Потомок викинга - Никитин Юрий Александрович. Страница 2
Он мимоходом дружески коснулся плеча Тани, и та вспыхнула от счастья. На пороге обернулся, сказал отчетливо:
– Думайте над перспективой применения антигенида. Думайте все!
И вышел широким шагом.
Через полчаса, когда вернулся из буфета, в лаборатории уже сидел сам Говорков и ждал. Едва Захаров занес ногу через порог, взгляды их встретились, как остро отточенные шпаги.
– Захаров, – сказал Говорков с нажимом, – отныне и до конца невольного эксперимента вы переводитесь на спецрежим. Жить и спать будете здесь, в лаборатории. Еду вам тоже… Хотя в этом отношении сделаем скидку: столовая на втором этаже, можете пользоваться.
– Спасибо, – сказал Захаров.
– Пожалуйста, – ответил Говорков сердито. Он уловил иронию. – Сейчас принесу БИАН, рН-метр, энцефалографы и прочее – будь готов. Особенно проследи за биохимическим и газовым составом крови. Мне кажется, что соотношение кислых и щелочных продуктов резко изменится и тебе придется худо. По водородному показателю у нас спец Татьяна. Пусть следит за концентрацией ионов… Простите, вам кого?
Он обратился к длинному худому мужчине в старомодном костюме. Кажется, тот примчался с соседней кафедры.
– Мне… гм… я слышал, что здесь произошло расщепление генетической информации… Это вы сделали?
Он безошибочно обернулся к Захарову. Тот кивнул.
– А не подсказали бы вы, где спрятали свою знаменитую библиотеку, когда были Иваном Грозным…
– Не знаю, – ответил Захаров весело. – Вероятно, я ее спрятал уже после женитьбы.
– А-а… Гм… Тогда взгляните, существовала ли докириллица, письменность такая, еще до изобретения Кириллом славянского алфавита?
Наконец Говорков опомнился и грозно поднялся с места. Они были почти одинакового роста, но общего между ними было не больше, чем между жирафой и современным танком.
– Мне, – сказал Говорков тоном, не предвещавшим ничего доброго, – мне как представителю биологии весьма приятно, что даже филологи научились правильно выговаривать слова «генетическая информация».
Он надвинулся на побледневшего как смерть представителя словесности, и тот, как раб персидского сатрапа, не оглядываясь, ягодицами нащупал дверь.
Говорков грозно посопел вслед, повернулся к Захарову, тот все еще стоял возле двери.
– Ну?
– Леонид Леонидович, – ответил тот, – я, конечно, могу до одури рассказывать о боях и походах, о том, как, будучи скифом, сдирал кожу с врагов и делал из нее фирменные колчаны для стрел, или о том, как пил коллекционные вина из черепов восточных завоевателей. Но ведь это не главное…
– Не главное? – переспросил Говорков. Он указал на кресло, оба сели. – Для тебя, я понимаю, главное было разобраться в той тягостной истории с родителями. Извини, пожалуйста… Но даже и это не самое главное. Личное, оно и есть личное. Но я бы и жизнь отдал за возможность увидеть историю человечества собственными глазами! Понимаешь, собственными! Да что там увидеть! Пройти с человечеством всю историю, быть его членом от самых древнейших времен и до наших дней!
Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
Следующие десять дней Захаров не отрывался от магнитофона, надиктовывая подробности древнеславянских обрядов, вспоминая старинные обороты речи. Несколько бобин с лентами заполнил скифскими мифами и легендами. Потрясенные коллеги, затаив дыхание, слушали гортанную речь половцев, певучий язык иберийцев, странные наречия древнейших семитских народов…
– Тащите нерасшифрованные клинописи, – говорил Захаров, посмеиваясь, – не могу сосчитать, сколько помню древнейших языков. Потешу лингвистов…
Он уже вспоминал свою жизнь на сотни тысяч лет в глубину, но дальнейшие сведения особой ценности не представляли: те эпохи походили друг на друга, как капли ртути из одного термометра.
– Эксперимент можно считать законченным, – сказал Захаров Говоркову, который тоже не выходил из лаборатории. – Кстати, память предков пробудилась уже примерно на три миллиона лет, но я еще хомо сапиенс. Вижу, как питекантропы бродят в чаще, но это не предки, а соседняя ветвь вида.
– Другое интересно, – сказал Говорков задумчиво, – почему природа поставила предохранительный заслон? Почему эволюция не позволила передавать знания по наследству?
Захаров пожал плечами.
– Это было бы так здорово… – сказала Таня мечтательно.
– Пора комплектовать группу добровольцев, – сказал Захаров твердо. – Надо брать побольше масштабы.
– Подождем до тринадцатого дня, – предостерег Говорков.
– Подождем, – согласился Захаров. – Только признаюсь честно: не пугает меня эта чертова дюжина, хотя могу объяснить ее по-халдейски, шумерски, дорийски, самнитски…
– Верю, – сказал Говорков твердо, – однако подождем.
Захаров не взбесился и на тринадцатый день. Не рехнулся и на четырнадцатый. Сохранил ясный разум и скептическую улыбку и на пятнадцатый. А на шестнадцатый спросил нетерпеливо:
– Когда?
Говорков сидел за новым комплектом аппаратуры. Красное мясистое лицо за время эксперимента обрело бледно-зеленый цвет. Щеки опали. Под глазами проступили темные полумесяцы.
– Что «когда»? Думаешь, мне приятно ночевать возле тебя? Но и спешить рановато и страшновато… Слишком дело грандиозное…
Захаров метнул пламенный взгляд, ввалившиеся глаза сердито сверкнули.
– Тем более не стоит оттягивать!
– Гм… Ну, считай, что убедил…
Захаров вскочил и смотрел непонимающе, как массивная туша руководителя лаборатории поднялась и пошлепала к сейфу.
– Но какой смысл? На мне все проверено. Очередь за группой!
– Проверено на тебе… Так уж и проверено? А вдруг у тебя иммунитет?
Он вынул шприц, набрал несколько кубиков прозрачной жидкости. Повернулся к нему, подмигнул. Это выглядело устрашающе, словно вампир подбадривал перепуганную жертву.
– Вот оно, величие момента. Новая эра!
Он потер ваткой белую кожу, вонзил стальное жало.
– Э-эх! Поехали!
Этот день и всю следующую неделю Говорков находился на седьмом небе от счастья. Уже на первых минутах получил приятный сюрприз: его дед, оказывается, был полиглотом, и теперь возбужденный мозг вспоминал английский, японский, испанский, немецкий и китайский языки! Кто-то из предков оказался видным корабельным инженером, кто-то промышлял на большой дороге, нашлись даже церковнослужители…