Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина. Страница 80

1. август

2. Имеется в виду Илья-пророк (2 августа по новому стилю)

3. Слуги, подававшие кушанья в боярском доме

4. Ранее Новый год справляли 1 сентября

5. Нижний этаж терема

6. Музыканты

Глава 20

Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою, и даст красоту души твоей. И не ослабляй бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравее будет; ты бо, бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти.

Ксения еще раз прислушалась к крику мальчика, что донесся в терем сквозь шум дождя, а потом резко отодвинула от себя пяльцы, так что едва не перевернула их, бросилась прочь из терема. За ней тут же двинулись ее девки, побросав работу, не желая выпускать из вида боярыню. Ныне, когда та совсем ума лишилась из-за горя по ушедшей постельнице своей, как считали холопы, за ней только и нужен был глаз да глаз!

Они догнали Ксению в рундуке {1} терема, стоявшую неподвижно, будто молнией ударенную. Боярыня вцепилась в балясы {2} так сильно, что было заметно, как побледнели косточки пальцев от напряжения. Глаз не могла отвести от сотника, медленно приближающегося к крыльцу основного терема, ведя на поводу коней, на одном из которых даже с ее отдаленного места была видна страшная ноша.

К сотнику уже спускался по ступенькам крыльца основного терема, поправляя кафтан, Северский. За ним спешил дворовый холоп, что нес в руках шапку боярина, которую тот в спешке обронил в сенях. Матвей остановился на последней ступеньке, пытливо взглянул на склонившегося до земли сотника, а после, получив от него короткий кивок, обхватил ладонями за плечи, улыбнулся довольно.

Короткий кивок, но и его было достаточно, чтобы у Ксении подкосились ноги от той страшной правды, что обожгла разум. Нет, быть того не может!

— Где же чадинцы другие? — ахнула за ее спиной та самая прислужница, муж которой с Владомиром ушел, а потом тихо заплакала, запричитала, разглядев на теле, что висело в седле русские сапоги.

А Владомир уже откидывал попону, открывая взгляду боярина тело одного из ушедших с ним.

— Будто ждали нас, боярин, ляхи. Из засады налетели. Я-то десяток взял, думал, легко управлюсь с ними. Моя вина, Матвей Юрьевич, меня и секи за нее, — склонил он голову покаянно перед пытливыми глазами Северского. — Половина там легла, треть тяжелые были, мы их добили. А вот остальные померли в дороге. Дождь этот проклятущий! Хвори навалились. Вон Гуня до последнего держался, только нынче утром помер. А мне вот болт бы вытащить, — Сотник распахнул терлик и показал окровавленное плечо, в котором торчал обломок самострельного заряда. Кровь возле раны уже засохла, рубаха прилипла к коже, и Северский поморщился, представляя, какая боль ждет сотника, когда болт доставать будут из раны.

— Ладно, не виню. Главное, что ляхи сгинули, — кивнул он, гладя бороду. А потом задумчиво взглянул на сотника. — Как он помер? Ты ли?

— Нет, — покачал головой Владомир, глядя в глаза боярина. Тот сразу же распознал, что тот не лжет. — Не я убил ляшского пана. Хворь до него прежде, видать, добралась. Ляхи тело его с собой тащили.

Владомир повернулся к коню и полез рукой внутрь сумы седельной, а после вынул на свет Божий из нее пояс, богато расшитый золотью {3} и золотыми кольцами. Северский тотчас узнал этот пояс и снова не смог сдержать довольной улыбки, что скользнула по его лицу. Он протянул руку и взял из пальцев сотника пояс, а после хохотнул, тряхнув пояс, что тихо звякнул этими тонкими кольцами.

Ксения же, заметив блики золота в руках мужчин, на миг вернулась в прошлые дни, в самое начало летней поры, когда сидела в темноте возка, а подле него стояла широкоплечая фигура. И только вышивка золотью блестела в свете костра, горевшего в отдалении.

