Проходящий сквозь стены - Никитин Юрий Александрович. Страница 26

Конечно, их родители вовсе не новые русские, я их встречаю чуть ли не каждый день, трудятся, как лошади, но зарабатывают в самом деле неплохо, раз в десять побольше среднестатистического, но не в миллионы, как настоящие новые русские.

Когда мы проходили мимо, Юрка Соколов сплюнул нам под ноги, Вовик и Баланда загоготали, а Юрка сказал пьяно:

– Вовик, а ты бы эту сучку трахнул?

– Кого, – спросил Вовик, – хозяйку или псину?

– Псину, конечно.

– Если это не кобель, то, конечно, да. Я ж не извращенец какой-нибудь!

Заржали нам вдогонку, сразу в два голоса выматерились громко и похабно. Дама съежилась, вобрала голову в плечи. На нас старалась не смотреть, прекрасно понимая нашу беспомощность.

Днем родители Юрки Соколова на службе, а сам он шляется с такими же дебилоидами. Я вышел из стены в их квартире, прислушался, на цыпочках перебежал к входной двери и повернул щеколду.

Квартира, как говорит моя мама, полная чаша. Это значит, что от обилия мебели ступить негде, все дорогое. Видимо, настоялись при прошлой власти по очередям в мебельные магазины, а теперь дорвались, хватают, не могут поверить, что этот дефицит не исчезнет, что это вообще никакой не дефицит…

Третья комната ошеломила. Я даже не думал, что уже существуют такие широкие экраны. Под этим жидко­кристаллическим телевизором сразу три ящика: один из них видеомагнитофон, а в двух других я узнал приставки X-box и Playstation.

Не теряя времени, я на всю стену нарисовал голую бабу в скифском стиле, стараясь выдерживать сходство с шедевром из лифта: толстый живот, слоновьи ляжки и сиськи до пупа, под ней написал: «Люська сосет теперь у меня!», другую стену отвел политике: «Спартак – гандоны, ЦСКА – рулез!», «Россия – чемпион мира!»…

Подумав, дверь тоже изрисовал. Краска ложится хорошо, со стен придется снимать вместе с обоями, а насчет двери вообще не знаю, не знаю.

Сквозь занавеску видел, как к подъезду подкатил черный «мерс», в это время всегда возвращается Соколов-папочка. Я поспешно бросил под стол пакетик с кокаином, а второй разорвал и рассыпал возле кровати.

Из стены я наблюдал, как папаша остолбенел, увидев разрисованную в постпанковском стиле, даже в хардкорном, стену с голой скифской бабой. Потом увидел хвастливую надпись, у кого теперь сосет Люська. Затем, побагровев и хватаясь за сердце, увидел и остальные лозунги. Я не поленился скопировать самые хлесткие, что украшают трансформаторную будку во дворе и стены дома.

– Мать, мать, мать, – выдавил Соколов-старший. – Ну придет этот ублюдок домой… Ну придет…

Кулаки его сжимались до скрипа кожи. Лицо то багровело, то становилось синим, кровь временами отливала так быстро, что щеки обвисали, как у бульдога, а щеки становились бледнее простыни.

На другой день я узнал от мамы, что высокопоставленный чиновник Соколов избил сына до потери пульса, а потом немедленно отправил в деревню к деду на перевоспитание. Это, как я понял, уже после того, как обнаружил пакетик с героином.

Способ оказался хорош: наведался в квартиры еще троих ублюдков, тоже разрисовал и рассыпал героин. Так что пригодился товар, который я изъял у тех бандитов. Только в последней с порошком получился прокол: отец малолетнего ублюдка даже не врубился, что это, а велел сынку не разбрасывать где попало свои фотоаппаратьи химикалии.

А вот сынок насчет героина сообразил сразу же: сам не решился начинать с такой крутой дури, вечером принес на детскую площадку и принялся угощать друзей. В ответ я расписал все стены в их квартире почище, чем у Соколова. Когда он не удержался и снова в лифте разрисовал стену похабными надписями, я всех их скопировал и повторил в масштабе один к десяти по всей их квартире, а когда этого показалось мало, изрезал кухонным ножом кожаные кресла, диван, мебель на кухне в большой комнате. Мол, под кайфом чего не сотворишь и дома…

Испоротый родителями сынок несколько дней не показывался из дому, а когда вышел, я даже пожалел это бледное подобие некогда брызжущего темной энергией подонка.

Вообще-то с местными героями, что любят срать в подъезде и в лифтах, справился успешно, но если забредет какой ублюдок из соседнего дома, а то и вовсе из другого района, тут уж ничего не сделаешь, мои возможности так далеко не простираются. Скорее бы выбрали фирму, поставляющую стальные двери и надежные замки, а то мама уже похудела от этих беспокойств.

Ладно, замки на входную дверь в дом поставим. А тех любителей демократии, что за полный доступ всем и всюду, надо просто пару раз ткнуть мордами в то дерьмо, которое появится по их вине. Так отучают кошек срать дома: тыкают мордами в их же дерьмо, после чего те просятся на улицу, там срут на мягкой земле, где люди не ходят, а сранье тщательно закапывают.

Отучим и товарища Говнюкова от беспредельной демократии, что уж и не демократия, а хрень знает что, провокация какая-то против демократии.

Позвонил Вован. Я удивился, не такие уж мы и друзья, даже поколебался, отвечать ли на звонок, наконец нажал зеленую кнопку мобильника.

– Да, Вован.

– Привет, – сказал он напористо в духе истинного бизнесмена, хозяина жизни. – Ты так неожиданно исчез, я даже не успел попрощаться. Как жизнь, как дела?

– Терпимо, – ответил я.

– Где отыскал местечко? – спросил он. – Клевое? Денежное? Ладно, не темни!.. Не мог же ты вот так нагло держаться с руководством, если бы уже не подыскал себе местечко, ха-ха!.. Нет ли там уголка для меня, такого замечательного и работящего? Только уже не рассыльного, а хотя бы младшего менеджера. Пусть даже помощником самого младшего, но чтобы дали шанс показать себя, развернуться…

Я ответил философски:

– Я сейчас в длительном неоплачиваемом отпуске. А лучшее во всяком отпуске – это не столько отдыхать самому, сколько наблюдать, как другие работают.

Он ответил так же быстро и уверенно:

– Да, ты прав… но это право нужно заработать. А для этого нужно повкалывать! Да еще как повкалывать. Без выходных и праздников, по двенадцать часов в сутки. А то и по шестнадцать. И только потом…

Я слушал, слушал быстрый напористый голос, хотел уже отгавкнуться чем-то проходным и разъединить связь, как вдруг пришла клевая идея.