Придон - Никитин Юрий Александрович. Страница 142

– Город живет, – сказал за спиной Придон.

Итания уловила в голосе артанина неподдельное сочувствие. Она обернулась, он смотрел виновато.

– Да, – ответила она сумрачно, – но как живет?

– Хорошо живет, – сказал он быстро.

– Ты не видел, как можно жить хорошо, – сказала она. – Сейчас люди просто стараются уцелеть. А чтоб хорошо жить, надо…

Она запнулась, а он после паузы сказал мрачно:

– Понимаю, чтоб все артане передохли.

– Я так не сказала, – возразила она.

– Ты это сказала про себя, – уличил он. – Ладно, Итания, что сделано, то сделано, зачем жалеть? Бесполезно смотреть в прошлое. Куявия разгромлена, Куяба взята, почти все ваши князья и беры уже служат мне. Это не повернешь, а если бы кто и хотел повернуть, я бы такому обрубил руки.

Она спокойно протянула к нему руки.

– Руби.

После той вообще-то пустяковой размолвки черная тень пробежала тихо и незримо, но оставила после себя широкую незримую щель. Итания почему-то замкнулась, в разговоры не вступала, а когда Придон что-нибудь спрашивал, обычно невпопад и ненужное, отвечала коротко, односложно.

Придон растерянно метался между дворцом и воинским станом, что по-прежнему размещался за пределами города. Его лучшие полководцы: Ральсвик, Щецин, Меклен, Бачило, Волик, Белозерц, Плеск, Прий, даже престарелый Канивец – предпочитали жить в полевых шатрах, а не в роскошных дворцах князей и беров Куявии.

Да что Канивец, даже Вяземайт, который в Арсе жил в роскошном каменном доме, где куча слуг одевала и чесала пятки, здесь ест и пьет у походного костра, спит у всех на виду тоже у костра, бросив под голову конское седло, а если и укроется когда от ночного холода, то грубой конской попоной.

Сегодня твердо решил объясниться с Итанией, больше нет сил терпеть эту муку, когда бессонными ночами никак не приходит рассвет, кипящая кровь бьет в голову такими толчками, что, будь перед нею городские ворота, разнесла бы вдрызг, когда сердце стучит часто и больно, будто бежит, бежит, бежит, изнемогая, а воздух душен и жарок, в окна, как в щели тонущего корабля, вливаются мощные струи запахов сада, а он здесь тонет, задыхается, захлебывается, хватается за грудь…

Все заметили, что за время размолвки он похудел, почернел, покрылся густой черной щетиной, а сбривал не раньше, чем настойчиво напоминали по нескольку раз за день.

Возле ее покоев ни души, стражи давно нет, попалась навстречу только служанка, шарахнулась в испуге. Он толкнул двери, в большой комнате полумрак, половина окон забраны плотными занавесями. Итания у окна на подоконнике, обхватив ноги обеими руками, а голову склонила на согнутые колени. Сегодня день тусклый, небо в тучах, но солнечный свет прошлых дней, запутавшись в ее волосах, озарял все вокруг, как будто там остались осколки тысячи крохотных солнц.

Он все чаще заставал ее в таком положении, сейчас видел, как плечи ее слегка дернулись, слышала, даже узнала. Сердце его стиснула железная рука, потому и не оглянулась, что узнала.

– Итания, – произнес он с болью, – что ты делаешь со мной?.. У меня день начинается с твоего имени, у меня все творится твоим именем, я живу только потому, что…

Он запнулся, показалось нехорошо и даже стыдно упоминать, что уже спал бы вечным сном под дерновым одеялом, если бы не надежда увидеть ее снова, надежда и страстное желание увидеть, схватить, взять, завладеть…

Она ответила глухо, в колени, не поднимая головы:

– Придон, что бы тебя ни вело, это не любовь. Ты этого еще не понял?

Он вскрикнул, дрожа всем телом:

– Не любовь?.. Если женщину не любишь, за нее не выйдешь даже на поединок!.. Зачем, убить же могут! Я же прошел полмира, я сражал дивов, я падал в пропасти, я спорил с богами, я убивал драконов… и только для того, чтобы заслужить право смотреть на тебя! А когда мне и в этом было отказано, я двинул в бой всю Артанию!.. Так что же, какое истинное имя моему безумию?

Она начала медленно поднимать голову, и в этот момент в дверь настойчиво постучали. Раздраженный, он гаркнул люто:

– Ну что там еще?

