Трое в Долине - Никитин Юрий Александрович. Страница 53

– На одну ночь, – сообщил Олег. – Может быть, уйдем и раньше… но за ночь вперед, держи!

Хозяин подхватил монеты, даже не стал пробовать на зуб, за годы в одно прикосновение наловчился определять чистоту злата, вес и даже гору, откуда это золото добыли.

– Княгиня займет весь второй поверх, – сообщил он виновато, – хоть вы и раньше прибыли, но… не поспоришь. Но на первом две комнаты свободные. Чистые, клопов нет, три лавки, два стола.

Мрак благодушно отмахнулся, сытый и довольный, как большой бык на выгоне:

– Да нам и одной… Впрочем, могу и отдельно, а то один во сне поет, другой – бормочет… Веди!

Комнатка оказалась в самом деле комнаткой, а не комнатой. Два стола и три лавки поместились едва-едва, но все три – широкие, из струганого и отполированного дуба.

Мрак осмотрел критически, кивнул:

– Терпимо.

– Ляжем? – предложил Таргитай. – Я весь такой устатый, такой устатый!

Мрак покосился в крохотное окошко. Солнце опускалось на верхушки далекого леса нехотя, оттягивало миг, когда придется уступить власть бледной сопернице. Облака начали окрашиваться в розовый цвет, но до настоящего заката еще как до вирия равликом.

– Успеете отоспаться, – решил он. – Когда заставят жаб пасти или икру метать… Ладно, не метать, но, чтобы другие метали, вам потрудиться придется, придется!.. После тех трудов и отоспитесь. А сейчас пройдитесь по городку. Я зайду поглядеть коней, вдруг да понадобятся, ты, Олег, походи и подумай, вдруг что умное и нужное отыщешь…

Таргитай спросил с надеждой:

– А я? Может быть, и я… умное и нужное?

Мрак оглядел его с головы до ног:

– Ты?.. Конечно же, ты ж у нас вообще самое умное и нужное. Раз ты жрун известный, то сходи в хлебный ряд. Купи три каравая хлеба, купи соли и лука. Да, еще моток веревки. В прошлый раз, когда тебя вытаскивали из ямы, ты мне пояс порвал.

Городок оказался еще меньше, чем казался с лодки. Мрак побывал у троих, которых назвали торговцами лошадьми, посмотрел маленьких смирных лошадок, не стал даже спрашивать цену.

Олег пришел следом, на вопросительный взгляд оборотня отрицательно покачал головой. Мешок за плечами был таким же пустым, как и когда уходил. Лишь когда порог переступил Таргитай, по комнатке пошли волны запахов горячего ржаного хлеба, хорошо пропеченного, с корочкой, что обязательно растрескивается, выпуская наружу сдобные ароматы.

– Молодец, – похвалил Мрак. – А соль?.. Лук?.. Молодец. Даже чеснока две головки?.. Да ты просто умница!.. А веревка? Где веревка?.. Не купил?

Таргитай виновато захлопал глазами:

– Купил! Своей дудкой клянусь, купил…

– Давай сюда.

Он запустил руку в мешок, шарил по углам. Таргитай заторопился, заспешил, глотая слова:

– Мрак, я шел через мостик, торопился даже, а там в реке человек плещется и кричит: «Кинь веревку, кинь веревку скорее!»

Мрак скривился:

– И ты, конечно, кинул?

– Ну да! Ты же знаешь, я добрый.

Олег поинтересовался:

– А он что, утонул?

– Не знаю, – ответил Таргитай озадаченно. – Как ушел под воду, так я его больше не видел. А я всю дорогу думал: зачем ему веревка?

Мрак ругнулся, но не слишком, чего страшился Таргитай. Напротив, сказал одобрительно:

– В этом городишке хоть плавают, как моя секира, зато люди добрые.

– Ну? – сказал Олег с сомнением.

– Точно, – сказал Мрак. – Когда я возвращался, из темного угла вышли трое. Говорят: сымай сапоги.

Таргитай раскрыл рот:

– Добрые?

– А то нет? Видать, видели, как вы шлепали босые… Я не стал спорить, снял. Хорошие сапоги, все три пары. Одна, правда, совсем маловата, я ему сразу вернул, а двое других были мужики крупные. Примерьте.

Он взял свой мешок за углы, тряхнул. На пол вывалились две пары сапог. Пока Олег таращил глаза, Таргитай ухватил те, что покрасивше, напялил, поморщился. Мрак прикрикнул:

– Неча рожу кривить! Разносишь.

