Яблоко Евы - Берристер Инга. Страница 28

В квартире было тихо, и Рик решил, что Микеле уже прошел к себе, но тут в дверь комнаты негромко постучали. Рик с Моникой дружно вздрогнули.

Она прижала ладонь к шее. Микеле тихо позвал ее по имени, но она не отозвалась. Рик толкнул Монику локтем и указал глазами на дверную ручку. В спальне горел лишь ночник, и Рик не был уверен, заперта ли дверь.

Наконец Моника ответила что-то на итальянском, и таким сонным голосом, что Рик не мог не отметить ее незаурядные актерские способности. А может, сказывается богатый опыт обучения в школе при католическом монастыре? — усмехнулся про себя он. В прежние времена про воспитанниц закрытых женских школ ходили легенды. Теперь он не сомневался: это не досужие вымыслы. Монике не откажешь в изобретательности!

Микеле ответил тоже на итальянском, и Рик запаниковал. Оглядел комнату, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Опустился на пол и хотел залезть под кровать, но там все было сплошь заставлено какими-то коробками.

Моника сбросила туфли, швырнула сумочку на стул и стянула с постели одеяло.

— Сюда! — шепнула она и отодвинула в сторону подушки, изображавшие видимость ее присутствия. Пара подушек свалилась на пол.

Думать было некогда, и Рик нырнул в кровать, а Моника набросила на него одеяло. Потом снова сказала что-то на итальянском и скользнула в постель рядом с ним.

Рик хотел было возмутиться, но услышал, как в двери поворачивается ручка, и прикусил язык. Моника легла на бок, к нему спиной, и он, чуть не поперхнувшись, лег в такую же позу, надеясь, что Микеле не обратит внимания на то, что его племянница в одночасье поправилась килограммов этак на восемьдесят.

Надежда подпитывалась толщиной и обилием подушек, а также состоянием подпития дядюшки Микеле.

Он вошел в комнату и, не включая свет, сел на край кровати рядом с Моникой. Под его солидным весом матрас прогнулся, и Рик зажмурился, истово молясь, чтобы кровать выдержала троих.

Моника очень артистично изобразила зевок и от волнения пробормотала на смеси английского с итальянским: мол, очень хочется спать. Видно, Микеле здорово набрался, раз кушает все как миленький.

Босс отвечал ей на итальянском, и Рик с перепугу не понимал ни слова. Слава Богу, Микеле был краток. Единственно, что Рик уловил: «спасибо» и «спокойной ночи». После чего пружины матраса распрямились, и вскоре за Микеле закрылась дверь.

Рик с облегчением перевел дыхание, но так и не шелохнулся. Он ждал, пока Моника даст ему команду. Однако Моника молчала, и он осторожно поднял руку, чтобы привлечь ее внимание, но тут же опустил. Нет, руками лучше ничего не трогать. Это чревато.

Но соблазнительно. Чертовски соблазнительно.

Рик стоически противостоял искушению. Он шевельнулся и Моника тут же прижалась к нему еще теснее.

Нет! Только не это!

— Моника… — еле слышно шепнул он. Она не отозвалась, и он шепнул уже громче:

— Моника!

— Подождите. — Она соскочила с кровати. Рик решил, что она встала запереть дверь, и прислушался. В квартире было тихо. Надо вылезти из кровати. А может, подождать еще? Моника вернулась и улеглась к нему лицом. Что еще она придумала? — насторожился Рик и спросил:

— Вы заперли дверь?

— Да.

Рик повернулся на спину и хотел слезть с кровати, но она схватила его за запястье.

— Подождите. Еще рано. Сердце гулко застучало в груди.

— А разве он еще, не лег?

— Нет, дядя у себя в кабинете. Разговор шепотом в темноте настраивал на интимный лад. Рик занервничал. Он чувствовал, что его решимость стремительно тает. Он вздохнул и, ощутив запах ее кожи, зажмурился.

— А что он там делает?

— Я не спрашивала.

Рик старался не думать о том, что ее грудь совсем близко. Вспомнил, как неделю назад ласкал ее на диване в гостиной, и скрипнул зубами.

— О чем вы с ним говорили?

Моника вздохнула, и Рик почувствовал у себя на щеке ее теплое дыхание.

— Бедный дядя Микеле! Сегодня он такой печальный… Тоскует по жене.

Рик очнулся.

— И он пришел к вам, чтобы это сказать?