Дверь отворилась, вошел, к его удивлению, Вяземайт. В белом, в руке посох, который Придон видел в руке Вяземайта не больше дюжины раз, брови сдвинуты над переносицей, глаза втянулись в пещеры, взгляд не поймать. Придон ощутил нарастающее раздражение, оглянулся на Итанию. Она уже смотрела на него внимательно и печально, тоже похудела, в глазах боль и страдание.

– Ну что еще? – повторил он нетерпеливо.

Вяземайт коротко поклонился.

– Великий тцар, – сказал он ровным голосом. – Совет военачальников просит тебя почтить присутствием наш сбор.

Придон поморщился:

– Что за сбор?

– Важный сбор, – ответил Вяземайт, он старался не встречаться с Придоном взглядом. – Надо решить, что дальше.

Придон пожал плечами:

– А ничего! Разве что двинуть войска на Славию… так мы с ней давно не ссорились! Да и незачем пока.

Вяземайт покачал головой:

– Нет, великий тцар. Надо решать, что с нашим войском. Скоро осень, а дальше наступит, если ты еще не забыл в этих роскошных покоях, зима. Самые мудрые требуют возвращения.

Придон вспыхнул, жар бросился в лицо. Вяземайт отступил, когда Придон выпрямился, словно вспомнив, что он – тцар, а не тот мальчишка, которого Вяземайт и Аснерд тогда взяли в Куявию. Он обернулся, бросил Итании:

– Я скоро вернусь! И мы сегодня же все решим.

Вяземайт бросил на Итанию взгляд, исполненный легкого неудовольствия. Всего лишь неудовольствия, но она прочла в нем много. Как и то, что Придон вряд ли скоро вернется.

Придон на ходу бросил стражам:

– Быстро оседлать моего коня!

Вяземайт сказал быстро:

– Не стоит. Мы собрались здесь, через два зала. Где Тулей принимал почетных гостей. Не таких, как мы.

– Что случилось? – удивился Придон. – Всегда избегали дворцов, вам-де сладок дым костров и запах конских каштанов…

Вяземайт нахмурился, бросил коротко, но в его голосе Придон уловил грозное предостережение:

– Говоришь, как куяв.

– Но все же?

– Увидишь, – ответил Вяземайт мрачно, – поймешь.

Он переступил порог и остановился в замешательстве. Горят все светильники, артане любят яркий свет не меньше Тулея, сумрак сгущается только под высокими сводами, а весь зал полон плечистых мужчин, все с оружием, все с суровыми лицами военачальников. Никогда еще не видел столько блистательных полководцев Артании в одном месте.

Вокруг большого стола сидят во главе с Аснердом Плеск, Белозерц, Щецин, Волин, Ральсвик, Меклен, Прий, Канивец, Шульган, Норник, Краснотал Темная Туча, Бачило и еще с десяток виднейших полководцев, военачальников, глав крупнейших родов и племен Артании, которые привели с собой надежные войска.

Мало того, в зал внесли еще три длинных стола, за ними разместились многие военачальники, которых Придон знал только в лицо, а некоторых не знал вовсе: привели свои отряды только-только, наслышавшись в Артании о его великих победах.

Аснерд поднялся при виде Придона, быстро встали и другие, воздух колыхнулся от сдержанного «Слава!». Все сели, Придон опустился в кресло рядом с Аснердом, подумал раздраженно, что здесь у всех сиденья на одном уровне, а вот на троне он сидел бы повыше. Ужаснулся, что его заботит такая мелочь, что вообще подумал о таком, к лицу прилила краска, и почти половину пропустил из краткого вступления Аснерда.

– …и потому полагаю, – закончил Аснерд твердо, – что нам пора возвращаться.

Придон вздрогнул, повторил неверяще:

– Возвращаться? Я не ослышался? Ты сказал, возвращаться?

– Мы выполнили все, – сказал Аснерд твердо, – что было нами задумано.

Придон задохнулся, будто получил удар комлем дерева в солнечное сплетение. В глазах на миг потемнело, он перевел дыхание. Щецин, который первым предложил ему себя и своих сыновей, добавил осторожно:

– Да, Придон! Мы можем смело смотреть в глаза всем встречным в Артании. Это самое важное. У нас и наших детей спины всегда будут прямыми и плечи развернутыми при слове «Куявия».