Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович. Страница 77
Она повела глазами в сторону, двое придворных тут же подскочили ко мне с боков, изящно подхватили под руки, мягко, но настойчиво начали понукать двинуться в сторону дальней двери в этом блистающем зале, маленькой, но расписанной серебром и золотом с особенным изяществом.
Я дал себя сдвинуть с места, хотя если бы опустил руки, их бы придавило, как зайцев падающими деревьями. Остальные кланялись, я видел в глазах восторг и жгучую зависть. Перешептывание провожало нас до самой двери. Моя широкая тень пала на блистающее злато, но украшения сверкали все равно так ярко, что захотелось прищуриться как перед выстрелом.
Дверь распахнулась, в лицо пахнули пряные запахи, словно здесь жарили сильно переперченную курицу. Мои сапоги один за другим переступили порог, сзади мягко захлопнулись створки. Свет мягкий, но все такой же яркий, выжигающий напрочь даже намек на тень.
Еще не разглядев в середине этого зала, похожего на танцевальный, огромное ложе, я все-таки всеми фибрами души ощутил, что попал в королевскую спальню. Но король явно тоже чувствовал себя неуютно на кровати посреди зала с высокими сходами, потому у всех четырех углов постели торчат шесты, сверху натянут цветной шелк, создавая иллюзию низкого потолка, с этой крыши слегка свисают волны тяжелого бархата, сейчас заброшенные наверх, ими король явно отгораживается от взоров любопытных придворных.
Само ложе показалось мне чуть меньше теннисного корта. Роскошные перины в три ряда, подушки по краям, подушки посредине, с трех сторон ложа придвинуты столики на колесах, виноград, фрукты, блюда с жареным мясом, птицей, печеной рыбой, кувшины с охлажденным вином, вон даже стенки запотели…
Возможно, светлая королева в чем-то похожа на меня самого, у которого единственная комната есть спальня, кабинет, мастерская и лаборатория вместе взятые, что очень удобно и функционально. А также гостиная, столовая и все-все, на что прибитые миллионеры вынужденно отводят целые покои.
Вздрогнул, услышав знакомое хрумканье. Конь стоял за колонной у стены. Перед ним раскорячилась бадья, и эта скотина бессовестно хватала своей бесстыжей конской пастью янтарные зерна, перемалывала, как ветряная мельница, а с другой стороны приподняла хвост и на моих глазах вывалила пару зелено-желтых каштанов, крупных, как недозрелые арбузы.
– Не позорь меня, – прошипел я сквозь зубы. – Мы же у королевы!
Конь стал жрать торопливее, побаиваясь, что сейчас выведут в места, где вместо отборного зерна бросят охапку перепрелого сена. А то и вовсе соломы.
Дверь на миг приоткрылась, пропустив королеву. Ее чудесное лицо осветилось очаровательной улыбкой, а я снова не мог оторвать глаз от белых сверкающих зубок и милых ямочек на упругих розовых щечках.
– Надо было, – прощебетала она беспечно, – отдать кое-какие распоряжения… Как здесь герою нравится? После пира в его честь наверняка захочет отдохнуть и расслабиться в нашей королевской спальне?
Я пробормотал осторожно, не уверенный, что понял правильно:
– Расслабиться… гм… такое знакомое слово из нашего нервного мира. Если вы предлагаете расположиться в вашей спальне, то где же будете ночевать вы?
Королева рассмеялась, глаза засияли озорными огоньками.
– Ах, как умеют шутить молодые люди!.. Доблестный герой, наше ложе достаточно широко, чтобы мы поместились втроем без тесноты. Хотя герои не отказываются от такой тесноты…
Она приглашающе рассмеялась. Я пробормотал, сбитый с толку:
– Втроем?
Она удивилась в свою очередь:
– Не оставим же мы мою девочку одну?.. Ей уже четырнадцать, она весьма искусна в этих делах.
Она была настолько молода и прекрасна, что внизу живота потяжелело, туда стала собираться дурная кровь со всего тела. Я чувствовал, что начинает накаляться даже железный пояс. Сказал с кривой улыбкой:
– Я полагал, что в королевстве нравы несколько более другие…
– Они и были, – откликнулась королева, – но мир меняется, разве доблестный герой об этом не знал?
– Странно, – пробормотал я. – Замки, рыцари, турниры, мечи и боевые топоры… а нравы, как на Тверской после полуночи. Мне казалось, королевы… и королевские дочки должны вести себя иначе. А что, у вас в самом деле настолько взрослая дочь?
Королева звонко расхохоталась, запрокидывая красивую кудрявую головку. Ее белоснежная шея была создана для поцелуев, кровь начала превращаться в расплавленный металл, тяжелый и горячий, я на миг представил, как касаюсь ее нежного горла зубами, а затем с наслаждением впиваюсь в нее зубами… зубищами… садист проклятый.
– Что, сама выгляжу ребенком?.. Спасибо! Меня выдали замуж, как и водится, в тринадцать лет, а в четырнадцать я уже стала матерью…
Дверь снова приоткрылась, пропустив молодую очаровательную девчушку, тоненькую, как стрекозка, легкую и воздушную, с высокой копной оранжевых, как полуденное солнышко, волос. Следом вошел молодой толстый парень с собакой на поводке размером с теленка, с такой же тупой мордой, только со слюнями, лохматой, но ухоженной. Псарь, молодой парень с белым нежным лицом и румянцем во всю щеку, толстозадый, я невольно представил себе, что и задница у него тоже белая и с румянцем. Не говоря ни слова, но с обаятельными улыбками, они все разом полезли на ложе. Я застыл, и тут только дошло, почему ложе настолько огромно.
Я опешил, в голове понеслись суматошные мысли, а почему, дескать, и короля не захватили, мог бы отменить свою королевскую охоту, если такой современный и без предрассудков, но они уже задышали чаще, без прелюдий и ритуалов, и я, растерянный, как хорь, что вместо курятника попал в псарник, надулся и спросил с надменным раздражением, только бы не заметили, как трясутся мои поджилки снаружи, внутри и везде:
– А рыба где?
Королева, что уже начала расстегивать на мне одежду, подняла голубые невинные глазки:
– Рыба?
– Ну да, рыба, – повторил я.
– Ка… какая рыба?
– Крупная, – ответил я, чувствуя, что чем больше их замешательство, тем меньше дрожит мой голос.
Дочка уже быстро расшнуровала застежки своего кукольного халатика ниже пояса, глаза ее заволокло дымкой, она лишь повторила рассеянно:
– Рыба? Какая рыба?
– Да восхотелось чего-то рыбного, – сказал я твердо. – Ну, что-нибудь эдакое флипперное… Можно самого Флиппера, хоть он и не совсем рыба. А то все одно и то же, одно и то же… Королева, королевская дочка, их псарь и любимая собака…
Собака уже обнюхала меня, начала устраиваться, топчась по мне толстыми, как поленья, лапами, и я не мог понять, как она это представляет, да если еще и королева с дочкой и псарем, что за композиция, ну бхагаватгисты, ну Восток – дело тонкое…
– Рыбу? – сказала королева задумчиво. – А что, в этом что-то есть… Я полагала, что доблестный герой скорее восхочет своего коня, с которым… ну, свыкся за время долгой дороги. Такой крупный мужчина… герой… богатырь… весь такой крупный… наверное, весь.
Я торопливо ухватил пояс. Пальцы почти не дрожали, а когда еще и перевязь с мечом закинул через плечо, подумал только, что если бы еще и в родное седло на конской спине, то не стащили бы за ноги ни королева, ни королевская дочка, ни королевский псарь с его королячьей собакой.
– Рыбу! – повторил я неумолимо.
Голос мой как горная лавина прокатился по спальне. Огоньки светильников затрепетали, половина погасла, оставив чадные дымки. В спальню торопливо вбежали толстые голые девки с широкими полотенцами в руках, а две, изогнувшись в стороны, несли, закусив губы и выпучив белые рыбьи глаза, широкую бадью. В бадье хлюпала вода, поднимался густой тяжелый пар, словно вываривали белье.
Следом, цокая подковами и весело помахивая хвостом, ввалился… мой конь. У меня едва не вырвался вопль восторга. Краем глаза видел лица королевы и ее соратников, похоже, мою радость поняли как-то иначе, по-своему, но черт с ней, местной спецификой, я вставил ногу в стремя, ласково, но погромче прошептал в оттопыренное мохнатое ухо:
– Ах ты ж моя рыбочка…