Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович. Страница 28

Сейчас он отыграется за все. Слепая злоба затмила рассудок. Он направил коня на мужика, правая ладонь хлопнула по эфесу сабли.

– Стой, сумасшедший! – заорал мужик всполошенно. – Ты чего, зверь!.. Я не служу у него больше!

Засядько смотрел на него сквозь красную пелену в глазах. Ярость требовала броситься на врага, рвать на куски, убивать, разбрасывать куски теплого кричащего мяса.

– Где Мещерский?

– Дома, где ж исчо! – крикнул мужик, уворачиваясь от налезающего на него коня. – Да ты чего?

Засядько поднял коня на дыбы, повернул, тот сделал два гигантских прыжка, и тут до затуманенного сознания дошло, что крикнул вслед мужик.

Он развернул коня, заорал бешено:

– Что? Что ты сказал?

– Зачем тебе Мещерский? – повторил мужик, отступая перед конем. – Он так и не сумел получить то сладкое яблочко, к которому так карабкался! С горя запил, недавно в одну дуэль влез, хотя, кроме вилки, ничо в руках держать не умеет… Теперь ему лечат дырку в животе, а она не зарастает…

– Княжна, – повторил Засядько тупо. – Княжна… Она не за Мещерским?

– Говорю же, нет!

– Он так и не сумел, – допытывался Засядько, – он так и не сумел… Но кто же тогда… Грессер?

Мужик кивнул, и Засядько увидел, что глаза медведя блестят сочувствием.

– Грессер торчал у них в доме как проклятый! Отказать ему не могли, не было повода. Он тоже голубых кровей, фон барон… И когда пришло известие о вашей гибели… я сам видел, на гербовой бумаге и с печатями, то утешал ее он, а не мой хозяин.

– А что случилось с твоим хозяином? – потребовал Засядько. В душе была буря. – Он тоже хотел…

– Может быть, он как-то и помог с таким письмом, – ответил мужик, он пожал плечами, – да только все повернулось против него же. Грессера он ненавидел больше, чем вас. Вы новый, а с Грессерами род Мещерских воюет на этих землях уже лет сто. И теперь мой хозяин как с цепи сорвался! Народ от него начал разбегаться… Он тронулся умом навроде. Только не по-тихому, а вот-вот покусает. Я тоже ушел, сколько можно терпеть несправедливости? Я служил верой-правдой, а мне в глаза говорят, что я ворую!

Засядько повернул коня, уже не слушая. Значит, Мещерский оказался с носом. Его плачущую и растерянную Кэт перехватил настойчивый Грессер. Перехватил и тут же увез в свое имение. Похоже, он тоже не верил в его гибель. Или сомневался, что ему так повезло.

Дорога бросалась под копыта коня с такой скоростью, что сливалась в сплошную оранжевую полосу. Позади вздымалось пыльное облако. Когда наконец впереди показались крыши имения Грессеров, Засядько уже загнал ярость вглубь. Он не будет драться с Грессером снова. Он просто заберет Кэт и уедет. Если понадобится, то бросит ее поперек седла, как вольный казак, что похищает турчанок на том берегу, и увезет. Даже если придется увозить силой. А потом разберутся.

– Пусть потом у меня попробуют отвоевать, – прого­ворил он сквозь зубы. Ветер свистел в ушах, ненавистная усадьба вырастала, он уже видел кованую решетку ограды. – Все силы мира не заберут!

Конь перед воротами остановился как вкопанный. Пена падала с удил, конь храпел и дико вращал налитыми кровью глазами. По ту сторону толстой решетки были видны ухоженные кусты роз по обе стороны широкой аллеи. Садовник бродил с ножницами, любовно выстригал лишние веточки.

– Эй! – заорал Засядько. – Отвори ворота!

Садовник испуганно вскинул голову, всмотрелся. Засядько показал ему кулак, и садовник заторопился к воротам. Был он стар, горбат, седые волосы падали на плечи. Когда подбежал к воротам, лицо было белое от страха.

– Что… что случилось?

– Отворяй ворота! – повторил Засядько зло.

– Да-да, конечно, – спохватился садовник. Он при­нялся греметь цепями, там висел пудовый замок, бормотал: – Мы так давно не открывали их… С тех пор как хозяева уехали.

