Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина. Страница 30

Но Владислав сумел разглядеть ее. Она слышала, как быстро приближаются его шаги, как гремят золотые кольца, украшающие его пояс. Еще миг, и шляхтич настиг ее — его пальцы сомкнулись на ее плече, разворачивая к себе лицом. Ксения закричала во весь голос от ужаса, сжимаясь, будто надеясь уменьшиться в размерах и скрыться с его глаз. Но Владислав не стал ее опрокидывать на траву и рвать одежду, как Ксения ожидала в этот миг. Он схватил ее левую руку и резким движением стянул с ее пальца тяжелый янтарный перстень, который она впервые за последний год надела на руку.

Ксения не любила это украшение почему-то, оттого и редко носила. Быть может, потому что это кольцо досталось ей как жене боярина Северского среди других родовых украшений его семьи, и служило напоминанием о ее доле. А быть может, у нее просто не лежала к нему душа. Но Ксения его не надевала, просто возила с собой в ларце, среди других безделушек и камней. Перстень однако выглядел весьма богато — янтарь так и привлекал внимание своей необычностью и размерами, а желание выглядеть выше смешков и пересудов ляхов пересилило личную неприязнь к украшению, вот Ксения и надела его ныне вечером.

А теперь этот перстень для нее будет навсегда безвозвратно потерянным, ведь стянув его с пальца, Владислав размахнулся и изо всех сил запустил его куда-то в траву. А после выпрямился, запустив пальцы в свои черные волосы, и, с силой дергая собственную шевелюру, шатаясь будто пьяный ушел от Ксении прочь, спустя миг скрывшись с ее глаз. Недоумевающая Ксения некоторое время смотрела ему вслед, а после упала в траву и горько с надрывом разрыдалась, глядя, как на постепенно темнеющем небосводе начинают загораться маленькие яркие точки звезд.

1. небольшое поселение на дикой земле, занятое обыкновенно одним двором

2. От противного (лат.)

3. Так повелевает наш господин и бог (лат.)

Глава 8

Ксения лежала в траве до тех пор, пока на землю не спустилась ночь, надежно скрывающая в своих объятиях то, что должно было быть спрятано от чужих глаз. Только тогда Ксения нашла в себе силы подняться и, расправив одежды, направиться в лагерь, который виднелся вдали маленькой точкой костра. Замешкалась она лишь ненадолго — искала поршень, что слетел с ноги, когда она спасалась бегством от Владислава. Но разве можно найти в такой тьме кожаный башмак? Вот и Ксения, вскоре оставив попытки отыскать свою потерю, побрела на стоянку польской хоругви, еле переставляя ноги, такие тяжелые, будто закованные в цепи. Нещадно стучало в висках — как обычно после долгого плача, даже мысли, мелькавшие в голове, казалось, ныне причиняли боль.

Ксения догадалась после недолгих раздумий, что причиной подобного поведения Владислава был тот злополучный янтарный перстень, и, судя по его ярости, по его ненависти, переведенной на нее в тот миг, это кольцо было связано с его погибшей сестрой. Неужто Ксении достался в дар перстень, снятый с пальца умершей панночки? Нет, лучше не думать об том. Не зря же ей он не по нраву пришелся, едва она только заметила его в ларце, что принес ей муж.

Как только она достигла поля зрения сторожевых, расставленных по периметру лагеря, ее тут же окликнули на ляшском — грозно, предупреждающе, и потому Ксения поспешила отозваться. Лях возник откуда-то нежданно из темноты, вгляделся в ее лицо, окинул взглядом помятую одежду, но посторонился в сторону, пропуская ее в лагерь, хмыкнув напоследок ей в спину. Но Ксения не обратила на эту ухмылку никакого внимания. Отныне она не будет замечать эти косые взгляды и смешки. Гордыня заставила восстать против них, а, как известно, Господь карает за этот грех, вот и ее наказал тем, что произошло на лугу.

Марфа ждала, сидя у возка, облокотившись спиной о колесо, но тут же вскочила на ноги, едва заприметила бредущую к ней Ксению, с тревогой окинула ее взглядом, но ничего не спросила.

— Подай обувку, — коротко приказала та своей служанке, опускаясь в траву на ее место. Она скинула с ноги второй, уже без пары, поршень и принялась счищать со ступней травинки и мелкий сор. Марфа быстро залезла в возок, а после вернулась, держа в руках искусно расшитые туфли из бархата.

— Только чоботы остались, — сказала она, обувая на ноги Ксении туфли. — Обутка, конечно, не для похода, но в другой паре поршней подошва прохудилась. С завтрева залатаю, когда светло будет.

