Владения Хаоса (Двор Хаоса) - Желязны Роджер Джозеф. Страница 29

«Значит, таким вот образом, — подумал я. — Не знаю почему, но это как-то укладывается, укладывается, что ты теперь путешествуешь на прежнюю Родину. Было многое, что я мог сказать тебе, пока ты жил, но мало было когда-нибудь сказано правильных слов. Теперь все кончено, потому что ты мертв. Так же мертв, как все те, кто ушел в это место до тебя, куда скоро могут последовать остальные из нас. Я сожалею. Лишь после всех этих долгих лет, когда ты принял другое лицо и облик, я, наконец, узнал тебя, стал уважать, и даже стал относиться к тебе с симпатией — хотя и в этом образе ты был хитрым старым ублюдком. Было ли ганелоновское „Я“ все время настоящим тобой или оно было еще одной формой, принятой ради удобства, старый изменитель Облика? Я никогда не узнаю, но я хотел бы узнать, что увидел тебя, наконец, таким, каким ты был, что я встретил того, к кому относился с симпатией, кому мог доверять, и что это был ты. Я желал бы, чтобы я смог узнать тебя лучше, но и на том спасибо…»

— …отец? — тихо произнес Джулиан.

— Он хотел, чтобы его отвезли за Двор Хаоса в окончательную тьму, когда, наконец, придет его время, — сказал Блейз. — Так мне однажды рассказал Дворкин. За пределы Хаоса и Эмбера, в место, где никто не царит.

— И так оно и есть, — сказала Фиона. — Но есть ли где-то порядок за стеной, через которую они прошли? Или гроза будет продолжаться вечно? Если он преуспел, она лишь приходящее явление и мы в безопасности. Но если нет…

— Это не имеет значения, — вмешался я, — преуспел он или нет, потому что я преуспел.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я считаю, что он потерпел неудачу, — объяснил я. — Что он был уничтожен прежде, чем сумел отремонтировать старый Лабиринт. Когда я увидел приближение этой грозы, на самом деле я испытал часть ее, я сообразил, что никак не смогу вовремя поспеть сюда с Камнем, который он отправил мне после своих усилий. Бранд всю дорогу пытался отнять его. Может это подало мне мысль. Это было самое трудное, что я когда-либо делал, но я преуспел. Мир должен удержаться от распада, выживем ли мы или нет. Бранд отнял у меня Камень как раз тогда, когда я завершил его. Но я оправился от его нападения и сумел воспользоваться Лабиринтом, чтобы спроецировать себя сюда. Так что Лабиринт по-прежнему существует, что бы там еще ни произошло.

— Но, Корвин, — спросила Фиона, — что если отец преуспел?

— Я не знаю.

— Я так понимаю, — сказал Блейз, — из того, что рассказал мне Дворкин, что два различных Лабиринта не могут существовать в одной и той же вселенной. Те, что в Рембе и на Тир-на Ног-те не в счет, будучи только отражениями нашего…

— Что же случиться? — спросил я.

— Я думаю, что произойдет откол, основание нового существования где-то.

— Каким же будет его воздействие на наш собственный?

— Либо всеобщая катастрофа, либо вообще никакого воздействия, — высказала свое мнение Фиона. — Я могу доказать любой вариант.

— Тогда мы вернулись прямо туда, откуда начали, — сказал я. — Либо все должно вскоре развалиться, либо все должно устоять.

— Кажется так, — согласился Блейз.

— Это не имеет значения, если нас все равно не станет после того, как эта волна доберется до нас, — рассудил я. — А она доберется.

Я снова вернул свое внимание похоронному кортежу. За повозками появились новые всадники, за которыми последовали марширующие барабанщики. Затем вымпелы и факелы и длинные шеренги солдат-пехотинцев. Пение все еще доносилось до нас, и далеко, далеко за бездной процессия, казалось, могла, наконец, добраться до той темной цитадели.

