Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович. Страница 20

– Надеюсь, застрахована! – прокричал я.

– О чем ты? – спросила она шепотом.

– Там царапина вдоль борта, – объяснил я. – Баксов на триста!

Она смотрела непонимающе, из ее наручных часов все так же доносился скрипящий голос, наконец торкесса опомнилась, прокричала:

– Мы на Окружной!..

Из часов донесся деловитый голос:

– Где?

Я взглянул на проносящиеся мимо знаки.

– Между Котельниками и Белой Дачей!

– Перестраивайтесь в крайний правый ряд, – послышался голос из мобильника громче. – Там вскоре съезд на Верхние поля. Побыстрее, буду ждать у пруда.

Она взглянула на меня с надеждой. Я буркнул:

– Это труднее…

Она завизжала, пришлось резко бросить машину к разделительному бордюру, едва избежали столкновения с КамАЗом, чиркнулись бортами с джипом, подрезали ладу, пугнули волгу и проскочили, задев железобетонный барьер, на свою сторону. За спиной слышался привычный грохот, лязг, в небо рвались столбы оранжевого огня, взлетали сорванные крылья, бамперы, дверцы и части водителей.

Съезд буквально на той стороне, я устремил машину едва ли не поперек шоссе, какое же оно широкое, а казалось, узкое, особенно в пробках, справа и слева сигналят, матерятся, но мы успели, дальше изогнутая красивой дугой дорога вывела на Верхние поля, а через пару минут торкесса закричала:

– Вот он, притормози!

К бордюру вышел невысокий человек в грязном поношенном свитере, волосы в беспорядке, лицо сонное, недовольное, сразу видно – наш человек, такой классическую музыку слушать не станет. Я остановил машину, он тут же ввалился на заднее сиденье, буркнул хриплым пропитым голосом:

– Меня зовут Кваргом. А теперь лучше всего на Ставропольскую. Они пытаются перехватить на Верхних полях. Странно, почему не задействовали всех? Особенно Пурнеля, Рокси, Озагунда и Л-четырнадцатого.

Торкесса сказала мстительно:

– А они уже догорают! Кто где. В разных весьма местах. А Л-четырнадцатый так и вовсе вылетел, аки птица, через разбитое окно…

– Он жив? – спросил Кварг с беспокойством. – Или только прическу попортил?

– Да, – ответила она с сарказмом. – Попортил! Если можно не попортить, когда на скорости в сто восемьдесят сталкиваешься с большегрузом. Потом еще лопаешься под колесами того же грузовика. А их у него как у сороконожки! А потом и под колесами всей колонны… Я уж не упоминаю о такой мелочи, что вылетел через лобовое стекло вообще без головы…

Кварг с заднего сиденья удивленно хрюкнул:

– Редеет их агентура, редеет.

От него пахло пивом, он взрыгивал, чесался, потел, что значит в доску свой, такой не будет посещать балет, слушать Баха и читать Камю, как делают все маньяки, злодеи и вражеские шпионы.

Торкесса сказала:

– Успеваем перехватить Илельну?

– Нет, – сказал Кварг со вздохом. – Она сейчас уже на Волгоградском.

Я поинтересовался:

– А куда она должна попасть?

– На Новорязанское шоссе, – ответил он несчастным голосом.

Я молча добавил газу. Торкесса вскрикнула, мужик беспокойно задвигался, когда мы на скорости в сто семьдесят проскочили под широкой полупрозрачной трубой перехода, где предостерегающе мигают огоньки: «Ограничение скорости – 100 км»… «Ограничение скорости – 100 км».

Кварг спросил с беспокойством:

– Не слишком ли…

– А мы что, – спросил я, – не джигиты? Новичок, да?

– Да, – ответил он настороженно. – А чем я себя выдал?

– Дык хто же соблюдает правила? – изумился я. – Они ж для того и висят, чтобы инопланетянам головы дурить! Поверит такой, поедет по правилам, а его тут наша контрразведка и цап за шиворот: ты чего, гад, крадешься?

Они заговорили между собой вполголоса, очень встревоженно, я все наращивал скорость, шел между крайним левым и соседним рядом, играл в шахматку, постоянно обгонял, подрезал, проскакивал, проныривал, совсем задурил обоим головы, в какой-то момент раздался дикий крик за моей спиной:

– Вот она!.. Вот!.. Вон в той колеснице серебристого цвета!

