Дюна - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 75

Потом они спустились на широкий карниз, огибавший гладкую скалу. Вновь их вел за собой рваный ритм неровного рельефа.

Всю сегодняшнюю ночь, казалось Джессике, все разнообразие заключалось лишь в размерах того, на что они наступали и за что хватались – скалы, камни, гравий и галька, песок – покрупнее и помельче, тончайшая пыльная пудра…

Эта пудра забивала носовые фильтры – то и дело приходилось их продувать. Мелкая галька и крупный песок на гладком камне катались под ногами – сделав неосторожный шаг, тут легко было упасть. Каменные осколки резали. А вездесущий песок, занесший каждую ямку, буквально хватал за ноги.

Внезапно Пауль остановился на скальном карнизе и придержал мать, которая по инерции ткнулась в него и чуть не упала…

Он повел рукой налево. Проследив за его жестом, Джессика увидела, что в двух сотнях метров под обрывом, на который они вышли, начиналась Пустыня – застывший океан песчаных волн, посеребренных луной. Их гребни – углы и плавные изгибы, начерченные тенями по светлому песку, – убегали вдаль, к теряющимся в ночи очертаниям следующей скальной гряды.

– Открытая Пустыня, – прошептала она.

– Придется переходить тут, – отозвался он. – Далековато… – Его голос глухо звучал из-под фильтра-респиратора.

Джессика посмотрела налево, направо – но повсюду под ними был лишь песок.

Пауль же глядел вперед – туда, где тени дюн неспешно следовали за быстрой арракийской луной.

– Километра три-четыре, – сказал он.

– Черви… – проговорила она.

– Наверняка.

Она вдруг особенно сильно почувствовала свою усталость, боль в мышцах, заглушающую все остальные чувства.

– Может быть, отдохнем и поедим?..

Пауль скинул рюкзак, сел, прислонившись к нему. Джессике, чтобы сесть, пришлось опереться на его плечо. Потом она услышала, как он повернулся и роется в рюкзаке.

– Вот, возьми.

Он положил ей в руку две капсулы энергетика. Его ладони были очень сухими.

Джессика проглотила капсулы, запив их скупым глотком конденсата из трубки дистикомба.

– Выпей всю воду, – посоветовал Пауль. – Это аксиома: хранить воду лучше всего в собственном теле… Это поддерживает и придает силы. Доверься своему дистикомбу…

Она послушно осушила водяные карманы, чувствуя, как ее силы и в самом деле прибывают. Как мирно, как покойно было сидеть здесь, понемногу сбрасывая усталость… Ей вспомнились слова, сказанные как-то воином-менестрелем Гурни Халлеком: «Лучше сухой песок в тишине и покое, – чем дом, полный жертв и борьбы».

Джессика повторила эти слова вслух, для Пауля.

– Так говаривал Гурни, – отозвался он.

Таким тоном, подумала Джессика, говорят о мертвых. И скорее всего, сказала она себе, бедный Гурни действительно погиб. Те, кто служил Дому Атрейдес, или погибли, или были взяты в плен, или, как они, блуждали в безводной пустыне.

– У Гурни всегда была наготове подходящая цитата, – проговорил Пауль. – Как сейчас слышу: «И реки сделаю сушею, и предам землю в руки злым, и рукою иноземцев опустошу землю и все, наполняющее ее…»

Джессика зажмурилась – от того, как Пауль процитировал древнюю книгу, к ее глазам подступили слезы. Немного погодя Пауль спросил:

– Как ты… себя чувствуешь?

Она поняла, что вопрос относится к ее беременности.

– До рождения твоей сестры еще много месяцев. Я все еще… в форме.

Сказав это, она подумала, что говорит с сыном чересчур сухо, почти официальным тоном. Как сестра Бене Гессерит, приученная искать причины подобных странностей, она, поразмыслив, признала: «Я, оказывается, боюсь своего сына; я боюсь его… странности; я боюсь того, что он может видеть в нашем будущем, и особенно того, что он может рассказать мне об увиденном…»

Пауль, опустив капюшон на глаза, вслушивался в звуки ночных насекомых. Собственное молчание звенело в его легких. А в носу свербило… Пауль потер нос, вынул фильтры и почувствовал густой запах корицы.

– Где-то поблизости выход меланжи, – сообщил он.