«Я так долго ненавидел тебя, в столь многом тебя винил. Теперь с этим покончено и ничего из этих чувств не осталось. Вместо этого ты даже хотел, чтобы я был королем, работа, для которой, как я теперь вижу, я не гожусь. Я вижу, что я, в конце концов, что-то значил для тебя. Я никогда не скажу другим. Достаточно знать мне самому. Но я никогда не смогу думать о тебе в том же духе. Твой образ уже теряет четкость. Я вижу лицо Ганелона там, где должно быть твое. Он был моим товарищем, он рисковал ради меня своей головой. Он был тобой, но другим тобой — тобой, которого я не знал. Сколько жен и врагов ты пережил? Много ли у тебя было друзей? Думаю, что нет. Но было с тобой столько того, о чем мы ничего не знали. Я никогда не думал, что увижу тебя, отошедшим в другой мир. Ганелон — отец — старый друг и враг, я прощаюсь с тобой. Ты присоединишься к Дейдре, которую я любил. Ты сохранил свою тайну. Покойся с миром, если такова твоя воля. Я даю тебе эту увядшую розу, пронесенную мной через ад, бросив ее в бездну. Я оставляю тебя розам и вывернутым цветам в небе. Я буду скучать по тебе…»

Наконец, долгое шествие подошло к концу, последние марширующие появились из занавеса и двинулись прочь. Молнии все еще сверкали, дождь все еще лил и громыхал гром. Но ни один член процессии, насколько я мог вспомнить, не казался промокшим. Я стоял на краю бездны, наблюдая, как они проходят. На моем плече лежала рука. Сколь долго она была тАм — не могу сказать. Теперь, когда прохождение завершилось, я понял, что грозовой фронт снова наступает.

Вращение неба приносило, казалось, на нас больше темноты. Слева от меня раздались голоса. Они, кажется, говорили долгое время, но я не слышал их слов. Я понял, что весь дрожу, что у меня все болит, что я едва держусь на ногах.

— Пойди приляг, — предложила Фиона. — Семья и так достаточно сократилась для одного дня.

Я позволил ей увести меня от края, спросив:

— Это действительно составляет какую-то разницу? Сколько у нас, по-твоему, времени?

— Мы не обязаны оставаться здесь и дожидаться ее, — ответила она. — Мы перейдем через темный мост в Двор. Мы уже сломали их оборону. Гроза может до туда не добраться. Она может остановиться здесь, у бездны. В любом случае нам следует увидеть отбытие отца.

Я кивнул.

— У нас, кажется, будет мало выбора, кроме как быть послушными до конца.

Я улегся и вздохнул. Если что-нибудь, так я чувствовал себя еще слабее.

— Твои сапоги… — сказала она.

— Да.

Она стянула их. Мои ступни побаливали.

— Спасибо.

— Я достану тебе немного еды.

Я закрыл глаза. И задремал. Слишком много образов играло у меня в голове, чтобы составить связный сон. Не знаю, сколько это продолжалось, но старый рефлекс привел меня в состояние бодрствование при звуке приближающегося коня. Затем над моими ликами прошла тень.

Я поднял взгляд и посмотрел на закутанного всадника, молчаливого, неподвижного. Меня разглядывали.

Я ответил таким же взглядом. Не было ни одного угрожающего жеста, но в этом взгляде было чувство антипатии.

— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.

Я ничего не сказал.

— Я сейчас могла бы легко убить тебя.

Тут я узнал голос, хотя понятия не имел о причине таких чувств.

— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, — сказала она. — Он сказал, как подло ты взял над ним верх.

Я ничего не смог с этим поделать, я не мог сдержать его. Сухой смешок поднялся в моем горле. Из всех глупых вещей нашла из-за чего расстраиваться. Я мог бы сказать ей, что Борель был намного лучше экипирован и намного свежей, чем я, и что он подскакал ко мне, ища драки. Я мог бы сказать ей, что не признаю правил, когда на кону моя жизнь, или что не считаю войну игрой. Я мог бы сказать великое множество вещей, но если она не знала уже их, они не составят ни малейшей разницы. Кроме того, ее чувства были уже очевидными.

Так что я просто сказал одну из великих ритуальных истин:

— Во всякой истории есть больше, чем одна сторона.

— Я решила выбрать ту, которую имею, — сказала она мне.

Я подумал о пожатии плеч, но они у меня слишком болели.

— Ты стоил мне двух самых важных людей в моей жизни.

— О? Я огорчен за тебя, Дара.

— Ты — не то, во что меня заставили поверить, я видела в тебе истинно благородного человека — сильного, и все же понимающего и иногда немного. Приверженного чести…