Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович. Страница 38

Коля вертел головой и с интересом рассматривал наш район. Дурацкая улыбка то и дело раздвигала толстые губы. В одном месте он даже причмокнул и сделал руками вполне определенное движение, словно потянул на себя обеими руками тугой рычаг, вообще-то трудно интерпретировать как-то иначе, чем я вообразил, но, может быть, я зря на Колю думаю так уж упрощенно. В конце концов, ему не двадцать лет, мог бы и поумнеть в этом стремительно меняющемся мире.

– Классный у вас становится район, – сообщил он наконец. – Веселые чуваки живут!

– Чуваки? – переспросил я. – Так мой отец еще говорил. Сейчас говорят, кирдэки. А еще рэпкуры или шагцы.

– Все равно район классный, – сказал он. – Вообще здорово здесь. А что там за башня?

Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, но для меня там только зеленый лес, что тянется на шесть километров на юго-запад.

– Не знаю, – ответил я. – Каждый волен толочь траву в той сказке, которую сам создает. Или в той, которую для него создали люди поумнее.

– А ты? – спросил он с некоторым напряжением.

– Я вижу только то, что есть, – сообщил я. – А также то добавочное, что можно узнать или понять. Вон тот дом я вижу полупрозрачным, могу подсчитать ступеньки лестницы… да что считать, вон все цифры… Когда смотрю на стену, там тут же бегут сведения насчет марки бетона, плотности, скорости застывания, количества арматуры…

– А на хрена это тебе? – спросил он с недоумением.

– Не знаю, – ответил я честно. – А вот дерево… Это клен. Он из семейства acer saccharum, на канадском флаге лист сахарного клена, их сто пятьдесят видов в Евразии, Северной Африке, Северной и Центральной Америке. Растут в лиственных и смешанных лесах. Клен остролистный, татарский, полевой, явор и другие используют в защитном лесоразведении, для озеленения, древесину – в производстве мебели, инструментов и прочего. Клены – хорошие медоносы. В октябре сахарным кленом только любуются, а вот в марте собирают уникальный сок, гораздо более сладкий, чем сок березы. В преданиях западных и восточных славян клен является деревом, в которое превращен человек. По этой причине кленовое дерево не использовали на дрова, ибо «клен от человека пошел», из него не делали гробов, ибо «грешно гноить в земле живого»…

Он наконец пришел в себя от обуявшего столбняка, возопил:

– Да на хрена… на хрена тебе это? Ты что же, куда ни глянешь, там страница энциклопедии?

– Почти так, – согласился я. – Честно говоря, мне тоже кажется, что я переборщил. Но с другой стороны, везде видеть голых бабс или подрисовывать портретам усы и бороды – это вообще какое-то детство.

Он обиделся:

– Никакие не усы! Есть прикольные художники, что так подделывают портреты или переиначивают плакаты, что со смеху лопнешь!

Я сдвинул плечами.

– Верю. Но я как-то… не хочу жрачить по любому поводу. И без повода.

Он помолчал, сказал тихо:

– Ты очень изменился с тех пор, как ушла Каролина. Не по внешности, в этом мы все… Но вон Аркадий как был… гм… таким и остался. Да и все такие же, даже Светланка. А ты стал другим. Раньше ты прикалывался чаще, чем я.

– Изменился, – согласился я. – За четверть века можно измениться.

Он взглянул коротко, вздохнул. Я тоже промолчал, он и так понимает, что я без очков, корректирующих реальность, только потому, что уже с имплантатом. Да, я был в числе первых, кто воспользовался усовершенствованной реальностью с помощью компьютерного терминала, потом – шлема, неделю назад тоже в числе первых решился на установку мозгового имплантата. Да что там «решился», настоял, пробился в число первых, но это не значит, что оказался в первом десятке: в первой тысяче, да и то, считаю, повезло.

Остальной народец, который попроще, предпочитает смотреть на мир и видеть его таким, какой он есть, даже гордятся этим, идиоты. Все равно, что если бы жрали сырое мясо, разрывая его руками и зубами, и гордились бы этим. Ладно, пусть смотрят на «естественные» объекты, пусть живут неспешно, пусть не напрягают мозги, пусть больше развлекаются, оттягиваются, балдеют. Они не стремятся в будущее, им и здесь хорошо.