Ветерок точно гагачьим пухом гладил его щеки, шевелил складки бурнуса. Это был спокойный ветер, он не грозил бурей – Пауль уже мог это чувствовать.

– Скоро рассвет, – сказал он. Джессика кивнула.

– Перейти участок открытого песка можно, – проговорил Пауль. – Есть сравнительно безопасный способ. Фримены так делают…

– Но… а черви?

– Во фримпакете есть манок-колотушка. Если установить его здесь, он на некоторое время отвлечет червя.

Она смерила взглядом освещенную луной пустыню между ними и следующим скальным гребнем.

– «Некоторое время» – это достаточно, чтобы пройти четыре километра?

– Может быть. Если звуки нашей ходьбы не будут отличны от естественных звуков пустыни – иначе мы привлечем внимание червя.

Пауль разглядывал открытую Пустыню, обращаясь к странной своей памяти о будущем и думая о загадочных намеках в руководстве фримпакета, связанных с манками и «крюками Подателя». И ему казалось странным, что мысли о червях вызывали у него лишь панический ужас. Он ощущал – это было где-то на краю его особого восприятия, – что червей следует уважать, а не бояться… если… если…

Он потряс головой.

– То есть нельзя допускать ритмичный шум, – сказала Джессика.

– Что? Ага. Да. Если порвать ритм шагов… ведь песок должен и сам по себе оседать время от времени. Двигаться. Не может же червь бросаться на каждый звук. Но перед этим нам надо как следует отдохнуть.

Он посмотрел на гребень за песчаной полосой – вертикальные тени от луны на нем отмечали ход времени.

– Через час рассветет.

– Где мы проведем день? – спросила она. Пауль, повернувшись, показал налево:

– Видишь, к северу обрыв поворачивает… Смотри, как он источен ветром; значит, это наветренная сторона. А раз так, там наверняка есть трещины, и достаточно глубокие.

– Так, может, пойдем? – спросила она. Пауль встал и помог подняться матери.

– Ты достаточно отдохнула, чтобы осилить спуск? Я хотел бы подойти как можно ближе к краю песков, прежде чем поставить палатку.

– Ну ладно, довольно. – Она кивнула, предлагая ему снова идти впереди.

Он поколебался, потом поднял рюкзак, взвалил его на плечи и зашагал по гребню.

«Если бы у нас были генераторы подвески, – подумала Джессика, – все было бы совсем просто: мы бы спрыгнули с обрыва, и все. Но, возможно, генераторы в открытой Пустыне тоже опасны и привлекают червей, как и щиты…»

Они подошли к великанской лестнице из уходящих вниз уступов, а дальше, за уступами, открывалась расщелина. Лунный свет и тени четко очерчивали ее края.

Пауль шел первым, двигаясь осторожно, но быстро, почти торопливо – было очевидно, что лунный свет скоро исчезнет. Они спускались в мир сгущающейся тени. Вокруг едва угадывались уходящие в звездное небо скалы. Когда стены расщелины сошлись метров до десяти, перед ними оказался песчаный склон, уходящий вниз, во тьму.

– Будем спускаться? – шепотом спросила Джессика.

– Пожалуй…

Он ногой пощупал поверхность склона.

– Мы можем просто съехать вниз, – предложил он. – Я иду первым – а ты подожди, пока не услышишь, что я остановился.

– Только будь осторожнее, – попросила Джессика.

Он шагнул на откос, заскользил вниз – и съехал на почти ровный пол из плотного, слежавшегося песка. Вокруг возвышались скальные стены.

Сзади с громким шорохом вдруг обрушился песок. Пауль попытался разглядеть в темноте склон, но поток песка едва не сбил его с ног. Затем песок успокоился, – все стихло.

– Мама! – позвал он.

Ответа не было.

– Мама!

Он бросил рюкзак, метнулся вверх по склону, оступаясь и скользя; он, словно обезумев, рыл и отбрасывал песок.

– Мама! – задыхался он. – Где ты, мама?!

Сверху обрушился новый поток песка, завалив его до бедер. Развернувшись, Пауль сумел высвободиться.

«Она попала в обвал, – метались его мысли. – Ее завалило. Я должен успокоиться и подумать… Она не задохнется сразу – войдет в состояние бинду-остановки, чтобы снизить потребление кислорода. Ведь она понимает, что я буду ее откапывать…»