Миг бесконечности. Том 2 - Батракова Наталья Николаевна. Страница 90

Нина Георгиевна улыбнулась, закрыла один альбом и открыла следующий.

«Здесь я студентка иняза, — показала она на фотографию улыбающейся слегка полноватой девушки. — Я была пухленькой от природы. Не толстой, а пухленькой. Как выяснилось позже, Сергею Николаевичу всегда нравились именно такие женщины. Когда, спустя годы, мы встретились на юбилее у дяди, я так обрадовалась! Ведь все это время я продолжала тайно скучать по „дяде Сереже“. Он тоже обрадовался, не сводил с меня глаз и вдруг признался, что, повзрослев, я стала похожа на его первую жену. Ее звали Мартина, но она всем представлялась Мартой. Она была дочерью одного из командиров латышских стрелков и служила в том же госпитале, что и Сергей Николаевич. Марта погибла накануне праздника Победы на последнем месяце беременности. Он ее очень любил, продолжал любить, потому так больше и не женился. В День Победы постоянно навещал ее могилу в Калининграде. Кстати, как позже выяснилось, моя бабушка и мама Марты вместе учились в Смольном.

Загадка природы, но я действительно оказалась на нее похожа. Вот, смотрите, — с улыбкой протягивает она мне две фотографии, на которых, на первый взгляд, снята одна и та же женщина. — Я даже косы на голове укладывала так, как она: веночком. Сын до сих пор не знает, что на одной из фотографий вовсе не я».

«Что-то слышал о Марте, но фотографии… Не помню… — удивленно оторвался от чтения Вадим, потянулся в карман за сигаретами, но тут же себя остановил: — Нельзя в чужой машине».

— Курите, — тут же отреагировал Андрей Леонидович, отбросил на панели пепельницу и опустил стекло со стороны пассажира. — Курите, я все понимаю. Читать такое непросто.

Ладышев перевел на него благодарный взгляд, закурил и продолжил чтение.

«…Следующие пять лет мы изредка виделись все у того же дяди. Но я уже была не той девочкой, которая признается в своих чувствах. Жутко смущалась, стеснялась, мы почти не разговаривали. При этом я не переставала думать о нем и мучительно понимала всю нелепость ситуации: он годится мне в отцы. Тем не менее по собственной инициативе в институте я сделала упор на медицинскую тематику. Лелеяла надежду, что мои знания когда-нибудь ему пригодятся.

Так и случилось. Однажды меня вызвали в деканат и предложили перевести с немецкого цикл статей по полевой хирургии. Пояснили, что это нужно для докторской диссертации преподавателя мединститута Ладышева. Услышав фамилию, я едва в обморок не упала. Испуганно залепетала, что не справлюсь. Но никто и слушать не захотел.

Почти год я переводила статьи. Мы часто встречались с Сергеем Николаевичем для их обсуждения или у него в кабинете, или в парке Горького, который оба любили. Много общались, разговаривали о медицине, о жизни, о литературе. Шаг за шагом я раскрепощалась, отпускало внутреннее напряжение, в душе росло нечто другое — большое, чистое, светлое. Каждое случайное прикосновение словно пронзало током, отдавалось в сердце необыкновенной нежностью. Мне не хотелось расставаться, я желала одного: быть все время рядом. Как позже выяснилось, Сергея Николаевича обуревали те же чувства. Но мы еще год тщательно скрывали это друг от друга. И причиной тому была все та же разница в возрасте: ведь он вдвое старше.

Но однажды я не выдержала и, совершенно забыв о гордости, прямо на прогулке призналась ему в любви. Краснела от стыда, дрожала как осиновый лист. А он вдруг обнял, крепко прижал, поцеловал сначала в лоб, затем в губы и неожиданно попросил прощения за то, что мне пришлось признаться первой. Мол, он не имел на это морального права».

«Ничего себе! Впервые об этом слышу… Как же глубоко удалось Кате проникнуть маме в душу, если она решилась открыть ей такие тайны?» — опять с ревностью подумал Вадим.

«— Преклоняюсь перед вашей смелостью. Устои, воспитание того времени… Даже в наши дни как-то не принято женщине первой признаваться в любви. Но ведь кто-то должен сделать первый шаг?

