Битва Деревьев - Новак Илья. Страница 84

Тот меч, которым век назад Некрос убил Октона, тот, что все это время оставался в теле старого мага.

Его клинок состоял из беззвучно вопиющих лиц, из разинутых ртов, мольбы и стонов – жизней всех тех, кто в разное время был убит им.

– Лик Смерти? – произнес Некрос удивленно и упал на колени.

Его тело плеснулось. Пальцы раздвинулись; что-то, мелко стуча, покатилось по камням.

Эльхант выбрался из могилы. Риг Праха сжал клинок, посмотрел вниз – на рябь, что шла кругами, но не от того места, куда вонзился меч, а к нему.

– Беги… – прозвенел едва различимый силуэт. Рука была не видна, и лежащая на ладони бледно-зеленая жемчужина будто плыла по воздуху.

– Беги, находиться рядом смертельно.

Тело Некроса Чермора начало втягиваться в меч. Но риг не замечал этого. Он запрокинул лицо, глядя непонятно куда, словно в иное пространство, выкрикнул:

– Нет, погоди! – Мертвец упал на бок, выгнувшись, обратив лицо к небу. – Ты! Оставь ее! Я доберусь до вас, где бы вы ни были!

Но в ином мире темная башня его плоти уже рушилась, сложенные из огромных черепов стены кренились, и что-то большое, постукивая камнями и скрежеща железом, возносилось от них в багровые небеса.

Драэлнор пролетел мимо Некроса, а Эльхант в это время сбежал по другой стороне горы. Старец бросил Слезу в могилу. Она упала в золотой обруч, образовав вместе с тремя жемчужинами концы фигуры из двух перекрещенных отрезков, которыми стала пара лежащих друг на друге костей, хорошо видимых в разрыве ткани. Кости налились свечением, и золотой крест взорвался молниями. Они разошлись, протянулись в стороны, накрыв, будто змеящимися трещинами, скелет под саваном, впитались в него, исчезли…

Увидев, кто поднимается над могилой, Лучшая Песня отпрянул. Составляющие его тело едва сросшиеся клочья разлетелись, теряя плотность.

У подножия горы Эльхант повернулся.

– Прочь отсюда! – пропели клочья множеством тонких переливчатых голосов. – Это не то, что я хотел. Он слишком зол! Он разрушит все!

Позади облака призрачных мелодий из могилы встал исполинский силуэт. Великан с длинными черными волосами, нагой, с молотом на плече. Глаза пылали яростью – слишком долго ему пришлось пробыть в маленьком темном коридоре тела Октона.

Вечный огляделся и увидел лежащего на боку Повелителя Праха. Страшные, горящие чуждым разумом глаза сверкнули. Рука величиной с дерево поднялась, палец, будто длинное полено, указал на Некроса Чермора. Губы существа, которого в одном далеком мире называли Кузнецом, а в мире деревьев – Таранесом или Суцеллом – Тем, Который Бьет, – раздвинулись… и со всех сторон заскрипели, задрожали камни. Рот приоткрылся: Гора просела, на склонах ее взбурлил, клокоча, снег. Шевельнулся темно-красный язык: от небес к вершине протянулась молния, громовые раскаты покатились вниз – и все это слилось в слова:

– АХА? СНОВА ТЫ, ПОХИТИТЕЛЬ ЧУЖИХ КОЛЕЦ!

Первый Дух взмахнул молотом. Тупой железный брус на конце мощной рукояти вознесся над Горой, над Атлансом, достиг небес, заставив облака свернуться бурлящей воронкой, – и рухнул, оставляя за собой широкую семицветную радугу.

Эльхант прыгнул к краю площадки. Мертвец лежал на боку, протянув руку вверх, что-то неслышно говоря. Молот ударил, и по камням в две стороны скользнула трещина. Змеясь, она прошла под тем, что осталось от Драэлнора – клочья музыки упали вниз, будто затянутые водоворотом. Удлиняясь зигзагами, словно молния, трещина достигла Некроса – и Мертвец провалился, исчез. Она добралась до отвесного склона, устремилась к вершине; с другой стороны достигла края площадки в тот миг, когда ступня агача оттолкнулась от него. Под Септантой распростерлась пустота, всасывающая в себя все, что было над ней, глухая и черная. Его неудержимо повлекло вниз, словно незримая великанская рука ухватила, сжав тело в кулак, и дернула, сдавливая, чтобы утащить в бездну. Трещина, извиваясь, упала к долине, а Эльхант всем телом налетел на веревочную лестницу. Та изогнулась, качнулась в сторону, но пальцы уже вцепились в нее.

Он пополз. Под ним трещина бежала дальше в две стороны, поднимаясь к вершине Горы и спускаясь к ее подножию, – бездонная пропасть, которая с каждым мгновением становилась шире.