А Таргитай, одна нога обута, другой сапог в руках, застыл, нижняя челюсть отвисла, брови взлетели, а в глазах вспыхнул восторг. Мрак поспешно повернулся в ту сторону, одной рукой хватая секиру, одновременно пригибаясь, потому что дурак может с восторгом смотреть и на красиво летящий ему в голову топор, если тот сверкает и блестит.

Там, далеко на западе, ярко-красный, насыщенный край раскаленного слитка небесного металла медленно опускался за виднокрай. Весь мир уже сер, а этот горит, пурпурный, вишневый, настолько вызывающий, необычный, что даже Мрак ощутил, как глаза прикипели к такой красоте, пьют ее жадно, как верблюд хлещет воду в оазисе.

Уже небо серое, с примесью окалины, земля темно-серая, с грязными коричневыми пятнами, но полукруглый край горит победно, ярко, только он еще живет, не поддается серости.

Наконец краешек исчез за деревьями, темными как деготь, облака из розовых стали багровыми, постепенно обретали цвет давно пролитой крови. Таргитай тяжко вздохнул, красота ушла, улегся на лавку, долго мостился, подтягивал колени к подбородку, совал ладошку под щеку, копошился, словно лежал на жестких камнях, а не на лавке из мягкого дерева.

Олег уже спал, утро вечера мудренее, а Мрак еще посидел, глядя на спящих друзей. Сейчас, когда не обязательно выглядеть могучим и насмешливым, можно и плечи опустить, и даже голову повесить. То, что его ниточка оборвется еще до снега, беспокоило меньше всего. Он привык заглядывать не дальше чем на день-два, от силы – на неделю, да и то получалось не так, как рассчитывал. Так что до снега – это вечность, а вот странное нетерпение, что торопит оставить эту ерунду, спасение человечества, то и дело выскакивает из-за кустов с топорами, и пойти искать ту, Единственную, которую вырвал из рук жрецов Перуна…

Когда западная часть неба стала темно-красной, а облака изломались, что предвещало опасную ночь и еще более опасный день, за стеной послышались шаги, появился Мизгирько, средний сын хозяина. Коротко улыбнулся Мраку, расчетливо и деловито, без лишних движений закрыл ставни, толстые, из плотного дуба, в каждой ставне по выпавшему сучку, можно глазеть на мир, а когда створки сомкнулись, а сверху легла толстая железная полоса, осталась щель в палец, тоже нарочито, изнутри можно смотреть, но снаружи сюда не пролезет никакой вражина.

Потом из-за черного леса поднялась луна, сразу заглянула через щель в ставнях. Мертвенный лунный свет, что порождает дурные сны и пьет жизнь людей, пал в комнату, осветил часть лавки, где спал Таргитай. Мрак с тревогой подумал, что Таргитай и так беззащитен, как муха на морозе, а луна если не съест, то песню испортит, что тоже не пряник.

Он встал и поставил возле Таргитая бадью с водой, чтобы луна утопилась, если пойдет к нему. В щель было видно, как, привлеченные лунным светом, из далекой реки поднимаются серебристые девичьи тела. Двигались медленно, скованные холодом, потом донесся смех, русалки принялись расчесывать волосы, забирались на вербы, все обходя роскошную березу.

Мрак засмотрелся, в хате было душно, несмотря на открытые двери. Девичьи тела мокро блестели, наверняка такие прохладные, упругие. В такую жару это лучше, чем раздобревшие жаркие тела сдобных молодых девок, горячих и потных.

Тихонько ступая, он вышел на крыльцо, опустился на ступеньку. Холодный свет луны заливал обширный двор, высвечивал высокую поленницу, двор, колодезный сруб, широкую колоду-корыто для свиней.

Звезды часто исчезали, закрытые крыльями летучих мышей. Летали совершенно бесшумно, Мрак слышал только глухой стук, когда хватали крупных хрущей, затем был короткий чавк, сопение, и снова меленькие зверьки носились над двором.

В сарае гулко ухнул сыч, напоминая о себе, в конюшне сопело и чесалось так, что ветхая стенка трещала, из пазов сыпался истлевший мох.

Сзади затрещали половицы. Мрак на мгновение собрал мышцы, но тут же распустил. Подкрадываются не так, этот идет открыто, даже нарочито топает, предупреждает…

Крупный человек прошел мимо, задел его плечом. Мраку показалось, что неслучайно, тем более что воевода, это был он, тут же сказал: