Некромагия - Новак Илья. Страница 26

– Я верю в то, что вижу. Я не видел ни одного Первого Духа.

– Вы когда-нибудь видели любовь?

– Но я не верю в любовь.

– В вашей жизни не встречалось никаких проявлений любви? Я подразумеваю, конечно, не телесный ее аспект, но духовный… Хорошо, а дружба? Преданность? Все это – нематериальные сущности, мы не видим их, но часто испытываем на себе их проявления и проявляем их сами. Не так ли? И еще – ведь есть Мир, пусть даже вы никогда не видели и его. Обруч есть, уверяю вас, я-то видел его неоднократно. – Архивариус передвинул ведьму назад к своему краю. – И Мир выковал Дух Кузнец на своей Наковальне. Ну хорошо, тогда позвольте спросить: что, по-вашему, будет с вами после смерти?

Лекарь капитана подставился под удар лича.

– Я полагаю, будет непроглядная тьма и безмолвие на веки вечные.

– Так скучно? Кажется, все куда… веселее. Позвольте, я изображу это.

Старик встал, медленно прошел к верстаку и вернулся обратно с восковой дощечкой и стилом. Усевшись, он положил дощечку возле доски и принялся рисовать. Второй конец стила украшала резная фигурка медведя.

– Все мы погружены в мякоть бытия, дорогой капитан, в субстанцию предметов, и мы сами – такие же предметы, среди которых существуем, но, в отличие от них, каждый из нас обладает такой вот вощеной дощечкой.

– У меня нет дощечки, – возразил Трилист. – В караульне, когда надо, я пишу на пергаменте и…

– Дощечки есть у всех людей, но только разного размера, покрытые более чистым или более грязным воском. Дощечка – наша душа. Образы внешнего мира, все происходящее вовне, запечатлевается на этой дощечке, оставляет на ней свой отпечаток. В течение нашей жизни все новые и новые рисунки наносятся на дощечку, отпечатки событий заполняют ее, превращаются в хаос, который отягощает сознание. В конце концов наш мозг перестает справляться с этим – мы умираем. А наша дощечка перерождается в новом теле, с новым, чистым воском, поверхность которого младшие духи – те, что не покинули наш мир вместе с Первыми Духами – успевают разровнять в промежутке между перерождениями.

– Значит, каждый раз воск становится девственно чистым? В чем тогда смысл всех этих перерождений?

– В самой дощечке. Поначалу она тонкая и хрупкая, но от перерождения к перерождению становится все крепче и в конце концов как бы приобретает самостоятельное значение, несет в себе куда большую ценность, чем воск на ней. Достигший духовных вершин человек обладает памятью обо всех предшествующих перерождениях, опытом всех своих предыдущих личностей.

Но я отвлекся, вернемся к устройству нашего мира. Как видите, он имеет форму раковины, широкой и покатой с одной стороны, узкой с другой. Земля, где мы живем, находится здесь, ближе к узкой части, а ближе к покатой тянется океан. – Острый конец стила продавливал прозрачный слой воска, оставляя хорошо видимую бороздку.

– Там, где раковина заканчивается, океан постепенно переходит в небеса, именно поэтому для взгляда на большом расстоянии вода и небо сливаются. Небеса тянутся в обратном направлении над нашими головами к узкой части, где смыкаются с землей.

Архивариус выпрямился, закончив рисунок, почесал нос фигуркой медведя.

– Вдоль этой узкой области, в месте, где смыкаются небо и земля, далеко на востоке тянется щель, ровная прямая трещина, недоступная, конечно же, для взора обычного человека. Укоренившееся, хотя и не совсем верное название ее – Темная Плева. Это выход из нашего мира. Насколько мы можем судить с высоты своих знаний, после смерти ваша душа либо переродится в новом теле, либо проникнет сквозь Темную Плеву во внешнее пространство, – отложив стило, старик переставил фигурку лича, убил капитанского лекаря и прикрыл глаза. – Да, на самом деле Плева – единственный путь во внешнее пространство, усеянное пылью времен. Когда-то раковина мира находилась в океане, но теперь он высох, и снаружи Великая Пустошь, заполненная сухим мелким песком, тем, в которое превращается время… – Архивариус замолчал, приоткрыв один глаз и глядя на Трилиста. Тот, улыбнувшись, переместил своего капитана так, что при следующем ходе под удар попадала либо вражеская ведьма, либо лич. Старик пожевал губами, приглядываясь к расстановке фигур.

– Вам неинтересно строение нашего мира?

– Лучше вернемся к шаману, – предложил Геб. – На втором этаже башни висел гобелен, очень красивый. Я приказал забрать его. На гобелене изображены два дерева, одно с плодами в виде… – капитан замолчал, увидев, как глаза Архивариуса с тревогой распахнулись. – Что случилось?

– Два дерева? – повторил старик. – Вернее, древа… На одном плоды в виде солнца, на втором – в виде луны?