К тому времени, когда Эльхант достиг двух крюков, торчащих из борта ковчега, не стало каменной площадки, завала камней и части долины – они превратились в грохочущий каскад, что ссыпался по склонам быстро расширяющегося провала. Трещина добралась до основания Горы Мира, а с другой стороны прочертила вершину. Она рассекла море папоротников, болото и побежала вдоль берега Коры. Второй конец, черной плетью прошив предгорья и западную оконечность Кричбора, вонзился в пещеры Абиата. Мгновение – и берег пролива Селадон раскололся напополам, а с другой стороны по Баркентинам разнесся грохот: одну за другой бездна начала пожирать горы. И в тот миг, когда она достигла берега у островов Троицы, из середины ее, из того места, где когда-то стояла Гора Мира, – а теперь два уродливых изломанных пласта, будто языки из камня и земли, медленно расходились по краям исполинского ущелья, – в миг, когда череп мира треснул, из глубины, на дне которой посверкивали огненные всполохи лавы, будто вскипевшее мозговое вещество, – взлетело что-то одновременно и видимое и невидимое, огромное, напоминающее очертаниями корпус ковчега, хотя и куда больше: взлетело, покачиваясь, к небесам и растаяло в них.

Септанта ухватился за крюк и за край борта, подтянулся, а потом на фоне темнеющего неба над ним возникло знакомое лицо.

Плач и стоны звучали вокруг. Эльхант пробирался между эльфами и гномами. Команда летающего корабля помогала им разместиться на широком пространстве между носовой частью и постройками, что начинались ближе к середине ковчега. Раненых вели или несли в каюты под палубой. Холодный ветер дул над высокими бортами, небо темнело.

– Где Лана? – спросил Эльхант.

– Здесь, здесь она! Не зна, поищи… – прозвучало в ответ.

На палубе не было ни одного кентавра или орка. Но далеко впереди, возле приземистой постройки из светлых досок, Септанта увидел фей и пошел к ним.

– Как ты спасся? – спросил он, не поворачивая головы.

– Да я, понимаешь, дукс… – солдат смущенно потер лоб. – Я ж добрался до хана. Мадред его знает как! Плохо помню, когда драка – все в пелене. Но прорубился к нему, потом все совсем уж закрутилось, очнулся – лежу на земле! В руках какая-то палка, на ей железяка разорванная… ну эта, кольцо, значит, к которому цепь крепилась. И на меня прямо этот рогатый прет, хан, значит. И груша, груша моя! – на башке евонной, впилась в черепуху шипами. Цепь болтается. А у меня же нету другого оружия. А он с топором таким, што гору подрубить можно. И уже он прям надо мной, уже замахивается… Хех! Мне вдруг страшно стало, разумеешь, дукс? А ведь я раньше никогда… ну, не боялся я махача, наоборот, весело мне это дело, люблю я. Вскочил, значит, да как побегу от него прочь между остальными. Тока увертываться успевал от клинков. Поскакал прям! Гляжу, а эта вот… – Орхар стукнул босой пяткой по палубе, – висит, значит, и к ней по веревкам лезут. Уже и руины вокруг, и вдруг вижу: Ирма вверху! Ребятенка на плечо положила, одной рукой держит, а второй цепляется. Тут же визги, стоны… Я дите схватил какое-то и следом.

Они приближались к феям. Эльхант делал широкие шаги, солдат семенил рядом.

– Понимаешь, дукс? – пробормотал он. – Вся, значит, отвага моя – она в груше была, в ей. Сила вся… в шипах. А как цепь порвалась – так и храбрость вместе. Вона какое дело, значит… удивительное дело.

Заметив Септанту, феи разлетелись, пропуская его к той, что лежала у стены рубки. Нежное лицо Поэми обратилось к небу, широко раскрытые неподвижные глаза смотрели вверх. Лесные озера, которыми они были когда-то, иссохли – влага жизни покинула их. На шее Поэми, обхватив ее за подбородок широко расставленными ручками и целуя мертвую в губы, давилась слезами пирси. Эльхант постоял, глядя на них, нагнулся, двумя пальцами осторожно взял пирси за талию и поднял. Она извернулась, попыталась зашипеть, но издала лишь жалкое бульканье, узнала Эльханта и, взвизгнув, обхватила его за палец. Слезы, будто мельчайшие бисеринки росы, заблестели на коже агача. Он оглядел фей, потом ладонью погладил пирси по голове и сунул за пазуху – рубаха была изорвана, и когда Септанта пошел дальше, голова пирси высунулась сквозь одну из прорех. Она терла глаза кулаками и всхлипывала, но уже тише. Сворачивая к борту, чтобы обойти палубные надстройки, агач оглянулся – Орхар за ним не пошел. Солдат стоял рядом с Ирмой, которая была на полголовы выше его, и слушал, а женщина говорила что-то.