— Он подарил мне медальон покойной жены. Ведь у него нет дочери, вот он и решил отдать его мне. Это фамильное украшение. Старинное и очень ценное. — Она снова вздохнула. — Дядя немного пьян. Завтра я верну ему медальон.

— Почему? Ведь он сам его вам отдал…

— Рано или поздно у Артура будет дочь. И медальон должен принадлежать именно ей.

Рик промолчал. Он не мог себе представить Артура женатым. Не то что отцом. Хотя Моника, наверное, права. Кто знает? Может, со временем у Артура будет куча детишек, как и подобает настоящему Террачини.

Моника подвинулась и примяла подушку, которую Рик пристроил между ними в качестве оборонительного щита.

— Когда дядя Микеле в таком настроении, он долго не ложится спать.

— И чем же он занимается?

— Смотрит старые теткины фотографии. И пьет. — Она вздохнула. — Дядя слишком много пьет. Обязательно поговорю с ним перед отъездом. Нельзя так относиться к своему здоровью.

— Да? — Рик улыбнулся. Иногда Моника рассуждала как взрослая, заботливая женщина, а иногда вела себя как настоящий ребенок — любопытный, непослушный, задающий слишком много вопросов. И каких!

— А вы считаете, мне не нужно с ним говорить?

— Нет. Просто немного удивился.

— Почему?

— Не знаю. Ведь я… Моника, ведь я в вашей постели.

Она засмеялась. Тихо, но чертовски обольстительно.

— Да, Ричард, я все понимаю. Ведь я тоже в постели.

— В том-то и проблема.

— Не вижу никакой проблемы. — Моника протянула руку и погладила Рика по щеке. (Ему показалось, что у него вот-вот остановится сердце.) — Ведь дядя Микеле не знает, что вы здесь.

— Да, но… — Он убрал ее руку, которая подобралась к верхней пуговице его рубашки. — Все равно мы не должны быть в одной постели.

— Но ведь мы не делаем ничего предосудительного.

Пока. Рик перевел дыхание.

— Дело в том, что…

Моника придвинулась к нему так близко, что ее волосы с запахом ванили защекотали ему подбородок, а потом закинула руку ему на плечо, едва не касаясь грудью его груди. Хотя она говорила спокойно, Рик чувствовал, как бешено колотится у нее сердце.

— Моника, если вы будете продолжать в том же духе, это плохо кончится. — Рик отстранился. — Где подушка?

И тут она его поцеловала.

Правда, промахнулась и попала не в губы, а в подбородок. Потом снова прижалась к нему, и в ее неловкой попытке было столько трогательной юной нежности, что Рику захотелось, наплевав на все запреты, обнять ее и прижать к себе.

Хотя в комнате царил полумрак, он видел, как задышали зрачки ее глаз, а на лице на миг отразились неуверенность и смятение, напомнив Рику о том, что Моника неопытна и невинна и сама не знает, о чем просит. Лежа в уютном полумраке рядом с ее восхитительным телом, Рик впервые по-настоящему понял, что такое искушение.

— Моника, вы сами знаете, это невозможно. Так нельзя.

— Но ведь мы только целуемся. — И ее влажные губы нашли его рот.

Рик пытался противиться, но когда ее язык коснулся уголка его рта, он откинул голову чуть в сторону, чтобы было удобнее, и поцеловал ее с такой страстью, что она застонала.

— Ричард, подожди! — прерывисто дыша, проговорила она.

Он отстранился. Ну что он за кретин! Не сдержался и напугал бедную девочку…

Моника откинула одеяло и отодвинулась. Рик не сразу понял, что она встает с кровати.

Его охватила паника. Неужели он на самом деле так напугал ее?

— Куда ты?

— Шшш! — И она чмокнула его, в щеку. — Никуда.

Он хотел ее задержать, но она уже вскочила и, стоя в двух шагах от кровати, наклонилась, взялась за подол платья и начала его поднимать. Лиф платья был довольно узкий, и слезало оно мучительно долго.

За спиной у Моники на комоде горел, ночник, и в его свете ее молодое тело, было таким ослепительно красивым, что Рик чуть с ума не сошел. Когда она наконец стянула платье, у него пересохло в горле и стало больно дышать. Она расстегнула застежку на спине, спустила бретельки и сняла бюстгальтер. Потом повернулась и бросила его на спинку стула. Увидев ее грудь в профиль, Рик обомлел от восторга.