Аполлон на миллион - Донцова Дарья. Страница 29

Евдокия Гавриловна одернула куртку.

– О как! Мне неприятно, что у Ермаковых могила, как у бомжей, а ей наплевать.

– Но сейчас бурьяна нет, – сказала я, – вроде за участком следят.

Служительница вынула из кармана сигареты.

– Хотите?

– Спасибо, давно бросила курить, – отказалась я.

– А я вот никак с никотиновой зависимостью не справлюсь, – пригорюнилась женщина. Помолчала с минуту и заговорила вновь: – После похорон Прохора и девочки вызывают меня в контору и спрашивают: «Брала деньги от Прохора Ермакова?» Я опешила: «Нет. Вы же знаете, я всегда через кассу работаю. Конечно, если кто чаевые даст, не откажусь, но за услуги беру по прейскуранту. Прохора сто лет не видела». И что выяснилось? Надька скандал устроила. Она, оказывается, на погост прикатила урны с прахом сына и внучки хоронить, бурьян увидела и ну претензии предъявлять, мол, каждый месяц сын сумму на уход за могилами в контору отдавал. Наши обомлели – им никто ничего не приносил. Вот и спросили у меня. Я им: «Звоните Ермаковой, готова с ней встретиться. Пусть в глаза мне скажет, что я деньги у Прохора брала, а обязанности свои не исполняла». Тишина! Потом начальство задний ход дало: «Прости, Евдокия Гавриловна, Надежда Васильевна старых квитанций найти не может, получается, оговорила она тебя. Сейчас заплатила за уборку, так что давай, начинай!» Я работу выполнила, траву посеяла и с тех пор регулярно это делаю. А недавно иду по своему квадрату, гляжу, Кирюха-мастер выбивает фамилию Алексея Константиновича. Стала его расспрашивать, а он ничего не знает. Сказал, наняли его через контору, предупредили: «Просто выбей данные, золотом не покрывай, Ермакова собирается памятник реставрировать, скульптор приедет, осмотрит место, скажет, что делать надо». Вон оно как. Я поэтому вас за скульптора и приняла. Кирилл вот только заболел, в клинику угодил, работу недоделал. Ну ничего, вернется и добьет. Значит, проснулась у Надьки совесть, собралась-таки в божеский вид захоронение привести.

Евдокия постучала себя пальцем по лбу.

– Она вообще ку-ку! Прохора с Любой в углу похоронила. Ямку вырыли, поставили туда урны с прахом и землей закидали, крест самый дешевый водрузили. У нас в конторе много чего есть для могил, можно красоту навести, а Проше с дочерью досталось то, что и самый бедный пенсионер не берет, стыдно даже на такое смотреть.

– Обычно на холмик ставят нечто временное, – сказала я. – Качественный памятник через год-полтора сооружают.

Евдокия сложила руки на груди.

– Ага. Но там же урны, не гробы, не надо ждать, пока земля осядет. И чего Надежда их отдельно от всех захоронила? Могла под общий старинный камень устроить, места полно. Нет, она Прохора с Любой словно от семьи отделила.

Служительница кладбища перекрестилась.

– Ох, нехорошо я сказала. Может, Надька большую реставрацию замыслила, поставит мавзолей? Много лет не чесалась, не наезжала, позором могила Ермаковых на Миуссах стала, а сейчас опомнилась. Сколько лет со дня пропажи Алексея Константиновича прошло? – Евдокия Гавриловна закатила глаза. – Десять? Одиннадцать? Хорошо хоть сейчас надпись с именем мужа выбить решила. А имен сына и внучки на убогом кресте так и нет. Ой, горе! Убили их в один день, отца и дочь. Почему так вышло, не знаю.

– Надежда Васильевна к родственникам не приходит?

– Как скандал в конторе закатила, меня в мошенничестве обвинила, так ни разу больше не появилась, – с осуждением произнесла Евдокия.

– А Маргарита? – удивилась я. – Тоже тут не бывает?

– Это кто? – удивилась Евдокия Гавриловна.

– Бывшая жена Прохора Алексеевича и мать Любы, – уточнила я.

Собеседница ахнула:

– Да что вы говорите? Она, значит, жива? Я считала Прохора вдовцом. Нет, ни разочка сюда баба не приезжала. Ну, пусть они были в разводе, злилась она на мужа, да и есть за что, небось Проша старых привычек не оставил. Человек не переделывается, естество не исправишь, каков получился, таким и живет. Но девочка! Чего ж мать ее-то могилку бросила?

Служительница поджала губы.

– Вы знали Прохора? – обрадовалась я. – Он здесь часто бывал?

Евдокия Гавриловна пригладила волосы.