Да, собственно, и хрен с ними. Все равно в будущем им делать нечего.

Мы вышли из машины, она закрыла дверцы и двинулась в подземный гараж, где помоется, почистится и встанет на свое место в тесном ряду, настолько тесном, что двери невозможно открыть, даже поднимающиеся вверх, еще один плюс в пользу автопилота.

Коля с ходу принялся рассказывать анекдоты, часть из них уже про виртуальную, разделенную или улучшенную реальность, сам хохотал во все горло. Навстречу идет статная женщина, с потрясающей фигурой, хорошо одета, я бросил на нее короткий взгляд и прочел моментально, что ей тридцать восемь, разведена, без материальных или жилищных проблем, старший консультант по распределительным вычислениям, от одиночества не страдает, но познакомилась бы с интересным человеком для совместного досуга…

Она взглянула в нашу сторону, легкая улыбка осветила ее лицо, одежда на миг исчезла, я увидел крепкое загорелое тело с белым треугольником внизу и ослепительно белой грудью: загорала по старинке, в купальнике. Видение длилось долю секунды, я успел увидеть достаточно, чтобы понять: лифчиком не пользуется, интим-прическу не делает, даже в подмышечных впадинах длинные густые волосы, есть и такое направление в современной моде, в нужных местах на теле приятные нежные валики жира, которые так любят мужчины… Тут же все исчезло, это как кусок жареной печенки перед носом голодного пса, а мужчину многие женщины почему-то представляют именно в этом виде.

Коля, как ни странно, на нее не среагировал вовсе, я запоздало сообразил, что она выделила только меня и показалась такой именно мне. Видимо, ее визуализация настроена таким образом, что, к примеру, женщины ее вообще не видят либо видят как нечто безликое, а мужчин распределила по степени интересности.

Ого, сказал я себе глумливо, начинаю пользоваться женским вниманием. Даже вот так, на улице, чего раньше никогда не было. Наверное, слишком разрисовал себя в визитке, которую видят все. Скромнее надо. Скромнее.

Коля оглянулся вслед женщине.

– Что так рассматриваешь?.. Что-то серое, как пыльный мешок с соломой.

– Да так, – ответил я, – так просто. Я ж не капризный.

Высокий уровень допуска, высокий, сказал внутренний голос. Выше моего разве тот, которому открыт и номер телефона или адрес. Остальные, как вон Коля, не видят даже того, что одинока и не прочь познакомиться.

Дверь с двух шагов узнала меня, послышался щелчок, отпрыгнула и скрылась в проеме. Лифт заторопился вниз, высвечивая на табло номера этажей и секунды, через которые распахнет перед нами двери. Коля озабоченно взглянул на запястье, где блестят золотом крупные часы.

– Ты долго не собирайся, хорошо? А то без нас всю водку выжрут.

– У тебя в прошлый раз были другие, – заметил я.

– В прошлый раз не было вот этого, – ответил он гордо и ткнул в одну из кнопок.

Призрачный циферблат исчез, появились цифры: 36,4236.

– Это твоя температура? – спросил я. – А почему не тридцать шесть и шесть?

– Долго жить буду, – ответил он с довольной ухмылкой.

– А температура при чем?

Двери распахнулись, Коля с широчайшей улыбкой, словно у буддийского идола, шагнул в кабинку. Та, не дожидаясь команды, по дефолту выбрала этаж, на котором моя квартира, и понеслась с таким ускорением, что наши Фаберже оттянулись к полу.

– Доказано, – объяснил Коля с чувством превосходства, – что люди, у которых температура тела ниже, чем стандартные тридцать шесть и шесть, живут намного дольше. Это не зависит от пола, расы и вероисповедания. Я встречал чувака, у которого вообще тридцать шесть и две десятых!.. так что давай, меняй свой китайский «Ролекс» на вот такие, полезные… А вот это видишь?

Пальцы пару раз неуклюже прижали крохотные кнопки, появилась карта Москвы. Он чертыхнулся и снова пробовал разные комбинации, за это время на экране высвечивались то курсы валют, то сообщение о пробках на Варшавском шоссе.