На Темной Стороне - Никитин Юрий Александрович. Страница 29

– Это называется готов… – прорычал Тарас с сомнением. – Ладно…

Перед дверью Ермакова Тарас остановился, постучал. Ответа Дмитрий не услышал, но Тарас распахнул дверь, а когда Дмитрий переступил порог, закрыл дверь, оставшись в коридоре.

Полковник из глубокого кресла следил сразу за тремя экранами. Курсанты бегали, прыгали, кувыркались, одновременно стреляя или швыряя ножи. Внизу бежали, быстро сменяясь на электронном табло, цифры. Счет шел на сотые доли секунды, Дмитрий на ходу попытался вычленить из этих кувыркающихся фигурок себя, но из-за стола уже поднялся Ермаков, лицо внимательное, глаза смотрят пристально, но чувствуется, это и есть те редкие мгновения, когда полковник почти доволен.

– Не выспался? – спросил Ермаков понимающе. – День был тяжелый…

– Всего лишь тренировки, – ответил Дмитрий.

Ермаков бросил перед ним на стол листок:

– Здесь распечатка твоих результатов в стрельбе. Впечатляюще!

– Спасибо, – ответил Дмитрий осторожно.

– Стрелок из всех видов оружия, – сказал Ермаков тоном, по которому Дмитрий не понял, одобряет ли такую всеядность или осуждает, ибо мастерства достигают только при специализации из одного вида орудия. – По тарелочкам – девяносто восемь из ста, по бегущему зайцу – девяносто семь… гм… Примерно те же результаты в стрельбе на бегу, в прыжке, с поворота… У тебя что, глаза на затылке?..

Дмитрий смолчал, вопрос, скорее всего, риторический. Даже стандартная винтовка посылает пулю на четыре километра, причем на излете пуля может убить точно так же, как на первых метрах. Но на самом деле какие там четыре километра: любой эмвэдэшный снайпер работает на дистанции до двухсот метров, войсковой – до трехсот, лучшие из них работают на пятьсот метров. Основные трудности начинаются с семисот метров. Когда Дмитрий, тогда еще желторотый юнец, сидел со снайперской винтовкой в горах Афгана, он поражал пробирающихся тайными тропами моджахедов с восьмисот метров. Но там чистый горный воздух, что почти не мешает полету пули, там вовсе не обязательно попадать в голову или грудь: раненые становятся обузой, сковывают движение, замедляют караван и тем самым ставят под выстрелы уже весь отряд.

Уверенно пулю можно посылать разве что метров на сто, но дальше вступает в действие сопротивление воздуха, а вращение пули начинает уводить ее в сторону все ощутимее. И вот тут начинается странное вычленение из числа прекрасных стрелков в особый клан снайперов, у которых словно бы иначе устроены пальцы, уши, другая чувствительность подушечки на указательном пальце, крепче нервы или же, наоборот, тоньше, что позволяет улавливать какие-то мельчайшие знаки, помогающие послать пулю намного точнее. Это не считая обязательного умения вносить корректировки после каждого пристрелочного выстрела, правильно подбирать патроны…

Ермаков смотрел с легкой насмешливой улыбкой, словно читал все явные и тайные мысли ребенка.

– Да-да, патроны, – сказал он. – Ну, по крайней мере, от этой проблемы тебя освободим. Но не сейчас. Патроны создавались здесь. У нас своя лаборатория! Не бог весть какая, но все же…

– Что лаборатория, – ответил Дмитрий. – Нужна мастерская.

– Мастерская есть. И местные умельцы есть.

– Хоть за это спасибо, – пробормотал Дмитрий. После вчерашнего десятикилометрового кросса в полной выкладке все тело болело, словно побывало в камнедробилке. – Хоть что-то здесь будет сделано не моими руками…

Полковник улыбнулся:

– Кому-то надо и черную работу делать. Теперь считайте себя принцессой… или принцем, если хотите. А за принцем всегда ходят десятки слуг.

– Лучше уж князем, – ответил Дмитрий враждебно. Ему не нравилось, когда зарубежных принцев вспоминают чаще, чем местных князей. – Князем, которого снаряжают на бой. Кстати, мы так и будем всю жизнь бегать по холмам, постреливая по мишеням?

