Шут (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 36

  Когда Мирта вернулась с чистым бельем, ведром и тряпками, Шут уже умылся, переоделся и пытался привести в порядок свои непослушные волосы. Брадобрей изрядно укоротил их, сочтя невозможным распутать многочисленные колтуны. Остриженные кончики теперь щекотали плечи и лезли в глаза, мешая. Когда служанка, робко стукнув, появилась на пороге, Шут как раз пытался завязать хвост из остатков былой шевелюры, но легкие, чистые после вчерашнего мытья волосы неизменно рассыпались, выскальзывая из-под тонкой ленты. Шут рычал и корчил своему отражению зверские рожи, однако это ничуть не помогало. В конце концов, он сердито бросил веревочку об пол и устало сел там же.

  - Демоны забрали бы этого брадобрея! - Шут обернулся к служанке. - Ну, что же ты стоишь, Мирта! Помоги! - девушка отложила в сторону испачканную простыню и робко шагнула к странному господину, сидящему на ковре посредь комнаты, точно капризный инфант. - Полагаю, тебе ловчей будет, да и с прическами вы, девушки, почаще возитесь...

  Она, робея, подняла ленту и, склонившись над Шутом, аккуратно собрала одной рукой его волосы, а второй споро связала их в крепкий пучок. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Но едва только ладонь служанки скользнула прочь, Шут развернулся, стремительно перехватил ее и легонько сжал. Эти пальчики были грубыми от частых работ по хозяйству, с коротко остриженными ногтями в заусенцах, с мозолями и трещинками. Девушка испуганно вскрикнула, но Шут уже отпустил ее, лукаво улыбаясь. В ладони у Мирты остался хрупкий соломенный цветок. Пока она удивленно смотрела на розочку, Шут позволил себе еще одну шалость - развязал тесемки дурацкого чепчика, позволив ему упасть на пол. Волосы у Мирты оказались самые обычные - темно-русые с легкой рыжинкой, свойственной жителям западных земель королевства. Они рассыпались по плечам, мгновенно превратив серенькую служанку в милую барышню. Шут нежно провел ладонью по ее щеке и подумал, что такую фею даже поцеловать не грех, но вместо этого осторожно взял девушку за подбородок и поднял ее личико так, чтобы были видны глаза.

  - Погляди на меня, Мирта. Вот так. А теперь слушай. Я скажу лишь раз и в твоей воле думать, будто я лгу. Здесь все так делают, и это даже к лучшему... - он усмехнулся и, наклонившись, шепнул ей прямо в порозовевшее ушко: - Я никогда не причинял вреда женщинам. Никогда. Я не надувал им животы и не затаскивал силком к себе в постель. Я не устраиваю оргии в королевской спальне и даже не соблазняю служанок за портьерами, - он сделал паузу. Ласково провел кончиком пальца по белой веснушчатой щеке. Все-таки очень хотелось поцеловать... - И я не велю пороть их за то, что сам опрокинул кашу на кровать, - Шут опустил руку и грустно подмигнул девушке. - Но ты об этом никому не скажешь, потому что тогда тебя обсмеют и точно сочтут моей любовницей. Хотя, видят боги, может, тебе бы это даже на пользу пошло. Спасибо за ленточку, Мирта... А теперь я тебя оставлю, пожалуй. Ты пока собери тут все, что на полу лежит, и снеси куда хочешь. Мне оно уже без надобности.

  'Колдунья права, - думал он с горечью, выходя из комнаты, - я больше не способен делать то, ради чего, как мне казалось, родился и жил... Никакой я не шут. Просто дурак...' - он знал, что ему будет недоставать тех забавных вещиц, с которыми так славно развлекать господ за вечерней трапезой - всех этих дудочек, марионеток, деревянных булав и бутафорских игрушек. Да и пускай... На кой они теперь?..

  Но если он не шут, то кто?

  'Зачем же я живу? Зачем я во дворце? Какой от меня теперь толк?.. - эти мысли были мучительны, но он никуда не мог от них деться - ни в комнате, ни в саду, куда отправился погулять. И неизменно они приводили лишь к одному вопросу: - А если... если тайкурская ведьма не обманула?..'

