Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович. Страница 29

ГЛАВА 12

С делегацией управился быстро: принял, пожал руки, наговорил хороших слов, поздравил и одобрил, затем незаметно спихнул на Власова, он любит играть главного, а сам уединился в кабинете, включил комп, на экране возникла карта Восточной Сибири. В геологическом режиме сразу виден резкий прогресс в деле исследования полезных ископаемых: за последние годы карта заполнилась втрое значками с углем, оловом, медью, молибденом, никелем, ртутью, ураном, золотом, а главное – нефтью и газом. В демографическом режиме разными цветами отмечены места наиболее плотного заселения, увы, вся Восточная Сибирь с точки зрения заселенности – пустыня. Желтым цветом отмечены поселения китайцев, я прошелся по годам, на карте желтые пятна расползаются, как при мультипликации.

Японцев, понятно, ни одного: у них уровень жизни гораздо выше, переселяться на Дальний Восток не горят желанием, но это вовсе не значит, что не зарятся на его богатства. Еще как зарятся, разве что не так откровенно, как Китай.

Я стискивал ладонями виски, попросил Юлию сделать крепкий кофе, выпил, обжигаясь, залпом, в черепе посветлело, а кровь пошла по жилам горячая, как расплавленное железо. Сердце бухало часто и сильно. Я не мог сидеть, вскакивал, метался взад-вперед и снова бросался в кресло, шарил по новостным сайтам, жадно вчитывался в скупые строки сообщений о встречах, переговорах, торговых договорах, совместных проектах, стараясь увидеть быстро меняющуюся картину. Если бы меня застал за таким занятием Лукошин, он бы заявил сурово, что настоящий патриот должен думать о борьбе с продажными партиями демократов, что дружно рвутся к власти, искать пути, чтобы ставить им палки в колеса, а не глазеть на то, что делается в чужом мире, но я-то ч у в с т в у ю, что будущее России решается сейчас там, а не перед зданием мэрии, где старушки протестуют против установки писсуаров рядом с Мавзолеем Ленина.

Явился с распечаткой материалов Игнатьев, с любопытством покосился на каскад географических карт на экране.

– Мы на редколлегии все закончили. Посмотрите, что получилось. Это общие, так сказать, тезисы, но, как ядро, пойдет. Кое-что можно, конечно, убрать, я сделал с запасом.

Я отмахнулся.

– Позови Беловича. Он у нас специалист по этому вопросу. Заодно утрясешь и организационные.

– Можно звякнуть от вас?

– Давай, – ответил я безучастно.

Белович пришел буквально через минуту, бодрый и жизнерадостный, тоже взглянул на экран, заявил с апломбом:

– Ага, заинтересовались будущей схваткой гигантов?.. Проблема в том, что Штатам нужны громадные средства на перетягивание каната с быстро набирающим мощь Китаем, нужен новый технологический прорыв. Однако для нового, уже последнего скачка в противоборстве нельзя размещать фабрики по производству компьютеров и других высокоточных производств в Китае! Но и в Штатах невыгодно…

Игнатьев фыркнул:

– Хотите сказать, что выгодно в России?

– А почему нет? – ответил Белович задиристо. – Мы хотя бы белые!

– Мы не белые, – хладнокровно сказал Игнатьев. – Мы – пьяные. А пьяный – хуже негра. Пьяный даже топор уронит на ногу, чего негр не сделает. Или кувалду, что для нас сподручнее. Не-е-ет, надо смириться, что еще долго будем сырьевым придатком. Что делать, но все-таки это не самое худшее. Да, будем добывать сырье, но постепенно начнем строить на месте заводы по переработке, самой Америке выгоднее перевозить к себе не сырую нефть, а готовые бензин, керосин, масла…

Белович поинтересовался:

– Кстати, почему «к себе»?

Игнатьев посмотрел непонимающе, наконец понял, улыбнулся с неловкостью:

– Да-да, простите, это я по привычке. Конечно, институты по разработке наиболее высокоточных технологий они оставят у себя, но производство постепенно могут перенести сюда, в Россию, поближе к сырьевым запасам. Это экономически выгоднее, а деньги считать они умеют.