Я присмотрелся, кивнул:

– В мерсе, понятно. Значит, красивая… Это жены у мерсовиков – уроды, зато девки… Идет шибко, но ничего, догоним.

Торкесса посмотрела на меня злобно. Кварг согласился:

– Исключительно красивая.

Торкесса посмотрела на него еще злобнее, что и понятно, все мужчины должны говорить только о ней, женский ум не в состоянии понять такой непостижимой вещи, что во Вселенной могут встретиться мужчины, которые совершенно равнодушны к ее внешности. Хотя, если говорить правду, в отношении торкессы таких надо искать где-нибудь за пределами Вселенной.

– Прижать к бортику? – предложил я деловито. – Впереди мост. Можно так прижать, что вылетит вместе с машиной. Или по частям.

– Давай, землянин, – сказал Кварг кровожадно. – Если бы ты знал, сколько она у нас лучших агентов извела!

– Галактических?

– И галактических, и метагалактических, и параллельных, и подпространственных, иномерных, макросных…

Я вздрогнул, зябко повел плечами:

– Что, все эти… двухголовые? В смысле, инопланетные?

Он сказал с поблажливостью, даже поблажливо:

– Вы даже не представляете… даже не представляете, сколько на этой крохотной планете… скажем, неземлян!

– Сколько? – спросил я довольно глупо. Потряс головой, спросил иначе: – А чего они, а? Медом намазано? Халява наклюнулась?

Торкесса, мстя за невнимание к ее красоте, в великом презрении сдвинула хрупкими плечиками:

– Если возмечталось, что все из-за вас, дорогой граф, то выбросьте эту блажь.

– Но ведь вы…

– И я, – сказала она с неохотой, – и Кварг, и даже Индельв, а может быть, даже еще с две-три сотни агентов здесь из-за вас… Вы, несмотря на свою дикость, очень важны нашей Всегалактической конфедерации. Но остальные ищут совсем другое. Для них наша Галактика…

Кварг вставил с невеселым смешком:

– Эта.

– Что? – переспросила она.

– Эта Галактика, – пояснил он. – Мы говорим «наша Галактика», а они…

В его пропитом голосе ясно слышалась зависть. Торкесса кивнула:

– Да, для них эта Галактика – песчинка! Древнейшие из преданий Вселенной говорят, что именно на Земле хранится краеугольный камень, из которого пошла Вселенная. И если его достать…

Она запнулась, а я, не отрывая глаз от преследуемого мерса серебристого цвета, спросил с холодком по спине:

– И что? Вселенная рассыплется?

– Нет, – ответила она, побледнев, но с нерешительностью в голосе, – это трудно объяснить… С этим камнем связано чересчур многое. Известно, что Творец создавал мироздание именно с этого ныне заброшенного уголка Вселенной. Здесь, по легендам, заложил краеугольный камень, здесь произнес Слово, отсюда все началось… Дальше он создавал Вселенную, уже держа перед глазами первый неудачный образец, остальные миры получались все удачнее и удачнее, все ярче и богаче, насыщеннее красками, чувствами, возможностями, свободой от многих физических законов, немыслимой здесь…

Кварг хмыкнул:

– Ты забыла упомянуть о ереси.

Торкесса отмахнулась:

– Ересь на то и ересь, чтобы даже не упоминать.

– Но это не простая ересь…

В его хриплом голосе звучал намек, я спросил живо:

– Лилея, ты чего темнишь?

– Ничего не темню, – отрезала она сердито. – Ересь возникла совсем недавно, потому и не заслуживает упоминания. Ее, возможно, скоро забудут даже без особых расстрельных мер… Безумцы утверждают, что именно в первом творении Создатель выразил себя в полной мере, что скупость и лаконичность его трехмерного полотна вовсе не говорят о недостатке фантазии, это мы недопонимаем его гениальность… словом, полный бред, но, когда тонешь, хватаешься и за гадюку, верно?

Я наконец проскользнул между последними машинами, что отгораживали нас от серебристого мерса, это три черных джипа с затемненными стеклами, поднял руку к плечу и пошевелил пальцами. Кварг спросил тупо:

– Что?

– Либо начинай стрелять, – объяснил я, – либо дай мне пистолет. Или что там у тебя?