Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович. Страница 42
– Как? – спросил я. – Военная и экономическая мощь растет как у США, так и у Китая с Японией. Долго ли сможем балансировать, если у нас постоянный демографический спад?.. Я не вижу других возможностей спасти Россию.
Троеградский уточнил саркастически:
– Спасти? Или погубить?
В зале зашумели, явно поддерживая его, а не меня, я сказал торопливо:
– Я все понимаю, но скажите, если вместо США придет Китай… а он придет, уже видите, вам станет легче? И Россия, полагаете, останется Россией?
– Но под властью США она Россией не останется!
Я перевел дыхание, заговорил убеждающе:
– Она останется Европой. Процесс глобализации не остановить, при всех минусах глобализации – это прогресс. Незачем изобретать в каждом селе свой велосипед. Наши автомобилисты будут только рады, если вместо анекдотичных жигулей у нас начнут выпускать опели, фольксвагены, мерсы, бентли и прочие-прочие. Лишь бы цены устраивали, а они устроят, если автомобили будем везти не из-за рубежа, выплачивая неимоверные пошлины. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что мы, националисты, раньше других партий понимаем глобальные интересы России… в то время как остальные партии грызутся за депутатские места! Мы будем выглядеть гораздо предпочтительнее в глазах избирателей.
Власов взглянул на часы, стукнул молотком по столу и сказал громко:
– Предлагаю сделать небольшой перерыв на ленч. За это время можно подготовиться и после обеда приступить к прениям. Я думаю, у членов партбюро найдется что сказать лидеру партии…
Слова его прозвучали очень зловеще. Он оглядел зал орлиным взором, нет ли возражений, стукнул еще раз по столу, на мой взгляд – совершенно без надобности, просто нравится чувствовать себя у руля, и поднялся, подавая сигнал всем мчаться, обгоняя друг друга, в буфет. Именно в буфете приходят в голову разные умные мысли, в бане такое обсуждают и обтесывают дальше, а на собраниях чаще всего лишь ритуальные движения, как у шаманов, что уже приняли решение.
ГЛАВА 17
Вокруг меня образовывалось пустое пространство, куда бы я ни шел, я чувствовал себя прокаженным. Но возле специально выставленных и накрытых для делегатов съезда столов, где множество бутербродов с колбасой, ветчиной, даже с икрой и красной рыбой, толпятся делегаты, принимают из рук девушек чашки с кофе, чаем, соком или минеральной водой, там уж мне дорогу не освободили.
Приветливо, но несколько отчужденно улыбнулся Щукин, председатель находкинского отделения РНИ. Эдакий классический профессор, какими их изображают в фильмах. Я тоже профессор, и вся наша партия, как верно подметили оппоненты, «профессорская», то есть процент профессуры на порядок выше, чем в любой другой партии, но эта особенность вообще присуща всем националистическим партиям в любой стране, будь это Америка, Россия, Аргентина или Австралия. Так вот Щукин, в отличие от меня, именно классический профессор: седые растрепанные волосы, большие очки в роговой оправе, хорошо и вместе с тем небрежно одет, рассеян. Предельно вежлив даже с дворниками и младшими школьниками. Никогда никому не скажет резкость, а объяснит очень доброжелательно и как можно доступнее.
Ему около семидесяти, сухощав и подтянут, но без всяких диет и упражнений, в таких энергичных людях все и так сгорает быстро, чем и как их ни корми, счастливцы.
Он и здесь в настолько светлом пиджаке, что заменяет ему лабораторный халат, нагрудный карман раздут десятком авторучек, однако в другом кармане на защепке закреплен патрончик флэш-памяти.
– Не дело говорите, Борис Борисович, – сказал он неодобрительно. – Надо искать способы, как спасти Россию! А не стараться продаться подороже.
Я спросил вежливо:
– Семен Семенович, а вы уверены, что русские хотят быть спасаемыми?
Он вскинул брови.
– Что вы хотите сказать?
– А то, что русские, как вы прекрасно знаете, единственный народ в мире, который стыдится своей национальности. Масса русских при первой же возможности стараются выехать из России, забыть родной язык, отказываются от родных имен, детей учат в иностранных школах, а если встретят за рубежом соотечественника, шарахаются в сторону, чтобы тот не дай бог не узнал такого же русского! Разве не так?
