Семеро Тайных - Никитин Юрий Александрович. Страница 28

Олег ощутил жар и возбуждение в душе, словно гончий пес, напавший на след зайца.

– Кажется, я помню такую гору.

– Ты-то как можешь помнить? – удивился Россоха. – Ты ж из Леса!

– Да, но я слез с печи, – пояснил Олег скупо. – Если те великанские ладони… ну, когда ты меня выставил… хорошо, пинка не дал… если еще служат… Хорошо бы мне к той пещере!.. И побыстрее.

Россоха буркнул:

– Пока храбрость не тю-тю?

– Пока Перун не ушел, – объяснил Олег.

Россоха кивнул с мрачным и отсутствующим видом. По его озабоченному лицу Олег видел, что старого колдуна больше волнует, кто и как незаметно… почти незаметно помог ему усилить взор настолько, что открылась пещера бога войны.

– Я не смогу, – ответил он. Пояснил громким отчетливым голосом: – Ни один колдун не может протягивать такие ладони так далеко. Ни один!.. Хотя… я могу попытаться.

Олег понимал, почему старый колдун говорит так громко, но молчал, подумает на досуге, если тот будет, а пока надо сцепить зубы и задержать дыхание, надо одолеть жуткий страх, когда тебя понесет в выси, а ты не знаешь, хватит ли силы даже с помощью того, что помогает, донести его до гор, не выронив…

Глава 15

Воздух уплотнился, пошел кругами. Олег напрягся, мелькнула тоскливая мысль, что вот бы на Змее, неспешно и не так жутко, а сейчас надо удерживать жуткий страх в кулаке, а от помертвевшего желудка к сердцу поползет холод смерти…

Его сорвало с места с такой силой, что желудок едва не выпрыгнул вместе со всеми внутренностями. Сжавшись в комок, Олег успел увидеть, как стенки, и так мутные, как нечищеная воловья шкура, быстро обретают плоть, на них возникают черточки, что превратятся в линии на исполинских ладонях. Все равно страх не дает забыть, что под ногами жуткая пустота, а самый большой ужас придет потом, когда ладони зависнут над Бескидами…

Он часто и глубоко дышал, очищал мозг, наконец собрал всю волю в кулак. Под ногами пустота, хотя чувствовал, что подошвы упираются в жутко твердое, словно стоит на туго натянутой над пропастью шкуре, но глаза видели проплывающие внизу скалистые вершины, и холод смерти поднялся к сердцу, начал всползать к голове.

– Бескиды, – прохрипел он, перед глазами мутилось, – я рассчитал правильно… Держись, трус!

Заставив себя смотреть вниз, он начал замерзать от ужаса, сердце почти остановилось, руки похолодели, но тут взгляд зацепился за трехглавую гору. Вскрикнув, он вытаращил глаза, не давая устрашенным векам наползти на глазные яблоки, из последних сил велел гигантским ладоням опускаться по дуге вниз, усмотрел быстро приближающееся нагромождение скал, огромные камни, мелькнула ровная площадка, в глазах начало темнеть, от напряжения лопаются кровеносные жилки, затем в подошвы ударило с такой силой, словно старалось в задницу вбить ноги вместе с сапогами.

Он перекатился по странно сглаженным, как на берегу моря, камням, больно ударился боком и головой о стену. Везде было тихо, он слышал свое сиплое дыхание, а на голову сыпался мусор, прихваченный вихрем из-за тысячи верст.

Воздух обжигал грудь изнутри. Клубы белого пара вырывались изо рта. Олег остановившимися глазами рассмотрел мельчайшие льдинки, что плавали в воздухе, и, когда стукались краями, он слышал тончайший звон сотен тысяч этих странных летающих льдин. Совсем близко, рукой подать, страшно блистают покрытые снегом вершины. Снег настолько чист, что по спине бежали мурашки ужаса. Нога человека не касалась этого снега. А вот бога…

Задержав дыхание, чтобы не взвыть от ужаса, он поймал взглядом темный зев пещеры, ноги сами понесли, как испуганного оленя. Шум в ушах заглушал стук подошв, но, когда он влетел в пещеру, на миг ощутил себя отрезанным от ужаса, что ждал за спиной. Впереди раскрывается пещера, а это хоть и не лес…

Он ступил в пещеру, чувствуя, как по телу все еще пробегают волны леденящего страха. В прошлом иногда удавалось подчинить это позорное, как считал Мрак, чувство, и тогда мысли метались быстрее, в теле добавлялось мощи. Он начинал двигаться быстрее, заставлял ноги двигаться не от противника, а навстречу…

Но сейчас страх был как ледяная глыба, что сперва наполнила ему желудок, заставив двигаться медленнее, как муха на морозе, а потом и весь словно очутился в большой льдине, что сотни лет не знала солнца.