– Да, солнце и луна. Я еще подумал…

– Очень плохо, – сказал старик и пошел ведьмой.

Трилист убил лича капитаном. Ведьма была более мелкой фигурой, почему старик решил спасти ее? Геб призадумался.

– Два древа – символы Магистерия, философского камня. Собственно, есть живой камень и мертвый камень. Солнечное древо символизирует первый из них, а…

– Философский камень… это тот, который превращает любое вещество в золото? – перебил капитан, все еще усиленно раздумывая над своим следующим ходом.

– Вот именно. Тот, что ищут наши алхимики. А второе – это лунное древо, оно символизирует мертвый камень.

– Никогда не слышал о таком, – откликнулся Геб. Пожав плечами, он устремил вперед своего консула. Игра подходила к концу, без лича старик начнет быстро сдавать позиции. – Я и первый-то камень считаю алхимическим бредом. А что делает этот второй? Превращает металлы в серебро?

– Вернее, в серу. И не только металлы – вообще все. Но «превращение в серу» – лишь метафора, имеется в виду, что мертвый философский камень все, к чему прикоснется, отправляет через Темную Плеву за пределы нашей раковины, в Великую Пустошь. Постигаете?

– Убивает?

– Грубо говоря, да. Этакий антифилософский камень, после которого, гм, заканчивается всякая философия…

Старик сдвинул в сторону некромага, пытаясь укрыть его от консула и алхимика.

– А останки в колодце? Мы нашли колодец, там было… то, что может остаться от тел. Всякие части. Он что, уничтожил их при помощи…

Трилист убил консулом духа.

– При помощи антифилософского камня? Вряд ли. Скорее эти люди были убиты в процессе опытов по розыску оного.

– Итак, шаман, во-первых, почему-то вдруг занялся ювелирным делом, во-вторых, пытался создать мертвый камень?

– Создать или отыскать. Ведь смерть изначально заключена во всем живом. Что вы знаете про Ахасферона, капитан?

– Вы уже упоминали это имя в начале разговора. У меня хорошая память на имена. Постойте… да, это тот, кто подговорил первого шамана заняться некромагией.

Старик двинул вперед зомби.

– Тут я вынужден погрузиться в глубину веков. Ваш ход. Консул на пятый ромб… Хорошо, мне надо подумать. Так вот, в голове каждого из нас, там, где шея соединяется с затылком, есть «семя смерти», которое, сама того не зная, передает нам родительница при родах. После рождения это семя дает всход, из года в год он медленно прорастает в мозговом веществе. Постепенно древо смерти опутывает наш мозг своими тонкими ветвями, они вдавливаются в мозг, оставляя на поверхности глубокие извивающиеся впадины. Древо питается нашим мозговым соком. У некоторых оно сильнее – такой человек к старости выживает из ума, у некоторых слабее – хозяин такого древа до смерти сохраняет ясный рассудок. Мы умираем, когда древо окончательно поедает нас… Ну что же, я пойду зомби. Вот, капитан, откуда взялось выражение «Все мы садовники своей смерти».

Трилист Геб обдумал услышанное от старика и происходящее на доске, пошел алхимиком, зажимая вражеского оборотня в угол, и возразил:

– Мне неоднократно доводилось видеть размозженные головы. Там не было никаких деревьев.

– Древ. Естественно, когда я говорю «древо», вы представляете обычный ствол, ветви и кору. Но древо смерти не дано увидеть простому стражнику… и даже капитану. Я опять пойду некромагом, иначе ваш консул убьет его. Итак, Ахасферон. Тогда его звали – Аха. В давние времена он был человеком-подмастерьем у Духа Кузнеца, выковавшего Мир. Того самого Кузнеца, что создал людей. Когда-то он сделал глиняные формы и наполнил их влагой из первозданного океана Абуз. Раньше, еще до начала времен, на дне этого океана лежала раковина нашего мира. После того, как Кузнец создал людей из глины и океанских вод, Абуз отступил, появилась Пустошь, а раковина осталась лежать… Но я отвлекся. Когда, много позже, Кузнец выковал Мир, подмастерье, ослепленный его красотой, ночью попытался выкрасть обруч у учителя, но проснувшийся Кузнец ударил его молотом по голове. Сами понимаете, это был не простой молоток – первый молот в мире, тот, от которого пошли все инструменты будущих кузнецов и ремесленников. Череп подмастерья треснул, и через трещину выпало семя смерти. Аха схватил Мир и побежал, Кузнец же преследовал его по Лабиринту Стихий. Ваш ход. Опять сержант? Хорошо. В одной из пещер он настиг Аху и попытался убить, но уже не смог сделать этого, ведь Ахасферон стал бессмертным. Они долго дрались, и наконец Аха убил Кузнеца. Но тот успел проклясть его на вечные скитания, на «жизнь в смерти». От силы проклятия содрогнулись земные недра, Аха попал в каменную лавину, и его завалило. Очень не скоро он выбрался на поверхность. Обруч Аха потерял.