Он фыркнул:
– Толпа! Халявщики!
– Правильно, – согласился я. – Но в Китае живут еще беднее, однако китайцы нигде не забывают, что они китайцы, за рубежом устраивают чайнатауны, с родиной связи не рвут, поддерживают экономику родной страны капиталами. А студенты, что уезжают учиться в США и в Европу, возвращаются в свой бедный, нищий Китай! Вы можете такое представить в России?
Он сказал недовольно:
– Кто уехал – туда им и дорога! Но лучшие – возвращаются.
– А китайцы возвращаются практически все, – подчеркнул я. – Значит, они лучше? В глазах русских все иностранное окружено почетом, пиететом, а все вещи заведомо «лучше наших». От вещей перебрасывается мостик и на все остальное: государственный строй, религию, полицию и самих людей. То есть сменить русский паспорт на паспорт немецкого гражданина – уже стать лучше, можно свысока смотреть на своих бывших соотечественников. Уже как гражданин любой другой европейской страны. В глазах русских даже поляком или прибалтом, не говоря уже о чехах, быть лучше, чем русским, хоть и хуже, чем настоящим немцем, потому что поляков, прибалтов и чехов немцы все-таки завоевали, а вот нас не позволил им еще Александр Невский, гад такой. Так что не надо ссылаться на простой народ, он вовсе не хочет быть спасаемым от Америки! Другое дело – мы, интеллектуалы, профессура…
Получив чашки кофе и бутерброды, мы отошли в сторонку, хотя справа и слева тоже пьют и едят стоя, разговаривают с набитыми ртами, ругаются, голоса у всех взвинченные, глаза горят угрозой. Я поежился, быть мне со спущенной шкурой, Щукин тоже ощутил общую атмосферу, сказал почти сочувствующе:
– Распнут вас, Борис Борисович, распнут… вы, кстати, не еврей?
– Нет, конечно… А почему вдруг?
– Теперь у вас отыщут еврейские корни, – пояснил он знающе. – Да и вообще начнется… Шубы не крали?
– Вроде бы нет…
– Скажут, крали, – сообщил он. – Если меня спросят, я, скорее всего, скажу, что да, крал. Ничего личного, это же политика! Вы ведете какую-то странную линию, в наших интересах вас слегка опорочить. То есть по-черному.
– Злорадствуете?
Он вздохнул.
– Поверьте, нет.
К нам подошел со стаканом минеральной воды Власов, вытер масленые губы. Маленькие глазки зыркнули на меня с интенсивностью генератора космических лучей.
– Что за хитрый ход, Борис Борисович?
– Разве хитрый? – переспросил я. – Вынужденный!.. Как в шахматном этюде, когда неизбежен мат в семь ходов. Единственная возможность испортить противнику победу – сдаться раньше. А у нас есть вообще уникальнейший ход, которого в шахматах нет: перейти на сторону белых и вместе с ними лупить… преферанс или покер!
– Но-но, – сказал Власов предостерегающе, – покер не трожьте! Преферанс – можно, слишком тягомотная игра. Так, значит, это не ход, а что-то иное?
Я посмотрел на замолчавшего Щукина, на Троеградского и Уховертова, что прислушиваются, хотя делают вид, что заняты беседой, ответил тоскливо:
– Неужели рыночность и в наши ряды заползла так глубоко, что трудно уже поверить, будто нельзя руководствоваться именно интересами России?..
Оглядел их непроницаемые лица и подумал, что да, кому-то в самом деле поверить трудно. Ведь я сам сказал, что у такой идеи за счет халявщиков появится множество восторженных сторонников. Почему-то многие уверены, что в Америке достаточно вот так просто находиться, чтобы жить богато, беспечно и не работая вовсе. На Америку, дескать, вся Азия пашет, нефть из арабских стран привозят, компьютеры и телевизоры из Японии и Китая, а она только жрет, в казино мильёны проигрывает, крылатыми ракетами всех пугает…
– А как насчет патриотизма, Борис Борисович, – поинтересовался Троеградский ядовито. – Как насчет потребности оставаться истинно русским?