Миг бесконечности. Том 2 - Батракова Наталья Николаевна. Страница 25

— Ладно, уговорили, — вздохнув, решилась Зина. — Только тогда давайте поступим так: пока Катя будет выгуливать Кельвина, вы немного поспите. Хорошо?

У подъезда ее уже ждал Зиновьев. Получив от секретарши массу ценных указаний, Проскурина выгуляла собаку и вернулась в квартиру на Пулихова. Вымыв псу лапы, она подошла к комнате хозяйки, осторожно нажала дверную ручку, заглянула внутрь и прислушалась: тихо, только легкое равномерное посапывание.

«Хорошо, если действительно уснула», — подумала она, закрыла дверь и отправилась на кухню.

Приготовив легкий ужин из того, что посоветовала Зина, она задумалась, чем бы таким заняться. Энерджайзер Кельвин, нагулявшись, спал на своей подстилке в прихожей, ноутбука под рукой не было, следовательно, не было и Интернета. Делать совершенно нечего. Но чем-то себя занять все же следовало. Хоть бы телевизором. Неудобно, конечно, без разрешения, но не будить же хозяйку? И где искать телевизор?

Включив свет в первой по ходу комнате, Катя сделала шаг и замерла: такое количество книг она видела лишь в библиотеке! От пола до потолка, иногда в несколько рядов! Из мебели в довольно просторной комнате были лишь массивный письменный стол, на котором лежали фотоальбомы, стул, большое кожаное кресло и торшер в углу.

Внимательно изучив корешки книг, большинство из которых были медицинской тематики, Катя не удержалась, открыла стеклянные дверцы другого шкафа, осторожно вытащила привлекшее ее внимание издание, провела мизинцем по переплету, раскрыла его и ахнула!

«Генрих Сенкевич. Собрание сочинений. Том XIV „В пустыне и дебрях“. 1914 г. Издательство И. Д. Сытина и К°, — не веря собственным глазам, прочитала она. — Переплет цельнотканевый… С ума сойти!!! И еще тома… XV, XIII в двух книгах. „Меченосцы“! А на этой полке что? Бенуа. „История живописи“. В 4 томах. 1913 г. Сказка какая-то… — едва не задохнулась она от восторга. — Сервантес Мигуэль. „Дон Кихот Ламанческий“. С иллюстрациями Густава Доре!.. Александр Блок. „Нечаянная радость“. 1907 год!.. Больше ста лет… Не может быть! Как была бы счастлива мама, если бы ей довелось подержать в руках этот сборник! Да здесь весь Серебряный век! — снова перевела она взгляд на полку с книгами. — Ахматова, Анненский, Гумилев, Северянин, Белый!»

Одну за другой она осторожно вытаскивала на свет Божий потрепанные временем тома, с придыханием листала, вчитывалась в знакомые с детства строки, рассматривала иллюстрации. Руки при этом мелко дрожали, разум по-прежнему отказывался верить в реальность увиденного.

— Это рабочий кабинет Сергея Николаевича. По совместительству — библиотека. Вы любите поэзию? — услышала она за спиной и, вздрогнув от неожиданности, обернулась.

Нина Георгиевна стояла в раскрытых дверях и улыбалась.

— Так мило было за вами наблюдать, — добавила она.

— Простите, что без разрешения, — густо покраснела Катя, быстренько поставила на место сборник Ахматовой и закрыла дверцу. — Не удержалась. Очень люблю поэзию. Я и сама немного пишу… А здесь любимые авторы, мои и мамины. Она преподавала в школе русский язык и литературу. Если бы все это увидела, — показала она рукой на книги, — считала бы себя самым счастливым человеком в мире!

— Так в чем дело? Давайте ее пригласим! — радушно предложила хозяйка.

— Увы, мама умерла восемь лет назад, — опустила взгляд Катя и тут же спохватилась: — Ой, а зачем вы встали? Вам нужно снова лечь в постель и измерить давление!

— Уже измерила, Катенька. Все в норме.

Гостья недоверчиво посмотрела на хозяйку.

— Правда, милая. Поверьте. А вот перекусить чего-нибудь не отказалась бы.

