Скифы - Никитин Юрий Александрович. Страница 71

– Блажь, – отрезал чиновник. – И махаонисты, и эти… ваши скифы. Если бы их принять всерьез, то я бы сам потребовал вешать этих скифов на всех уличных столбах. Но так игры, игры, игры…

Крылов покивал, привстал:

– Да-да, игры. Все?

Чиновник перебросил на его сторону бумаги.

– Все. Вы зарегистрированы. Сегодня, кстати, уже восемнадцатое общество… только в нашем районе.

Крылов начал суетливо сгребать бумаги, сказал искательно:

– Да-да, махаонисты – это здорово! Это замечательно даже.

Чиновник отмахнулся.

– Бред, – изрек он. – Но бред безобидный. Как и ваши эти… скифы. Да если бы я хоть на миг подумал, что у вас это всерьез, не игра, то я бы… я бы!.. за такие программы надо вешать на всех уличных столбах, не для газет будь такое сказано.

Домой добирался пешком, не решился в переполненном троллейбусе. Вполз в квартиру смертельно усталый, но гордый. Всякий из нас, подумал он, откладывает донекуда визит к дантисту и в ДЭЗы. А когда все-таки сходит, на других, несходивших, посматривает свысока: мол, я орел, а вот вы…

Дед сидел на кухне в своем любимом кресле, но вместо привычной газеты Крылов с тревогой увидел у деда в руке знакомые листки.

Дед вскинул покрасневшие от прилива крови толстые брови. Глаза были усталые, с полопавшимися красными жилками.

– А, – сказал он, – ты уже… Ты уходил куда-то?

– Дед, – сказал Крылов, – я сейчас приготовлю что– нибудь поесть.

Дед великодушно отмахнулся:

– Не стоит. Лучше разогрей то, что наготовили Лилия с Яной. Холодильник забит такой вкусностью!

Крылов решительно взял у деда листок.

– А ты лучше почитай детективчик.

– В мое время говорили, – ответил дед неспешно, – что неважно, как ты пришел в этот мир… ведь это не от нас зависит!.. Важно, как уйдешь.

– Дед, – сказал Крылов предостерегающе, – ты не дури!

– Что тебе не так?

– Не дури, говорю, – повторил Крылов. – Тебе еще рано о таком думать.

Он полез в холодильник, застыл, некоторое время стараясь понять, что же в этих кастрюльках и пакетиках. За спиной дед прогудел благодушно:

– Да знаю, знаю… Уже последние вздохи под капельницей, а вокруг говорят, как еще погуляют, к каким бабам сходят… Мне этой брехни не надо. Сам говорил Кальницкому, когда тот кончался от рака. Уже метастазы по всему телу, уже никакие лекарства не заглушают боль, а я ему молол, что все обойдется, что еще погуляем! Стыдно и противно. Как будто не с другом говорил, с которым войну прошел, вместе в глаза смерти смотрели не раз, а с трусливым придурком.

Крылов вытащил самую большую кастрюлю, поставил на плиту. Деду ответил уже не так напористо:

– Все равно. Тебе еще рано об этом думать.

Дед крякнул, отвел взгляд. Похоже, он тоже испытывал неловкость, они оба испытывали неловкость, ибо Крылов врет, «так принято», дед знает, что он врет, и сам Крылов знает, что дед знает.

– Мудрый, – проговорил дед, – живет лишь до тех пор, пока его жизнь стоит дороже, чем его смерть. Я не скажу, что я такой уж мудрый, но эта истина настолько проста, что как ее не понять?.. Я все-таки понял. Долгая жизнь, Костенька, это не всегда лучшая жизнь.

– Дед!

– Костя, – сказал дед тоже громче. – Я ведь тоже скиф, да?

– Дед, конечно! Ты у нас самый старший из всех-всех скифов на свете!

– Ну вот, – сказал дед с удовлетворением. – Существует право, по которому можно отнять у человека жизнь. Но не существует права, по которому общество может отнять у человека его смерть! Костя, ты сам знаешь, что уменье хорошо жить и хорошо умереть – одна и та же наука. Но мы предпочитаем говорить только про умение хорошо жить… И что только не подразумевают под этим «хорошо жить»! Костя, что ни говори, но смерть – серьезное дело. Надо умереть достойно.

Костя сел рядом, обнял деда за плечи.

– Я люблю тебя, – сказал он тихо. – Даже не думай… уходить.

Дед невесело улыбнулся:

– Слово какое точное: уходить! Человеку на самом бы деле уходить перед кончиной куда-нибудь в горы, пустыни или тайгу, чтобы кончиться в одиночестве. Как уходят слоны на свои тайные слоновьи кладбища, как улетают, зачуяв приближение смерти, певчие птицы. Но человек трусливо остается… Нет, Костя! Ты меня уже понял, не отпирайся. Пойми, умирая сам, по своей воле, я переливаюсь в ваш коллектив. Я с вами, ты понимаешь? Так я останусь скифом, в народе скифов!

Крылов сказал тихо:

– Дед, ты в любом случае с нами. Дед, пожалей меня!.. Я не хочу врать, я просто… просто трусливо не хочу об этом говорить!

Дед ответил так же тихо:

– Говорят, что умирать хорошо, спасая жизнь другому. Я не столь высокой оценки о себе, но я горд, ибо в самом деле что-то делаю для молодого и сильного народа скифов! Но я что-то не нашел в ваших бумагах ритуала или способа…

Костя сказал торопливо:

– Какие ритуалы! Была только идея…

– Хорошая идея, – сказал дед твердо.

– Может быть. Дед, давай подождем, пока наши специалисты выработают эти ритуалы! Хорошо?

Дед усмехнулся, показал ненатурально белые зубы.

– Нет, это вам доверить нельзя. Не прочувствуете торжественность момента. Все еще не понимаете, что тоже… смертны. И хорошо, что не понимаете. А вот я… Костя, я за ритуалы возьмусь сам. У тебя много книг, кое-что еще посмотрю, освежу в памяти. Я знаю, что скифы сами убивали своих стариков, но на такую твердость духа я у вас не рассчитываю. Эх, все придется самому, самому…

Яна предложила собрать на очередную сходку народ у Крылова, но тот прикинул, как быстро растущая инициативная группа будет сидеть на подоконнике и столах, скривился:

– Я еще не инвалид!.. До кафе доберусь, здесь близко. А там за пивком любые раны заживут, как на двортерьере.

Ссадины ныли, есть мог только жидкую манную кашу, нижняя челюсть едва шевелится, жевать не мог, однако чувствовал себя странно легко. Словно бы раскрыл еще одно изменение. И хотя никого не побил, не победил, но уже то, что побывал в таком… таком!..

Прохожие непонимающе оглядывались на сгрудившихся под полотняными тентами парней. Битком, половине стульев не хватило, стоят с кружками пива, баночками пепси, вазочками мороженого. Женщин среди них нет, но и не скажешь, что гомосеки, те нарочито одеваются «покруче», выпячивают челюсти, стараются выглядеть сильными и мужественными. А эти… в этих мужество чувствуется без всяких наворотов.