— Моя драга, — вдруг услышала она тихий шепот, долетевший до нее из того времени. А после перед глазами замелькали яркие картинки. Владислав, лежащий под ней с острым лезвием ножа у шеи. Владислав, дразнящий ее у пруда, скидывающий рубаху, обнажая тело. Владислав, глядящий на нее с нежностью и затаенным огнем страсти в глазах тогда, на поляне, где она собирала чернику. И его тепло, запах его кожи, когда он прижимал ее к себе в бане, в кромешной тьме. — Моя драга… моя кохана…

И Ксения вдруг сорвалась с места, буквально скатилась со ступенек крыльца терема, путаясь в длинном подоле, едва не упав с последней крутой ступени. Она слышала только стук собственного сердца в ушах да какой-то яростный вопль, доносящийся откуда-то издалека, не сразу признав собственный голос в этом рыке боли и горя. Она налетела со всего маху на стоявших перед крыльцом большого терема мужчин, напала на Владомира, набросилась на него, будто птица, защищающая свое гнездо. Он был намного выше ее, и ее кулаки доставали ему только до груди и изредка до плеч, не причиняя особой боли, но она все била и била его, рыча, словно зверь. Сотник не отстранял ее, наслаждаясь ее болью, а Северский и остальные холопы не сразу пришли в себя, стояли завороженные подобным нежданным нападением.

Наконец Ксения, размахнувшись, ударила изо всех сил по плечу Владомира, забивая болт глубже в плоть, с такой силой, что даже кровь брызнула из раны, попав каплями на ее лицо и белую сороку, и сотник схватил боярыню за плечо, морщась от боли. Только тогда опомнился Северский от морока, испугавшись, что этот великан забудется и причинит его жене вред, бросился к ней, схватил за плечи и оттащил ее от сотника. Это произошло буквально в один миг, но и этого времени хватило Владомиру, чтобы прошептать тихо:

— Больно тебе, боярыня? И мне больно было…

И тогда она, ошалев от горя, что раздирало грудь, не имея возможности снова ударить его, стереть его злобную ухмылку, плюнула в это довольное лицо, а после стала кричать да так громко, что услышал последний холоп, выглянувший во двор посмотреть, что за заварушка происходит:

— Убийца! Убийца! Уби…

— Довольно! — прогремел над ухом голос Северского. Он буквально швырнул ее на руки подоспевшим холопам, приказывая увести боярыню в терем. У коня уже тихонько завыла одна из прислужниц Ксении, признав в погибшем своего мужа. Этот тихий плач действовал на нервы Северскому, а еще не давала покоя выходка Ксении. Это что ж такое! Разве видано то? Разве боярыня может…?

— После обговорим все, после, — кивнул он, отпуская Владомира обработать рану и отдохнуть с дороги, и они оба вздрогнули, когда в женском тереме что-то ухнуло, а после донеслись громкие женские крики. Матвей тут же поспешил на этот шум, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, влетел в светлицы. В одной из них толпились перепуганные служанки, боязливо жавшись друг к другу, глядя на беснующуюся в тереме боярыню. Та уже перевернула пяльцы, пнула корзину, разбросав нити по ковру, срывала занавеси с оконцев, плача и хохоча одновременно.

— Что ж вы стоите, дуры! — выкрикнул Северский, заметив, как с грохотом распахнула оконце Ксения. Он вдруг перепугался, что она сейчас прыгнет в это окошко, как тогда едва не шагнула с обрыва, даже совсем не подумав в испуге, что то не так велико для того, что она попросту не пролезет в него.

Разбилась слюда, падая разноцветными осколками на ковер, на саму Ксению. Матвей разглядел на ее лице и сороке кровь, понял, что та поранилась, бросился к ней, оттаскивая ее от осколков. Ксения же вырвалась из его рук, в истерике приобретя такую силу, что он не ожидал от нее, бросилась теперь уже на него, как на Владомира, с кулаками, и он ударил ее по лицу, надеясь прекратить это безумие, которым так и горели ныне ее глаза. Она упала на ковер, в ворох нитей и шелка, выпавших из корзины для рукоделия, а потом вдруг подпрыгнула на месте, поднимаясь, и бросилась к нему, что склонился над женой.

Только интуиция воина, приобретенная за многие битвы, спасла Матвея от удара в шею острыми лезвиями ножниц, которые нашла на полу Ксения среди нитей. Он заметил краем глаза блеск серебра и успел отклониться в сторону, уходя от опасности. А после вырвал из ее руки ножницы, толкнул ее на пол, придавил коленом грудь, удерживая ее, вырывающуюся, на месте.