  6

  Лестницы в северной башне были крутые и старые, местами песчаник раскрошился, и ступени давно требовали замены. Шут бежал наверх быстро, мелкие камешки, сыпались у него из-под ног. Северная башня уже много лет стояла необитаемой, с тех пор, как здесь случился пожар, и в его огне погиб наследный принц Нивуальд, мальчик семи лет. Многие после того считали башню проклятой. Но Шута эти байки мало занимали, он внимательно изучал историю Крылатой династии, и прекрасно знал, что поджог был делом рук человеческих, а именно - старшей сестры бедного принца, полагавшей, будто корона должна лежать на ее чудных, белых как снег, локонах. Золотой обруч ей достался, разумеется, а вместе с ним почему-то и пожизненный страх быть отравленной. Королева Дарея умерла в возрасте тридцати четырех лет от истощения: она ела очень мало и требовала рвотное средство при малейшем признаке дискомфорта в желудке. Словом, башня была ни при чем, а вид с ее обзорной площадки открывался просто великолепный. В теплые дни Шут частенько бывал тут, любуясь морем на закате. И иногда... иногда с ним происходило то, что он называл 'вспышками'. Как будто мир вдруг раздвигался, распахивался, как если бы с глаз неожиданно сняли шоры. Он становился таким необъятным и в то же время почти постижимым... И лишь вдох отделял от чего-то невероятного, того, что на веки изменило бы все вокруг. От понимания и осознания всего сущего. Каждой крошечной частички бытия.

  Вспышки случались нечасто. И их нельзя было вызвать специально. И Шут был почти уверен, что ничего такого в этот раз не произойдет.

  Но... вдруг?

  Он знал, это глупо.

  И все равно спешил наверх, запинаясь о щербатые ступени, путаясь в плаще, кляня принцессу тайкуров, демоны бы ее побрали! Ну, зачем она это сказала? Неправда, что он ничего не понимал. Понимал, наверное... Где-то в самой глубине сознания. А вот Дала знала про его странные склонности наверняка! Именно она накрепко запретила Шуту делать 'эти штуки'. Надо полагать, у нее были для того веские основания... Про волосы, правда, ничего не говорила, и сам бы он не подумал никогда, что они могут нести в себе нечто большее, чем возможность потешить зевак.

  Да, он догадывался... конечно. Но будто что-то закрывало его от этих мыслей... не давало их думать. Когда-то давно, в детстве, он даже всерьез возомнил себя особенным, не таким как все. Однако Виртуоз быстро выбил из него эту блажь. Шут понял, что быть обычным гораздо проще и безопасней... И только здесь, на верху этой башни, он как будто вновь возвращался к себе изначальному. К тому мальчишке, который верил, что если очень сильно захотеть, то можно оторваться от земли, раздвинуть мир...

  Ступени кончились неожиданно. Он выскочил на обзорную площадку башни, навстречу морозному ветру и... точно от тяжелого удара под ребра упал на колени, сраженный пронзительной болью, внезапно заполнившей все.

  Чувство потери...

  Оно было так громадно, что Шуту показалось, он сейчас просто задохнется. Ледяной ветер зло трепал плащ, сорвав капюшон с головы, но Шут не чувствовал холода, только пустоту в груди. Воспоминания обрушились на него водопадом.

  Сколько ему было тогда? Три? Четыре? Едва доставал до алтаря. Отец Адол разгневался на подкидыша за то, что тот случайно опрокинул молитвенный кород - высокий бронзовый шест с плоским навершием-блюдом, где крепилось множество маленьких подсвечников. Раскатившись по углам молельной и забрызгав все воском, свечи погасли. Служба была испорчена.

  Пороть его не стали, ибо грех трогать малое дитя. Заперли в келье для аскетов на три дня. Давали только хлеб и воду, чтобы прочувствовал вину. Келья была темная, холодная, по углам - мыши и паутина. Он не плакал, только очень тосковал по свету да привычному запаху свечей и благовоний. Этот запах был всегда, сколько он себя помнил, тонкий аромат пропитал весь монастырь. Но в тесной келье пахло мышиным пометом и плесенью. Маленькое узкое окно - высоко, ни за что не дотянуться, даже днем оно почти не пропускало свет, а ночью и подавно... и огня кто ему принесет? Он сидел в темноте, кутаясь в грубое колючее одеяло, и молился. Но не так, как отец Адол и другие братья в монастыре. У него была своя бесхитростная детская молитва. Когда становилось совсем невмоготу от тьмы, поглощающей все кругом, он закрывал глаза и открывал их п о-д р у г о м у... И смотрел на мерцающие звезды, потому что потолка больше не было. А затем убегал вслед за ветром в лес, к озеру. Это было совсем не трудно. Только поутру он никак не мог проснуться, сны затягивали и не отпускали - красочные сны, ничуть не похожие на реальность.