Проходящий сквозь стены - Никитин Юрий Александрович. Страница 48

Она медленно пересекла камеру и послушно легла лицом к стене. Я поднялся выше и видел, как вздрагивают длинные черные ресницы от усилий держать глаза плотно закрытыми.

Из двери я выдвинулся чуть выше петель, осторожно вложил, стараясь не звякнуть, ломик в петли, колеблясь, не предупредить ли еще раз, но решил рискнуть: у олигарха дочка должна быть натасканной на разные случаи.

Снова оказавшись в гараже, я быстро набрал номер Бойко. Он ответил почти сразу же, как только прозвучал сигнал:

– Алло!.. Я вас слушаю!

– Это хорошо, – сказал я, – слушайте. Ваша дочь в подвале особняка господина Прибалтова. Ниточки ведут от Лисовского, он тоже работает в вашей фирме…

– Вы… уверены? А где этот особняк?

– Записывайте адрес, – сказал я. Быстро продиктовал и почти видел, как он тут же отдает приказания своим телохранителям, охране, а те разбегаются за добавочными силами, шустрые, как огромные мыши. – В особняке пока хозяина нет, зато пятеро довольно крутых парней. Трое из них вооружены… огнестрельным, понятно.

Он выкрикнул:

– А девочка? Что с нею?

– Заперлась в подвале, – сказал я. – Там толстая железная дверь, придется ее выламывать. Ну разве что убедите ее вытащить засов…

Он переспросил с торопливым изумлением:

– Засов? Там есть засов?

– Да, – ответил я. – Вот такие там непредусмотрительные люди.

Я слышал шум, голоса, даже донеслось взревывание мощного мотора. Он крикнул торопливо:

– Мы выезжаем!.. Можно с вами держать связь?

– Можно, – ответил я устало. – Только я некоторое время буду вне зоны приема… Ну, вы понимаете, есть такие зоны…

– Да-да, – сказал он еще торопливее. – Я позволю себе такое только в случае самой крайней необходимости!

Дома я долго отогревался в ванне с горячей водой, настолько горячей, что мама пришла бы в ужас, но у меня стучали зубы от холода, я глотал приготовленный ацетил-L-карнитин и ацефен, запивал энерджайзерами, растирался жесткой щеткой и все добавлял горячей воды.

Наконец дрожь ушла, я долго лежал обессиленный, чувствуя, как тепло вытесняет из застывших мышц холод. Дико захотелось есть, я заставил себя выбраться из ванны и, шлепая босыми ступнями по кафельному полу, пробежал на кухню, ухватил банку с сахаром и бегом вернулся в ванную.

Снова начала бить дрожь, я добавил горячей воды, ел сахар, снова терся щеткой, пока тепло не вошло в тело окончательно, а я откинулся обессиленный, но уже набирающий силы.

Значит, если у нормального организма существует, по Павлову, предохранительное торможение, это когда организм задолго до настоящей усталости начинает жаловаться, что уже изнемог, надо полежать, то у моего апгрейденного этого чувства еще нет, на его выработку потребуется много поколений. Выходит, если сам не буду следить, то могу вот так и надорваться. Тем более что отдача приходит не сразу, а немного погодя.

В ванне я лежал почти два часа, пока не разогрелся так, что едва вылез. Сердце стучит, как у мыши, весь как свежесваренный рак, аппетит играет, даже не аппетит, а откровенный голод. Сунулся в холодильник, опустошил там почти все, запоминая, что съел, а затем уже с отвисшим пузом торопливо пошел в ближайший продуктовый магазин, купил там, иначе мама встревожится от такой прожорливости.

Мама, вернувшись с работы, застала меня над картой города.

– Все работаешь? – сказала она с одобрением и сочувствием.

– Да вот маршруты составляю, – пояснил я. – Самые короткие пути… Чтоб сразу два-три заказа по одной ветке. А лучше – четыре.

– Так ты ж больше не посыльный, – напомнила она.

Я победоносно усмехнулся:

– Другим составляю! А то кружными путями ездят, олухи.

Она кивнула, мне стало неловко, с такой любовью смотрит на меня, такое брехло.

– Да, ты наездился, уже знаешь, как и что…

– Знаю, мама.

– Составляй, составляй. О других тоже надо заботиться.

– Дык это в интересах фирмы!

– И просто так надо заботиться, – сказала она нравоучительно.

– Да, мама, – ответил я покорно, все-таки сын учительницы, а наши матери самые занудные, – конечно, мама.

– Ты у меня хороший…

Она поставила на плиту кастрюльку с водой, я обещал вовремя засыпать макароны, ушла в душевую, а я провел вокруг своего дома три расширяющихся круга: зеленый, оранжевый, красный. Зеленый – внутри этого круга чувствую себя прекрасно, оранжевый – устаю, а красный – это предел для меня, как вот этот особнячок. Дальше – смертельно опасно.

Конечно, все приблизительно: по прямой трубе из металла я могу проскользнуть намного дальше, но в целом ареал я очертил верно.

Поздно вечером раздался звонок. Я сразу узнал голос Бойко, уже повеселевший, напористый, исполненный силы.

– Господин… Виталий?.. Вы можете говорить?

– Да, – ответил я и лег поудобнее, готовый слушать благодарности.

– Мы с женой бесконечно признательны вам. Я, конечно, не сказал ей, кто помог, намекнул на могущественные структуры, у которых весь мир под колпаком, но она видела, как я счастлив, и велела передать, что все-все, чем можем хоть когда-то и хоть в чем-то оказаться полезными…

Я отмахнулся, будто он видит мой исполненный барскости жест.

– Ерунда, пустяки. Уверяю вас, это было легко.

– Вы спасли мою дочь, – сказал он другим голосом. – Я собрал наличными миллион долларов… как я полагаю, вы предпочтете наличными?.. И готов передать вам в любой момент, который вы назовете. И там, где вы скажете. Если хотите, привезем в вашу фирму…

– Нет-нет, – сказал я поспешно, – в фирме не все знают обо мне. Точнее, никто не знает, чтобы яснее. Эта фирма, как вы догадываетесь, тоже в некотором смысле прикрытие. Потому… деньги… да что деньги?.. Не все меряется деньгами. Оставьте их, пригодятся. У меня хватает на мои скромные нужды. В некоторых случаях большие деньги только привлекают внимание.

Он сказал озадаченно:

– Но как-то же я должен отблагодарить?

Я ответил весело:

– Благодарят чаевыми лифтеров, официантов, барменов… Представьте себе, что один джентльмен оказал услугу другому джентльмену. Не станете же давать ему на чай? А миллион или миллиард – это все равно чаевые. Потому давайте забудем про деньги. Но если вдруг наступит день, когда ваша помощь понадобится мне…