— Да, конечно. Только вы ложитесь, я вам в постель принесу! Мне Зина подсказала, что лучше приготовить.

— Ну что вы! Я не настолько нездорова, чтобы есть в постели. Лучше мы пойдем на кухню, поужинаем, чайку попьем. Поговорим. О поэзии, к примеру.

— Ну хорошо, — согласилась Катя. — Вам действительно стало лучше? Голова не кружится?

— Не кружится, — улыбнулась женщина. — Разве что от Кельвина, — показала она взглядом на вертевшегося у ее ног пуделя. — Ну что, дружок? Пойдем ужинать?

Пес радостно тявкнул и первым понесся к кухне…

— …А теперь почитайте что-нибудь из своего, Катенька, — допивая чай, попросила хозяйка. — Очень хочется послушать. Вы ведь сказали, что пишете.

— Ой, ну что вы! — засмущалась гостья. — После Вероники Тушновой мои стихи покажутся вам такими… детскими, что ли.

Почти час они сидели за столом, говорили о поэзии и читали друг другу стихи любимых авторов.

— А вы давно начали писать?

— Еще в школе. Но долго никому не признавалась и не показывала, даже маме, — поделилась Катя.

— Почему?

— Стеснялась. Как вам сказать… Для меня с детства все поэты и писатели… как бы с заглавной буквы «П», и стоят на верхней полке. Как можно сравнивать свои рифмованные строки с их великими творениями?

— Но ведь они тоже когда-то были начинающими, — не согласилась Нина Георгиевна. — И наверняка у них тоже были свои кумиры, которых они почитали. Ведь, чтобы понять, получается или нет, рано или поздно придется вынести свое творчество на суд читателей. И не стоит этого бояться, — ободряюще улыбнулась она. — Поэт ты или нет, может решить только время. Давайте, не смущайтесь. Я с удовольствием вас послушаю.

— Ой, даже не знаю… — Катя слегка покраснела и опустила глаза. — Тогда из нового. Правда, я могу запинаться, припоминая. Удивительное дело, но свои стихи приходится учить точно так же, как чужие.

— Я все понимаю, начинайте.

— Ну хорошо, — собралась та с духом:

Как это мучительно и больно…
Близок уж финал знакомый пьесы:
Спрятавшись от всех, заледенеет
Сердце заколдованной Принцессы.
Только лишь душа ее согрелась,
Только лишь растаяли сомненья —
Зимние укутали метели
В плащ из белоснежного забвенья.
…Осень наигралась и украла,
Все, что так нежданно подарила.
И сказать «спасибо» не успела…
И застыла… И опять застыла…

— Ой, как здорово! — восторженно отреагировала Нина Георгиевна. — А еще? Читайте, читайте!

Зеркальный блеск… Разбитое стекло…
Пронзающая режущая рана:
Коснулась — и мгновенно запекло.
Но нет всей правды — нету и обмана.
Застрявший лифт, две цифры на листке —
Тускнеющее призрачное счастье.
И падает еще одно стекло —
Все краски прошлого смешались в одночасье!…
…Судьбы зазубрины. Осколки жития
Никак соединяться не желают.
Секунды истины, жестокость бытия…
И так болит, что слезы выступают…

— Бедная девочка! У вас, наверное, очень сложный период в жизни, если вот такие пронзительные строки — и из нового, — впечатлившись услышанным, посочувствовала Нина Георгиевна. — Это из-за развода с мужем?

— Возможно… Я вас, наверное, уже утомила…

— Ну что вы, милая! Я невероятно рада, что познакомилась с таким одаренным человеком, как вы, Катенька! Вы себя недооценивает!

— Вам правда нравится? — Катя зарделась от похвалы.

— Еще как! И хочу послушать вас еще! Продолжайте!

— Ну, тогда… Предлагаю перебраться в вашу комнату: вы приляжете, а я вам еще что-нибудь почитаю… Нина Георгиевна, а можно узнать, как вам удалось собрать такие редкие книги? — решилась спросить Катя. — Честно говоря, первый раз в жизни держала такое в руках.