Неестественность - Новак Илья. Страница 3
Арлан остановил скакуна. Рыцарю почудилось, что перстень на указательном пальце левой руки чуть светится. Недолго поразмыслив, дер Фай стащил его с пальца, надел перчатку и уж поверх нее с трудом натянул амулет. Взял меч и поднял щит. Тот был овальным, с железными шипами по кругу и умбоном в центре. Оружейник Елах хорошо оснастил Арлана – помимо меча, у него была еще секира с кривым тяжелым лезвием, окованным древком и заостренным крюком на верхнем конце. Рыцарь продел руку под хват щита, сжал секиру, а второй рукой – меч.
Он поехал вперед, не глядя на то, что усеивало маленькую долину, не глядя на неподвижные силуэты птиц. Дракон редко затаскивал в нору приходящих сюда, он предпочитал расправляться с ними у входа. Но Арленсия и Легрета Валонсо были внутри. Под копытами хрустело, жеребец раздувал ноздри и шумно сопел, впервые с начала пути проявляя норов.
Рыцарь успокаивающе похлопал его по шее, лезвие секиры лязгнуло о шип на щите – резкий звук далеко разнесся над лощиной. Пустые глазницы провожали Арлана мертвыми взглядами, склоны безмолвно высились вокруг. Небо чернело. Опускалась тьма.
Остановив скакуна, Арлан дер Фай приподнялся на стременах и выкрикнул призыв. Среди каменных сводов голос подхватило эхо, звук ушел в глубину и стих, проглоченный норою. Рыцарь прокричал еще раз, сел и опустил забрало, когда далеко во тьме замерцали два алых уголька.
Конь всхрапнул, переступил с ноги на ногу. Рыцарь сидел неподвижно. Страха не было, он знал, что победит дракона, – ведь это правильно , слишком великие муки испытывали девицы там, в плену норы. Они должны быть спасены, к этому ведет природный ход вещей. Кроме того, рыцарь ловок, силен, очень хорошо вооружен, у него мощный и обученный конь, крепкие доспехи, Арлан – опытный воин, прошедший через множество сражений.
Маленькие алые угольки становились большими алыми углями, земля подрагивала – громоздкое тело приближалось к выходу. Конь всхрапнул опять. Угли стали глазами, послышалось тяжелое дыхание, рыцарь ощутил смрад. Шаги звучали все громче, земля содрогалась им в такт – и вот голова дракона показалась из норы.
ТАКОЙ БОЛЬШОЙ? Арлан поднимал голову, а чудовище все вырастало, оно словно раздувалось, медленно выбираясь наружу, нависая над всадником, как гора нависает над домом. Конь заржал и встал на дыбы, рыцарь вскрикнул, прикрываясь щитом и занося руку с секирой, он даже успел ударить, но древко сломалось; лапа с кривыми когтями, каждый из которых был в два раза длиннее лезвия оружия, опустилась на него, отбила щит, проломила нагрудную броню, пронзила тело: зазубренный коготь легко вошел в плоть, прорезал ее от ключицы до таза. Ящер когтем отсек голову рыцаря, сжал ее челюстями, пососал, освобождая от мозга, и разинул пасть. Вместе с густой розовой слюной голова упала на землю возле бьющегося в судорогах скакуна со сломанной шеей. Дракон присел на задних лапах, передними надорвал тело между плеч, вытянул позвоночник и отбросил его в сторону, на груду костей и черепов, усеивающих маленькую долину перед норой. Птицы-падальщики лениво заклекотали, покачиваясь и отходя подальше. Дракону ни для чего не нужны девственницы, вот разве что ими приятно попировать в сырой тиши своей норы – их нежным, с привкусом непорочности мясом; трехтонного ящера не может убить человек с холодным оружием, каким бы могучим ни был он. Слишком глупо это, слишком неестественно. Дракон очистил труп от брони, вонзил кривой коготь в ступню и тяжеловесно развернулся. Припадая к земле и волоча за собой тело Арлана дер Фая, ставшее мягким, как тряпичная кукла, он двинулся назад, к двум скелетам, лежащим в глубине норы.