Они повернулись ко мне, озадаченные моим молчанием, я сказал вяло:

– К сожалению, они умеют считать только деньги. А с настроениями считаться никогда не умели… по-настоящему. Да если честно, у нас это умеют еще хуже.

– Хуже некуда, – согласился Белович. – Друзей бездарно растеряли, с врагами не подружились, с союзниками рассорились… Эх! Хуже всего, что мы сами, я имею в виду Россию, готовы к падению государства. Никогда еще население не было настолько деморализовано, настолько в дупе, как теперь говорят. Если уже сами о себе заговорили, как о самом никчемном, бестолковом, тупом и спивающемся народе, то что вам еще надо? Само слово «русский» звучит уже как ругательство. Не зря здесь вспоминали, что всякий русский, очутившись на Западе, старается скрыть, что русский!

Игнатьев буркнул:

– Правительство намечает крутые реформы.

Белович отмахнулся.

– Все уже знают, что любые реформы в России заканчиваются крахом и еще большим ограблением населения. Если в прошлую войну был патриотический порыв уничтожить гитлеровских захватчиков, то сейчас на Дальнем Востоке обрадуются, если там высадятся японцы и объявят их земли своей территорией. А азиатские регионы России слова не скажут, если отойдут Китаю, мол, хуже не будет, а вдруг да будет лучше?

Снова, в который раз, я ощутил, что, удивленные и обескураженные моим молчанием, они поглядывают на меня вопросительно. Все-таки смолчал, сам еще не разобрался, тогда Игнатьев поинтересовался осторожно:

– Борис Борисович, вы помалкиваете так это загадочно. Что-то случилось?

– Случилось, – ответил я невесело.

– Что?

– А ты не видишь? – спросил я. – В Сибири обнаружили огромные залежи всего-всего, а кто будет разрабатывать? Понимаешь, как бы мы ни орали о засилье Америки в нашей жизни, как бы ни желали ей всякой гадости, вплоть до погружения всего континента в океан, как случилось с Атлантидой, но все же давай-ка, положа руку на сердце, признаемся… Америка и мы – белая раса! Если не нравится мой расизм, тогда так: Америка и мы – западная цивилизация. Построенная на христианской морали, которая дала науку и все эти нынешние компьютеры. Япония и Китай, как и все индии и пакистаны, – это Восток, это другая мораль, другие ценности, другая духовность. И пусть сопляки в наших дворах восторгаются восточными единоборствами, но мы все прекрасно понимаем, что только христианская мораль смогла дать толчок вообще науке, так преобразившей мир. Все восточные мировоззрения – стоячее болото. Там прогресс немыслим! Не приди европейцы на Восток, там и сейчас все так же дрались бы мечами и приносили в жертву людей. Так с кем нам в этом великом противостоянии взаимоисключающих культур?

Игнатьев взглянул на меня с удивлением.

– Вы что? Уж не жалеете ли юсовцев?

– Нет, – ответил я откровенно. – Юсовцев – нет. Но американцев мне жаль. Раз уж приходится выбирать между ними и восточными странами… а выбирать приходится, то…

Он перебил:

– Погодите-погодите! Это с какими восточными? Исламом?

Я отмахнулся.

– Для меня они все восточные, все чужие. Неважно: древняя это индийская культура или еще более древняя китайская… не понимаю, что хорошего находят в древности?.. Для меня все чужое, что не христианское. И не потому, что свое, я – атеист, если даже хочешь – язычник, но я признаю, что только христианство сумело из своих схоластических споров о том, сколько ангелов поместится на кончике иглы, положить начало рождению науки, технического прогресса и всему тому миру высоких технологий, что нас окружает. Понимаешь, я бы и дальше бодался со Штатами, стараясь их ослабить, ибо сильному мозги не нужны, а слабый, глядишь, и поумнел бы немного, но сейчас Штаты в очень хреновом положении. На них не плевать надо, а… как ни дико, помочь!

Он отшатнулся, смотрел на меня, не веря глазам своим. Наконец проговорил бледным колеблющимся голосом:

– Ну, знаете… Если бы не знал вас столько лет, сказал бы, что вы – засланный казачок. Такое сказануть! Поддержать Америку – это же надо? Нет, вы сами хоть поняли, что сказали?