В операционной - Никитин Юрий Александрович. Страница 6

– Подонки трусы, – сказал я хрипло. – Когда увидят, что с ними борются даже ценой жизней, то сами умолкнут, сойдут со сцены.

Я пошел на него, выставив руки, собрав всю волю в едином желании ухватиться за врага и сделать шаг в пропасть. Виктор отступил на шаг, красивое мужественное лицо посерело. Он отступил еще, вдруг пошатнулся, отчаянно взмахнул руками…

Невольно я ступил вперед и протянул ему руку, он сделал попытку ухватиться за мои вытянутые пальцы, но уже потерял равновесие, нога соскользнула, он страшно крикнул и замедленно начал падать…

Слабость навалилась с такой силой, что я опустился тут же, прижался лицом к холодному камню. Губы коснулись тепло-соленого, и я не сразу понял, что это моя кровь.

Голова сильно кружилась, я поднял глаза, чтобы удержать блекнущее сознание, смутно удивился голубому небу: было же кроваво-красное, грозное! – и сквозь скалы, сквозь темноту стали проступать стены операционной.

Я лежал на столе, голова раскалывалась от боли. В поле зрения мелькнуло белое лицо Мальцева. Я попробовал улыбнуться, но щеку стянул огромный пластырь. Я лежал голый, но от груди до бедер был забинтован так, что едва дышал.

– Очнулся? – спросил Мальцев встревоженно. – Фу, напугал… Идиот сопливый!

Надо мной, отстранив его, появилось лицо главного.

– Тержов, – сказал он жестко, – от психохирургии отстраняетесь! Вы только что доказали полную неспособность.

Он повернулся и быстро вышел. Мальцев подмигнул мне, дескать, главный у нас зверь, но мужик отходчивый, и заговорил быстро, путаясь в словах. В его руках дрожал шприц, которым он тыкал мне в руку и все никак не мог попасть в вену.

– Все сроки прошли, а ты не возвращаешься! Ну, думаем, крышка молодой смене… Тут тебя начало корчить. Все перепугались, на дисплеях кривые с ума сошли! Тут у тебя еще начали вскрываться раны – ну, скажу тебе, зрелище! Шеф побелел, не придумал ничего лучшего, как вкатить тебе лошадиную дозу кофеина. Тряхнуло тебя, но вроде бы полегчало. Добавили еще, смотрим – выкарабкиваешься…

– Да уж совсем полегчало, – простонал я. – Так выкарабкиваться…

– Ничего, – сказал он бодро. – Красивый шрам на лице, ну и что? Остальные под рубашкой. Мужчину шрамы не портят, я так полагаю.

Движение на соседнем столе прервало его слова. Таня, уже освобожденная от захватов, приподнялась на локте, ее бледное лицо было обращено к нам. Мы затаили дыхание.

– Не портят, – сказала Таня еще слабым, но уже чистым и ясным голосом. – Еще как не портят.