– Малышом отец его с собой привозил. Ребенок ангелочком смотрелся – волосики темные, кудрявые, глаза голубые. А когда подрос, красавцем стал, мы им тут все любовались. Мальчиком за отцом хвостиком бегал: «Папочка, папочка…» Было видно, что в радость ему с отцом время провести. Алексей Константинович в больших начальниках ходил, должность его не знаю, но в советские годы прикатывал на машине с шофером. Потом, после перестройки, его тоже водитель возил, то есть при всех режимах Ермаков был важным человеком. Но без гонора, с нами вежливо разговаривал, услуги в конторе оплачивал, а в кармашек всегда на чай клал, не жадный. Сына любил, говорил мне: «Хороший парень, Дуся, растет, продолжатель рода Ермаковых». Потом Проша перестал сюда ездить. Тащу раз рассаду на могилу Кунятиных, они рядом с Ермаковыми, гляжу, Леша на скамейке сидит – чернее тучи. Я остановилась, стала его о жизни, о сыне расспрашивать, Алексей Константинович сначала общими словами отделывался и вдруг признался: «Набедокурил Прохор, наломал дров». Я ему посоветовала не переживать, подростки всегда безобразничают. Но дело серьезное оказалось. Проша с приятелем в чужие машины залезал, вещи крали. Их милиция поймала, пришлось Алексею Константиновичу наследника за деньги вызволять. Очень он сокрушался: «Скажи, Дуся, что я не так делал? Все у парня есть. Почему его на уголовщину потянуло?» Я постаралась слова утешения найти, дескать, время в стране трудное, теперь бандиты, а не честные люди для молодежи пример, перемелется – мука получится. Главное, Прошу от дружков оторвать. Алексей Константинович повеселел и ушел. Я смотрю ему вслед и думаю: одно время в контору кладбища жалобы посыпались. Люди сумки у могил оставят, лейку возьмут, за водой к крану пойдут, приберут захоронение, к метро направятся. Бац! Нет кошелька. И у наших сотрудников кое у кого деньги пропадали. Вор тут орудовал, но кто, не вычислили. И у меня кошель утянули, он в кармане рабочей куртки лежал. Жарко стало, я ее на скамеечке бросила, через часок к лавочке вернулась, а рядом Прохор крутится, лет десять-одиннадцать пацану было. Я спрашиваю: «Отца потерял?» Он аж подпрыгнул, обернулся, меня увидел и залопотал: «Папа в конторе, я хотел тут посидеть. Не знаете, чья это куртка? Можно ее подстелить? Скамейка жесткая». Я ему говорю: «Моя она, сейчас сложу, ты устроишься». Тут Алексей Константинович вернулся, и они ушли. Я дорожку около лавки подмела, хватаю куртенку… Нет кошелька! И ведь в ту минуту не подумала плохо про Прошу, он же маленький, я знала его с пеленок. Потом Прохор на Миуссах появляться перестал и кражи прекратились. Снова мне в голову ничего не чухнуло. А как Ермаков про разбой с машинами рассказал, так мне неуютно стало! Не поленилась я в контору сходить, поглядела жалобы на пропавшие портмоне, и даты совпали с днями, когда Алексей Константинович с Прошей приезжали: родительские субботы, Пасха…

– Ну, в это время на погосте много посетителей, – остановила я ее.

– На памятник гляньте, – попросила Евдокия Гавриловна. – Шестнадцатого марта день рождения отца Алексея, и в эту дату два кошелька свистнули. Третьего октября, в годовщину смерти бабушки Леши, у могильщика зарплата из сумки исчезла. Во все дни смерти и рождений Ермаковых кто-то разбойничал.

Евдокия Гавриловна нагнулась и подняла с земли скомканную бумажку.

– Ну народ! До урны донести лень. Может, и напраслину я на мальчика возвожу, но в душе уверенность живет: Прохор на погосте крысятничал, и ему это с рук сошло. Решил красавчик дальше продолжать, по машинам шарить начал.

Евдокия Гавриловна тяжело вздохнула.

– Когда я узнала, что Алексей Константинович исчез, странно мне было, что ни Прохор, ни Надежда сюда не ездили. Вон там, через аллею, когда пойдете назад, гляньте – ангел стоит, могила Янина Николая. Он много лет назад пропал, ушел из дома и не вернулся. Так ему памятник через год водрузили. Жена ходила, дети, теперь внуки, которые деда никогда не видели, навещают. А памятного знака Алексею Константиновичу никто не поставил. Только сейчас Надежда озаботилась. Знаете, чего я подумала, когда увидела, что Прохор отдельно от всех лежит? Раз в детстве он воровал, так, может, привычек своих не оставил? У матери деньги крал, вот она его от хороших людей и отделила? Но почему девочку не со всеми уложила? Загадка!