Зев расширился, впереди тьма, только стены по бокам, грубые, не тронутые рукой человека. Олег заставил себя шагнуть во тьму еще дальше. Стены отступили, на миг стало совсем темно, но… впереди засветился огонек!

Сперва он подумал, что это светильник, но в такой пещере не могли быть светильники, слишком изнеженно, и в самом деле он увидел вскоре ряд огромных факелов, вбитых прямо в трещины и щели.

Свет шел оранжево-красный, факелы потрескивали, распространяя запах горящей смолы, хвои. Тяжелые капли шлепались на пол, там вспыхивали красные чадные огоньки.

Камень под ногами пошел ровный, словно его сгладили за века тяжелые мужские сапоги. Зажав не только волю, но и всего себя в кулак, он переставлял ноги, приближался шаг за шагом к тому страшному, что его ждало.

Впереди была широкая пещера в красном камне. Олег услышал мерное вжиканье камня по металлу, почти сразу увидел на массивной глыбе человеческую фигуру. Красный свет падал на широкие бугристые плечи и бритый затылок незнакомца. Он мерно двигался, из темноты все громче доносилось мерное вжиканье. Олег сделал еще робкий шажок, из тьмы начали проступать огромные руки. Одна держала длинный меч, уперев острием в выемку в полу, другая водила точильным бруском по лезвию. Адамант поблескивал загадочно, словно зубы в пасти кровожадного зверя.

Длинный чуб на бритой голове колебался, как змея, что никак не выберет место, где ужалить. В левом ухе блистало золотое кольцо с кроваво-красным камнем.

Человек повернул голову на стук шагов. На Олега взглянуло в упор жестокое лицо бывалого воина. Мужественный подбородок все так же раздвоен, губы сжались в твердую линию, в глазах блеснула свирепая радость. Голос прогрохотал негромко, но на Олега пахнуло холодком смерти:

– Глазам не могу поверить!.. Это ты, мой враг!.. Сам пришел и принес голову под мой меч!

– Здравствуй, Перун, – проговорил Олег с трудом. – Ты все точишь это чудовище… хотя лезвие и так острее бритвы.

Перун раздвинул губы в злой усмешке:

– А что еще делать воину?

– Я бы сказал, что делать, – проговорил Олег еще тише, – да ты не последуешь… Случилось что?

Перун поднялся во весь исполинский рост, свирепый и могучий, грудь как наковальня, синие, как небо, глаза уперлись в волхва, как два острых копья. Он взял меч обеими руками, взглядом провел оценивающе линию от макушки волхва до пояса с баклажкой из тыквы.

– А почему что-то должно случиться?

Олег напрягся, уже чувствуя короткую острую боль, когда лезвие меча с хрустом проломит ему череп, рассечет лицо, развалит это тело надвое. Застывшие в смертельном холоде губы выдавили с трудом:

– Все мудрецы предсказали войну. Все цари собрали войска. Народ торопился собрать урожай, часть хранит в амбарах, остальное уже в ямах на случай пожаров и грабежей. Но войны все нет…

Перун слушал молча, Олегу почудилось в глазах бога войны злое удовлетворение. Он поднял меч, красиво вскинул над головой, от чего мышцы на толстых руках вздулись, и стало видно, что руки вовсе не толстые, а это горы мускулов, тугих и налитых свирепой мощью.

Их глаза встретились, Перун оскалил зубы шире. Олег видел, как мысль бога войны, опережая руки с мечом, уже развалила череп надвое, и Перун видит теперь нелепо высунутый язык мертвеца, что все еще стоит на ногах.

– И ты, ищущий истину, не можешь понять?

– Не могу, – признался Олег.

– И тебя это грызет настолько, что решился прийти?

Олег развел руками:

– Ты не поверишь… но это сильнее меня. Не знаю, что во мне такое, но я проклят доискиваться истины. Даже в мелочах… Меня прозвали занудой, я сам знаю, что я скучен и надоедлив. Но я таков.