Глаза Ермакова посуровели:

– Анализы результатов показывают, что ты еще не достиг пика. Так что на серьезное дело еще рано. Однако…

Он остановился, в лице проступило нечто вроде нерешительности, что было настолько непривычно для Ермакова, всегда словно вырезанного из камня, что Дмитрий невольно выпрямился:

– У меня лучшие результаты в группе!

Ермаков смотрел на новичка с жадным интересом. То ли мутации после Чернобыля, то ли пятна на Солнце, но с каждым годом все больше людей с разными отклонениями как в психике, так и в чувствительности. Хотя, конечно, скорее всего, они всегда были, но раньше спецслужбы занимались не отдельными человеками, а массами, однако Ермакову на досуге больше нравилось думать о вмешательстве из космоса или других чудесных вещах, чем просто о более точной диагностике.

В его отряде был Терпигорев, который лучше кошки видит в темноте, Тищенко, который может перемножить хрен какое длинное число на такое чудовищное – на калькуляторе не помещается результат, а теперь еще этот, который умеет послать пулю с фантастической точностью на километр, но в то же время стреляет из снайперской винтовки с такой скоростью, будто бьет из автомата.

К тому же он только в Москве киллерствовал уже с десяток лет, еще больше ухлопал бандитов по своей воле, так что такое везение просто удивительно: киллеры долго живут только где-нибудь в Империи, где по одному заказу в год, а путь этого парня устлан трупами в три ряда! Это или везение, во что приятно верить, или же, что вернее, особое чутье на опасность, которое он проявил в первый же день на простейшем испытании…

А это, сказал он себе молча, для их работы важнее умения быстро и точно стрелять.

– Однако, – закончил он после долгой паузы, – завтра предстоит стрелять уже в людей. И более того…

Снова пауза, Дмитрий спросил:

– Что еще?

– Они будут стрелять в ответ, – закончил Ермаков жестко. – А стреляют они быстро и метко!

По неслышному сигналу дверь отворилась. Проем закрыла гигантская фигура Тараса.

– Забирать? – спросил он с профессиональным интересом мясника.

– Да, – ответил Ермаков. – Снаряди, объясни, проверить экипировку. Как только начнет светать – выступаете.

С востока быстро и грозно надвигались угольно-черные тучи. В недрах коротко блистало, слышался треск, словно ломались скалы из антрацита. Дмитрий вжимался в землю, злой и униженный, ибо над ним сияло яркое голубое небо, солнечные лучи просвечивают листву редкой рощицы насквозь.

Массивная дача генерала Шендеровского с этого пригорка видна отчетливо, хотя забор вынесен далеко, а на деревьях замаскированы телекамеры. Вообще-то датчики и телекамеры обитателя этой дачи… какая, к черту, дача, это особняк, крепость, по-старому именуемая дачей! – вынесены далеко в рощу и за нее, но эту полосу удалось преодолеть чисто. Все трое из группы просочились почти к забору незамеченными, не потревожив ни один датчик, не задев хитро запрятанной проволоки. Джип, за рулем которого на этот раз остался сам Ермаков, ждет их далеко за поворотом дороги, надежно укрытый от наблюдения небольшой рощицей.

Дача выглядит пустой: на широком дворе, где стол и дюжина резных стульев, пусто, сиротливо смотрятся огромный мангал, качели, беседка. Шторы и жалюзи на всех трех этажах опущены, что вроде бы понятно: готовы защититься от первых же лучей солнца, но приборы определили, что эти же шторы защищают от любых форм проникновения с помощью новейших лазерных считывателей с оконных стекол.

Он хмуро улыбнулся. Эти шторы выдержат очередь из крупнокалиберного автомата, не только какие-то там электроволны. А вон под крышей, искусно замаскированные, пулеметы с автоматическим наведением по лазерному лучу. Их не видно, но он еще до попадания в «Каскад» знакомился с новыми видами вооружения, это только дикарю непонятно, почему рядом с едва заметной телекамерой оставлено вроде бы пустое место. Правда, умело заклеено тонким пластиком под цвет кирпича. Едва только попадешь в зону действия датчика, лазерный луч отыщет почти сразу же, а там прямо из кирпича выплеснется струя стальных… или свинцовых пуль.