Скифы - Никитин Юрий Александрович. Страница 58

Гаврилов кашлянул, напомнил:

– Я понимаю, мы все подсознательно стараемся уклониться от неприятной темы. Это тоже черта чисто русской интеллигенции… Пусть решит кто-то другой! Что все-таки будем делать со стариками? Мы их любим, это наши старики. Мы сами в конце концов станем стариками. Так что даже из простого животного эгоизма мы должны оберегать наших стариков, чтобы потом оберегали нас. К тому же понимаем, что только неблагополучные цивилизации сбрасывали своих стариков со скал, как это делали лица кавказской национальности, оставляли замерзать в лесу, как делали славяне, топили, как делали почти все прибрежные народы… У скифов не было ни скал, ни морей, потому они просто рубили своим старикам головы. Это в нашем обществе не пройдет… Точнее, это начнется, когда все рухнет, когда население озвереет и будет драться за последний кусок хлеба, когда будут умирать от голода не только старики, но и дети, женщины и все те, кто не смог озвереть. Но что делать сейчас?

Крылов пожал плечами:

– Не вяжется с современными моральными установками? Тем хуже для этих установок. Просто объявим их устаревшими. Все видят, что в самом деле устарели, все смутно недовольны, но как выбраться из тупика псевдогуманизма, не знают. Мы, скифы, дадим новые установки! Новые и в то же время освященные, так сказать, веками и даже тысячелетиями нашей великой истории скифского народа. Великого скифского народа!

Откин спросил настороженно:

– Какие моральные установки?.. Ты знаешь, с этим надо осторожно.

– Они освящены веками, – ответил Крылов, усмехнувшись. – Это со скифского времени пришли моральные установки, запечатленные в поговорках и пословицах: женских могил нет в поле, мужчина в постели не умирает… и так далее, у одного Даля можешь нарыть десятки. Еще не понял? Надо воспеть героический уход из жизни. Надо славить тех, кто сумел уйти из жизни добровольно, выполнив свое предначертание и ощутив приближение немощи. Создать моду на красивую смерть в старости!

– Но это противоречит христианским…

Гаврилов оборвал себя на полуслове. Владимир-2 сказал задумчиво:

– А что? Крылов прав. У нас будет своя религия. Та, прежняя, но чуточку адаптированная к современности… А что? Разве христианство не адаптировалось? Ведь по христианству все науки – богомерзкие, женщины должны ходить только в платках… Скифы поклонялись Мечу, то была героическая религия. Жить нужно было сурово и красиво, умирать тоже красиво, а не на больничной койке, когда ходишь под себя, а санитарки тебя тайком проклинают и ждут не дождутся, когда же издохнешь…

Откин сказал воспрянувшим голосом:

– Ага, понятненько. Я, значит, пороюсь в словаре Даля. Попробую нарыть этих героических поговорок! А то все чаще теперь слышишь: не будь героем, оно тебе надо, плюй на все и береги здоровье…

– А я песни, – сказал Ласьков. – У меня, помню, на двух дисках попадалось что-то из старого.

– Сборники «Песни наших дедов»? – спросил Откин саркастически.

– «Лучшие песни тысячелетия», – ответил Ласьков уязвленно. – Ну как? А из коллекции твоих дисков ни одна песня не доживет до конца недели.

Явилась Кунигуда, сменила тарелки, в большую вазу насыпала соленых орешков. Оглянулась на распахнутую дверь – видно на ложе распластавшуюся как камбала Ольгу, сказала со смешком:

– Хорошо летчику, прилетает на аэродром, а там его девушка ждет! Хорошо машинисту: приезжает на вокзал, а там его девушка ждет. Хорошо моряку – приплывает в порт, а его там девушка ждет! Плохо только девушке: то на аэродром, то на вокзал, то в порт… Но кому-то повезло: все собрались в одной квартире.

На сайте бушевала буря на скифскую тему. Лилия сбивалась с ног, пришлось добавить еще два форума, по темам. На скифов неожиданно возникла мода, на московских улицах среди молодежных банд рокеров и байкеров появились и крутые ребята с надписями на майках: «Да, скифы – мы!» Их сторонились даже блатные: скифы оказались без тормозов вовсе.

Но его мысли все возвращались к Яне. Он никогда не спрашивал ничего об Алексее, хотя, как понимал с жутким холодком сладкого отвращения, Яна ответила бы честно и просто, как все, что она говорила и делала. И рассказала бы все с подробностями.

Крылов ощутил, что он все еще чуточку отстает от стремительно нарастающего раскрепощения нравов. Может быть, потому, что он все-таки технарь, а Яна из гуманитариев, что во все времена отличались свободой нравов, а за ними покорно шло все остальное человечество.

Да, он знал, что редкий начальник не попользуется своей смазливенькой подчиненной, но Яна в прошлый визит с простодушием деревенской дурочки преспокойно рассказала, что, когда пришлось устраиваться в местную кунгурскую газетку, пришлось отсосать у всех мужчин, начиная с главного и кончая грузчиками. И что в любое время ставили и пользовали, пока поднималась по служебной лестнице. И что служебная лестница в первую очередь дает возможность отсекать всех тех, кто оказывается ниже. В конце концов стала замглавного, и уже только тот ее мог пользовать «по праву», остальных отшвыривала одним презрительным взглядом… Не потому даже, что неприятные – мужчины как мужчины, а просто на фиг ей это нужно, лишние… не то чтобы даже хлопоты, а так – лишние движения.

Крылов перевел тогда было дух, главный редактор – это все-таки не вся редакционная кодла, но Яна без паузы сообщила, что рамки той газетки стали узки, она перешла в издание покрупнее, с большим тиражом, что выходит на хорошей офсетной бумаге, с глянцевой обложкой, и ее отделения уже есть в шести крупных городах страны…

Он стиснул челюсти, смолчал. Мелькнула мысль, что неплохо бы самому стать главным, иметь свою газету – роскошную, на офсете! – и тогда бы никто другой…

Но тут же вспомнил, что даже в Кунгуре она брала интервью у различных деятелей, начиная от мелких политиков – к крупным ходят рангом повыше – и кончая вожаками мелких банд. Как-то без стеснения упомянула, что для того, чтобы разговорить одного хмурого деятеля, отсосала у него, после чего он расслабился и выложил ей на два интервью, на редакционной планерке материал отметили как удачный.