Гомосек - Берроуз Уильям Сьюард. Страница 22

– Como esta? – сказал он. Мы пожали друг другу руки. Он спросил, где я был, я ответил, что в Южной Америке. Заказал "делавэрский пунш" и сел за столик. В баре никого не было, но я знал, что рано или поздно кто-нибудь обязательно зайдет.

Вошел Майор. Военный в отставке, седой, бодрый, плотный. Я резко прошелся по всему списку:

– Джонни Уайт, Расс Мортон, Пит Краули, Айк Скрэнтон?

– Лос-Анжелес, Аляска, Айдахо, не знаю, где-то здесь. Он всегда где-то здесь.

– А-а… э-э… что стало с Аллертоном?

– Аллертон? Я, кажется, такого не знаю.

– Увидимся.

– Спокойной ночи, Ли. Не потей.

Я сходил в "Сирс", полистал журналы. В одном, под названием "Яйца: для настоящих мужчин", увидел фотографию: на дереве висел негр. "Я видел, как вздергивали черномазых сынков". Мне на плечо опустилась рука. Я оглянулся – там стоял Гэйл, еще один военный в отставке. Вид у него был подавленный – как у излечившегося алкоголика. Я огласил список.

– Почти все разъехались, – сказал Гэйл. – Я с этими парнями все равно больше не вижусь и в "Лоле" не сижу.

Я спросил об Аллертоне.

– Аллертон?

– Высокий тощий паренек. Друг Джонни Уайта и Арта Гонзалеса.

– Тоже уехал.

– Давно? – С Гэйлом не нужно делать вид или ходить вокруг да около. Все равно ничего не заметит.

– Я видел его где-то месяц назад на другой стороне улицы.

– Ладно, до встречи.

– До встречи.

Я медленно положил журнал на место, вышел на улицу и оперся на столб. Потом вернулся в "Лолу". За столиком сидел Бёрнз, пил пиво, держа стакан изувеченной рукой.

– А больше никого почти и не осталось. Джонни Уайт, Текс и Кросуилл – в Лос-Анжелесе.

Я смотрел на его руку.

– Ты слыхал про Аллертона? – спросил он.

– Нет.

– Уехал в Южную Америку или куда-то еще. С полковником. Аллертон поехал гидом.

– Вот как? И сколько его уже нет?

– Примерно полгода.

– Должно быть, сразу как я уехал.

– Ага. Примерно в то же время.

У Бёрнза я взял адрес Арта Гонзалеса и пошел к нему. Он пил пиво в лавке через дорогу от своего отеля и окликнул меня. Да, Аллертон уехал примерно пять месяцев назад – гидом, с полковником и его женой.

– Они собирались продать машину в Гватемале. "Кадиллак" 48 года. Я сразу почувствовал, что тут дело нечисто. Но Аллертон так и не сказал мне ничего определенного. Знаешь ведь, какой он. – Казалось, Гонзалесу странно слышать, что у меня от Аллертона нет никаких известий. – От него никто ничего не слышал с тех пор, как он уехал. Меня это беспокоит.

Интересно, подумал я, где он и что делает. Гватемала – страна дорогая, Сальвадор – мало того, что дорогой, но еще и захолустье. Коста-Рика? Жалко, что я по пути не остановился в Сан-Хосе.

Мы с Гонзалесом перебрали всех – кто где. Мехико – вокзал путешествий в пространстве и времени, зал ожидания, где быстро хватаешь выпить в ожидании поезда. Поэтому я терпеть не могу оставаться в Мехико и Нью-Йорке. Там не застреваешь – уже потому, что ты там, ты путешествуешь. В Панаме же, на перекрестке всего мира, ты – именно что стареющая ткань. Нужно договариваться с "Пэн-Амом" или "Голландскими Линиями", чтобы вывезли твое тело. Иначе оно останется там и сгниет в удушливой жаре, под цинковой крышей.

Той ночью мне приснилось, что я все же нашел Аллертона: он прятался в какой-то центральноамериканской дыре. Казалось, он удивился, увидев меня через столько лет. Во сне я постоянно разыскивал пропавших людей.

– Мистер Аллертон, я представляю "Дружественную Финансовую Компанию". Вы ничего не забыли, Джин? Вы должны встречаться с нами каждый третий четверг. Мы в конторе уже соскучились по вам. Нам не нравится говорить: "Платите, а не то…" Это не дружественная фраза. Интересно, вы вообще прочли контракт с нами до конца? Я имею в виду конкретно Параграф 6(х), который можно дешифровать только с помощью электронного микроскопа и вирусного фильтра. И мне просто интересно – вы понимаете, что именно означает это "а не то", Джин?

Ай, я знаю, каково с вами, молодежью. Уноситесь за какой-нибудь прошмандовкой и начисто забываете о "Дружественных Финансах", правда? Но "Дружественные Финансы" не забывают вас. Как в песне поется: "Здесь не спрячешься". И уж точно не спрячешься, если за дело берется старый Агент по розыску сбежавших должников.

Лицо Агента стало невыразительным и сонным. Рот приоткрылся, показав зубы твердые и желтые, точно старая слоновая кость. Его тело медленно сползло по кожаному креслу, пока спинка не сдвинула шляпу ему на глаза – они поблескивали из-под полей, ловя искорки света, будто опалы. Он замурлыкал "Прощание Джонни на ярмарке" – снова и снова. Мычание вдруг резко прервалось посреди фразы.

Агент заговорил вяло и судорожно – его голос звучал, как музыка на ветренной улице:

– На такой работе всяких людей встречаешь, парнишка. А то зайдет в контору какой-нибудь фанфарон и расплачивается вот этой дрянью.

Его рука качнулась вперед и упала на подлокотник кресла. Медленно он разжал худой смуглый кулак с лилово-синими ногтями – в нем лежали мятые желтые тысячедолларовые купюры. Рука повернулась ладонью вниз и снова упала. Глаза его закрылись.

Неожиданно голова Агента свесилась на сторону, изо рта вывалился язык. Банкноты высыпались из его руки. Мятые, они лежали на красных плитках пола. Порывом теплого весеннего ветра колыхнуло грязные розовые занавески. Деньги прошелестели по комнате и замерли у ног Аллертона.

Неощутимо Агент по розыску выпрямился в кресле, между век прорезались щелочки света.

– Оставь у себя, если подопрет, парнишка, – сказал он. – Ты же знаешь, как в этих гостиницах у латиносов бывает. Свою бумагу всегда с собой привозить нужно.

Агент нагнулся вперед, уперев локти в колени. Потом неожиданно встал, как будто кресло вытряхнуло его, и одновременно одним пальцем сдвинул шляпу с глаз. Он подошел к двери и обернулся, положив правую руку на ручку. Ногти левой руки он почистил о лацкан поношенного пиджака из шотландки. При каждом его движении костюм источал затхлую вонь. Под лацканами и манжетами брюк виднелась плесень. Агент посмотрел на свои ногти.

– О, э-э… по поводу твоего э-э… счета. Я скоро зайду. То есть, через несколько… – Голос Агента прозвучал очень невнятно. – Мы придем к какому-то соглашению. – Это прозвучало уже ясно и отчетливо.

Дверь открылась, в комнате повеяло ветерком. Потом – закрылась, занавески на окнах успокоились, а одна проволоклась по дивану, будто кто-то ее туда швырнул.