила Яна, – как эти глупые мужчины могут думать, что мы верим всему, что нам плетут?

– Ну, если делаем вид… – ответила другая многозначительно.

– Но мы даже не делаем вид! – воскликнула Яна. – Но эти самовлюбленные петухи так токуют, так распускают перед нами свои хвосты, что не замечают даже, когда выдергиваем самые яркие перья!

– Ну, для того они и существуют, чтобы мы украшали свои накидки их перьями, а шкуры клали под ноги.

Снова посмеялись, пообсуждали, из кого была бы шкура лучше. Светлана, как видел Мрак с глубоким состраданием, ничего не слышала, ее мысли и душа были далеко. Наконец ее одели, увели. Мрака следом не пустили. Ее сопровождала только Кузя.

Служанки возобновили щебет. Яна спросила лукаво:

– А как же Руцкарь Боевой Сокол?

Ответом был общий вздох. Глаза заблестели, пухлые губки призывно приоткрылись, а на щеках у многих появился румянец. Руцкарь был общим любимцем. Мрак ощутил ревнивый укол. Подумал, что в самом деле жаль было бы такую великолепную шкуру класть под ноги. Гораздо лучше поступить наоборот: вычистить все внутренности, все равно там одно… гм… мясо, и кости отдать собакам, а то к кухне из-за них не протолкнешься, а шкуру набить соломой и поставить в зале на видном месте. Пользы от Руцкаря столько же, а вреда намного меньше. И украшение будет.

– Руцкарь – это настоящий мужчина, – сказала Яна мечтательно. – У него есть и плечи, и мощная грудь, и все другие выпуклости на месте… И смеется громко, как ржет конь моего дяди, а у того такой рев, что посуда дрожит.

– А как одевается! – подхватила другая служанка восторженно. – Он всегда носит, даже зимой, рубашку расстегнутой на груди… до самого пояса, а у него такая широкая волосатая грудь! Пусть даже поддевает под нее толстую рубашку из шерсти и думает, что мы не знаем… даже разрез делает точно такой же… но это так красиво и возбуждающе!