— Вот именно! — улыбается Нина Георгиевна. — Сергей Николаевич вряд ли бы на него решился, и я это понимала. В тот же вечер он сделал мне предложение. Естественно, близкие были в шоке. Мыслимо ли — разница в двадцать пять лет! К тому же он — друг семьи. Могу себе представить, что пришлось выслушать ему от моих родных. Мне же в очередной раз категорически запретили даже думать о нем и поставили перед выбором: или они, или „выживший из ума старик“. Это была пытка. Невыносимая. Любовь — не только большая ответственность, но и мужество. И мне тогда его не хватило.

Мы не виделись с Сергеем Николаевичем несколько месяцев, пока однажды, в начале зимы, не столкнулись в парке, все на той же дальней аллее, где признались друг другу в любви. Как выяснилось, надеясь на случайную встречу, мы ходили туда все эти месяцы, но не совпадали по времени.

После короткого разговора пошли к моему дому, я собрала вещи в чемоданчик, оставила родным записку и ушла. Вскоре стала Ладышевой, а ровно через девять месяцев у нас родился сын.

Я до сих пор с ужасом думаю: а если бы мы не встретились тогда на той аллее?

— А как родные?

— Смирились. Более того, мама взяла внука под свою опеку и позволила нам с головой уйти в науку. Сергей Николаевич защитил докторскую, возглавил кафедру, стал профессором, много оперировал. Я тоже защитилась, стала доцентом. Сын окончил школу с золотой медалью, пошел по стопам отца, поступил в мединститут.

Все вроде были счастливы. Но, увы, слишком многие не любят успешных людей. А уж если успешные люди бескомпромиссны, не терпят пустословия, лжи, непрофессионализма и говорят об этом прямо в глаза, что и делал Сергей Николаевич, недоброжелатели становятся врагами. Тайными. И выжидают удобного момента, чтобы нанести удар…»

Потянувшись за очередной сигаретой, Вадим быстро пробегал глазами текст. Практически все он знал, но и откровений хватало. К примеру, что родители страдали не меньше от того, что не могли найти с ним общий язык. А еще до него вдруг впервые дошло то, о чем твердила мать: они с отцом похожи не только внешне, но и внутренне. Почему он не понимал этого раньше?

«…Таким ударом для Сергея Николаевича явилась статья в одной газете, изобиловавшая подробностями, которые были известны узкому кругу лиц. Контекст — профессор Ладышев всеми силами выгораживает сына, виновного в смерти пациентки. На самом деле все было совершенно не так, что и доказала в последующем судебно-медицинская экспертиза. Но одной статьи оказалось достаточно, чтобы сердце мужа не выдержало.

Тысячи спасенных жизней, сотни учеников и последователей — и одна-единственная статья, в один миг погубившая уважаемого человека. Я не держу зла на журналистку, которая ее написала, я ее давно простила. Время все расставило по местам: Сергея Николаевича Ладышева помнят, почитают и уважают даже после смерти. Надеюсь, в скором времени решится вопрос об установке мемориальной доски на доме, где он жил и работал в последние годы. Мне в этом активно помогают энтузиасты, для которых фамилия Ладышев что-то значит: кого-то он вылечил, кого-то учил. А вот фамилии Евсеева я больше нигде не встречала. И даже если на сегодняшний день она стала известной журналисткой, вряд ли ей будет сопутствовать счастье. Посеяв однажды горе — горе и пожнешь. Если же несешь людям добро, даришь свет, надежду — они будут тебе благодарны, будут любить и помнить.

— Нина Георгиевна, вы счастливая женщина?

— Да. Потому что я знаю, что такое любовь, я люблю и, когда наступит мой час, уйду в мир иной с любовью в сердце.

Вот такая история любви. Вечной, бесконечной во времени и пространстве.

Из разговора с этой необыкновенной женщиной я открыла для себя удивительную истину: это не мы впускаем в себя любовь, не она нас настигает, поселяется в наших душах. Все с точностью до наоборот: это мы, блуждая, попадаем на ее территорию. Это особый мир, особое энергетическое поле: восторг, эйфория. Сами того не замечая, мы пытаемся ему соответствовать: стараемся быть лучше, учимся быть добрее. Дарим другим радость, счастье и сами становимся счастливыми. У любви много счастья, оно на каждом шагу, куда ни глянь. Но…