— Воды подай, — отрывисто произнесла боярыня, не желая вести долгих разговоров сейчас и слушать Марфуткину болтовню. Та тут же сбегала за кувшином воды, что был приготовлен специально подле возка, захоти боярыня жажду утолить ночью. Ксения подставила ладони горстью, и, когда Марфа налила в протянутые руки чуть теплой воды, аккуратно вымыла лицо, стараясь стереть с него следы недавних рыданий. Она протянула руку за рушником, но Марфа замешкалась его подать, и Ксении пришлось поднять голову, раздраженно воскликнув:

— Уснула, что ли, Марфута? Рушник подай!

Марфа тут же протянула ей расшитое полотно, косясь куда-то вбок. Ксения краем глаза заметила что-то большое и темное слева от себя и едва сумела обуздать страх, что мелькнул в ее душе: неужто снова Владислав пришел глумиться над ней? Неужто недостаточно?

Но это был не шляхтич, а его дядька, что опустился на корточки подле боярыни и крутил свой длинный ус, обдумывая что-то. Он кивнул Ксении, мол, продолжай, и, когда та вытерла лицо, приказал Марфе отойти в сторону от них.

— Где Владислав? — спросил Ежи, едва служанка Ксении подчинилась и скрылась за возком. Ксения пожала плечами, стараясь скрыть от внимательного взгляда Ежи мелкую дрожь в ладонях.

— А я почем знаю, лях, где твой пан? — вздернув подбородок как можно выше, звякнув при этом длинными серьгами, процедила Ксения. — Ты же за ним приглядываешь, не я!

— Спрячь свои иглы, панна, — усмехнулся Ежи. — Сама же себя уколоть можешь ненароком.

Он вдруг протянул руки и схватил ее ладони, развернул их вверх, разглядывая перстни на пальцах в неясном свете костра, что едва долетал сюда, к возку.

— Мне сказали, у тебя перстень новый на руках появился. Диковинный, с даром солнца {1} в серебряной оправе, — произнес он негромко. Ксения покачала головой в ответ.

— Был, да нет его ныне.

— Он видел его? — не оставлял своих расспросов усатый лях, отпуская ее ладони.

— Видел, — подтвердила Ксения. — Рассвирепел, будто раненный зверь, загнанный охотниками. Будто в него бес вселился, — она помолчала немного, а после спросила, терзаясь догадками. — Это ее перстень был? Сестры Владислава?

Ежи взглянул на нее внимательно из-под своих густых бровей, будто решая, ответить ей на вопрос или проигнорировать его, уйти прочь, ведь все, что он хотел узнать, она уже рассказала ему. Он даже поднялся на ноги, и Ксения решила, что не получит ответа от него, но Ежи все же заговорил:

— Матери его этот перстень был подарен несколько лет назад. Пан Заславский купил его в подарок к ее именинам. Говорил, что цвет камня напоминает ему цвет ее глаз, а он-то у панны Заславской был диковинный. Люди шептались, будто в роду у нее были колдуньи, а уж когда за Стефана Заславского замуж вышла, и вовсе стали причислять ее к ведьмам, несмотря на все ее благочестие и страстную веру. Я не знал более порядочной женщины, чем мать Владислава! Но их брак был непонятен ни в кругах знати, ни более мелкой шляхте, откуда она по происхождению. Даже хлопы шептались долго. Католик и православная, богатый магнат и девица из обедневшего шляхетского рода с самой окраины страны — тут уж было о чем языки почесать.

Ежи замолчал и снова принялся крутить ус, глядя в никуда, будто что-то видел перед собой невидимое постороннему глазу. Молчала и Ксения, боясь спугнуть усатого ляха. Она знала, что обычно тот совсем немногословен, только следует тенью за своим паном, словно стараясь прикрыть его от возможного удара, который тот может и не заметить вовремя.

— Она была так рада тогда, говорят, получить этот перстень. Панна всегда любила всякие диковинные вещички, а янтарь — это же непростой камень. Слезы моря, как говорят у нас, дар самого солнца. А потом пришел слух, что перстень проклят, что его последняя владелица продала родовую реликвию в страхе перед тем обвалом несчастий, что свалились на ее семью. Пан Заславский тогда посмеялся над этими толками. Но после, когда прежняя владелица угорела в своем доме, а панна не доносила очередное дитя и скинула его почти перед родами, стало не до смеха. А потом и вся жизнь панны пошла не так. Не ведаю, винила ли она в том перстень, но убрала его от греха подальше в ларец, никогда более не надевая после. В последний раз я видел его на пальце паненки. Ей как раз шестнадцать годков сравнялось. Полюбился паненке этот перстень, умолила мати отдать ей его в подарок. Долго ей пришлось выпрашивать янтарь, но кто устоит перед просьбами нашей Ануси? Вот и панна не устояла, в празднество и отдала дочери перстень. Только просила носить не часто, памятуя о толках, что ходили об этом перстне.