– Что? – вскрикнул Засядько. – Кто уехал?

– Хозяева…

– Грессеры?

– Ну да, эти земли принадлежат семейству Грессер. Барин и его молодая жена…

Сердце оборвалось, он ощутил леденящий холод и тянущую пустоту. Холодеющими губами спросил:

– Оба?.. И Кэт?

Садовник кивнул, на побелевшего офицера, лицо которого исказилось как при сильнейшей боли, смотрел уже без страха.

– Молодой барин со своей молодой женой. Здесь уп­равляет делами двоюродный брат, отец малость присматривает… Старшие братья обещали наезжать, помогать, ежели что.

– Куда они уехали?

– В путешествие, – ответил садовник, в голосе было неодобрение. – Что за жизнь, если начинается с дороги? Тут такой сад, такие розы, только тут рай…

– В путешествие за кордон? – спросил Засядько, хотя уже понимал, что это именно так.

Садовник пожал плечами:

– Нам было сказано: не то в Грецию, где много солнца и моря, не то в Италию, где теперь уже война кончилась, а море такое же теплое… Чем им наша Русь не мила?

Засядько обратно пустил коня шагом. В душе было горько и пусто. И здесь его обокрали. На этот раз окончательно. Грессер увез Кэт, словно чувствовал, что он за ней явится хоть из преисподней. И заберет, пусть даже обвенчанную, пусть замужнюю жену. И Кэт, послушная родительской воле Кэт, не ответит так, как вбивалось в души и головы православной моралью. Кэт сумеет бросить все и уйти с ним. У Грессера хватило проницательности это понять, потому так поспешно и увез ее за рубеж, а там след затеряется. Будет под разными предлогами переезжать с места на место в ожидании, пока память о нем выветрится!

Стиснув зубы, он вернулся в полк. Пытаясь заглушить боль в сердце, с головой ушел в работу. Полк переформировывался, отдыхал, пришло пополнение, он с утра упражнял новобранцев. Однажды вечером составил список книг, которые нужно прочесть, и отправился по библиотекам и книжным лавкам. Установившаяся за ним слава храброго офицера льстила его самолюбию, однако он понимал, что к своей главной цели он не продвинулся ни на шаг. Разве что успел в Милане познакомиться с работами гениального Леонардо. Но великий флорентиец, к его разочарованию, ни словом не упоминал о ракетах. И Александр продолжал искать нужные ему сведения, перечитывая груды книг. Теперь не только полчаса, но и минуту не считал слишком малой частицей времени.

Еще в заграничных походах в промежутках между боями он с жадностью набрасывался на итальянские газеты, которые интересовались делами чужих государств гораздо больше, чем собственными. Из них Засядько узнал о странностях Павла I, который при всей своей жестокости к солдатам постарался облегчить участь крестьян, ограничив их труд на помещиков трехдневной барщиной. Это он, послав Суворова «спасать царей», освободил из Петропавловской крепости мятежного генерала Костюшко и двенадцать тысяч его боевых соратников, которых в свое время полонил тот же Суворов. В немногочисленных английских газетах, которые доходили до Италии, указывалось, что Павел I потерял душевное равновесие, узнав о событиях 1762 года, связанных с восшествием на престол его матери.

Нервную болезнь его объясняли также продолжавшейся тридцать четыре года узурпацией трона, которую Екатерина осуществляла в ущерб прямому наследнику престола, взаимной антипатией и недоверием между матерью и сыном, а также господством фаворитов, дерзких и надменных по отношению к Павлу. Стараясь понять смысл действий Павла I, Засядько иногда говорил себе: «Или тайны высшей политики все еще недоступны мне, или же наш царь просто дурак и противоречит самому себе».

Однажды пронеслась весть о государственном перевороте. Сначала слухи были весьма неопределенными, затем облеклись в более достоверную форму. В заговор против Павла вошли сыновья тех, кто был в заговоре против его отца: Панин и Талызин, фавориты его матери – три брата Зубовы, лифляндский барон Пален и ганноверец Беннигсен. В ночь с 11-го на 12 марта 1801 года заговорщики проникли в Михайловский замок, где Павел жил как в крепости. Утром, после его убийства, Пален пришел к Александру и сказал: «Довольно ребячиться, ступайте царствовать!»