Ради всех грехов мира - Новак Илья. Страница 7
Он высвободил ногу из-под перевернутой джиги, при этом яростно кромсая палашом сеть. Вскочил, вытянув оружие перед собой, рыча на нескольких матросов с баграми и топорами.
Растолкав их, вперед вышла женщина в светлых одеждах, с длинными рыжими волосами. Беглец уже шагнул к ней, поднимая оружие, когда она закричала:
– Аха! Аха, подожди!
Он замер, уставившись на нее. Это лицо было знакомо ему. Она… ее звали… Женщина подошла ближе. Беглец мотнул головой и замахнулся.
– Это же я! – В испуге она отпрянула, прикрываясь руками. – Ливия!
В последнее мгновение он остановился.
Ливия?
– Отойдите все! – приказала она.
Матросы попятились, не опуская оружия, готовые в любое мгновение наброситься на беглеца.
– Неужели ты способен поднять на меня руку? – спросила женщина.
Ливия? Ну конечно, он знал ее. Они очень хорошо знали друг друга…
– Ты хотела убить меня! – обвинил беглец. – Приказала сбросить со скайвы! А теперь спрашиваешь, способен ли я…
Она перебила:
– Да нет же! Что ты говоришь? Ты сам прыгнул вниз.
Аха оторопело уставился на хозяйку эфироплана. Скайва разворачивалась, ветер надувал паруса – они летели прочь от реки. Раздался визг, матросы пригнулись, глядя назад. Ледяной снаряд пробил задний парус и разорвался посреди палубы морозным смерчем. Раздались крики, загрохотали кормовые огнестрелы.
Беглец сказал:
– Пусть они уйдут.
Ливия что-то приказала матросам, и они, то и дело оглядываясь, скрылись между палубными надстройками. Аха и женщина стояли, глядя друг на друга. Из-за штурманской рубки доносились голоса, по мачтам ползали фигуры. Аха прислонился к стволу огнестрела, опустил палаш, но не убрал его в ножны.
– Я все забыл, – сказал он.
– Забыл? – Ливия порывисто шагнула к нему, беглец вскинул оружие, и она остановилась. – Как ты мог забыть? И что значит – «все»?
– Все! – повторил он. – Сейчас, когда ты назвала свое имя, я вспомнил, что мы… что мы были знакомы, но кто ты такая – я не помню.
Все это время ее лицо было недоуменным, но теперь на нем возник проблеск понимания.
– Значит… Мир опять вывернулся? – прошептала она. – Ты спрыгнул, когда мы были в облаках. Мы опустились и увидели тот дорингер. Ты упал на него? Упал на палубу летящего дорингера?
– Да. Там не было команды, только мертвецы. Когда упал, сильно ударился головой. Говоришь, меня не сталкивали, я спрыгнул сам? Но зачем?
– Ты хотел умереть. В первый раз посреди ясного дня пошел ливень и погасил огонь, потом палач заболел янтарной чумой и умер за один день, и потом, когда отец уже готов был… Но все равно ничего не вышло! На город напали дикари, их привели лесные шаманы. Мы решили взлететь на скайве отца, сбросить тебя вниз – что может убить вернее, чем падение из-под облаков? Но там оказался этот дорингер…
– Я не понимаю, – признался он, убирая палаш в ножны. – Я спрыгнул? А ты стояла и смотрела, как я…
Ливия шагнула к Аха и обняла его.
– Я не пускала тебя. Я… я должна была приказать, чтобы тебя сбросили, ты сам согласился с этим, и отец надеялся на тебя, но мы… Нет, ты не помнишь? Так может… может, воспоминаний в твоей голове столько, что разум уже не выдерживает их? И при первой возможности, например, при таком ударе – выталкивает их из себя, избавляется? К тому времени мы с тобой уже… И я не смогла заставить себя отдать матросам приказ. Тогда ты прыгнул сам. – Она говорила все тише и, наконец, замолчала. Аха стоял, ссутулившись, уронив руки вдоль тела. Ливия прижималась к нему. Беглец помнил, что вот так, тесно прижавшись друг к другу, они провели уже много времени, но, конечно, не на палубе, а в спальне… Он обнял Ливию и наклонился, целуя.
Река исчезла из виду. Эфироплан летел невысоко, облака оставались далеко вверху. Снежень Холодного Цеха медленно приближался – лишившаяся одного паруса скайва не могла ускользнуть от него.
Выпрямившись, Аха спросил:
– Почему я хотел умереть? И зачем вам это надо?
– Потому что тебе надоело жить. И потому что тогда мир повернется и, возможно, Погибель исчезнет.
Она показала на восток. При свете дня была хорошо видна серая пелена, что заполнила пространство между облаками и землей далеко у горизонта.
– Что это? – спросил он.
– Если бы мы знали… Но посланные туда эфиропланы не возвращаются, пограничные города исчезают один за другим. Наши алхимики не могут понять сущность Погибели. Иногда в ясный день можно разглядеть, что там плывет множество точек, а еще что-то движется по земле, но…
Пока Ливия говорила, грязное озеро памяти Аха бурлило все сильнее. Пузыри неясных образов поднимались к поверхности, лопались, обдавая рассудок черными брызгами, и каждая капля была лицом человека, или словом, или поступком – бесчисленными лицами, которые он повидал в своей жизни, бессчетными словами, которые он произнес, и бесконечной чредой ужасных поступков, которые он совершил.
– Так Погибель – это вражеское войско, которое наступает на нас?
– Да. Возможно. И если так – оно очень большое. И состоит из тех, кто слишком не похож на нас, чтобы мы могли понять сущность врага.
– Как моя смерть может спасти мир?
Раздались шаги. Ливия отстранилась, Аха положил ладонь на палаш. В сопровождении трех вооруженных топорами матросов к ним подошел долговязый человек в расшитом желтыми нитями костюме.
– Капитан, – сказала Ливия.
– Госпожа, – мужчина, взглянув на Аха со страхом и омерзением, тут же отвел взгляд. – Снежень Холодного Цеха вот-вот приблизится на расстояние, когда его снаряды долетят до нас.
– Так откройте огонь по нему! – властно произнесла Ливия.
– Его орудия мощнее наших огнестрелов. Снежень – боевой корабль, а у нас всего лишь парадный эфироплан аркмастера. Если немедленно не…
– Мы должны вернуться в Либерачи, – отрезала Ливия. – Вы видели, что там происходило, когда мы пролетали над ним ночью? Если мой отец…
– Твой отец – аркмастер? – перебил Аха. – Такой высокий рыжебородый старик? Возможно, он мертв. Ночью я был в замке. Их там собралось четверо. Двое нападали, а рядом с твоим отцом стоял кто-то в серебристой одежде. Кто он?