Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария. Страница 63

Эти пропагандистские листки Штайнер тоже взял у Беера, который получил их несколько лет назад от партийной организации Штутгарта и до сих пор удивлялся этому. Отобрав несколько экземпляров, Штайнер отправился к Аммерсу. Беер уже рассказал ему о том, что приключилось с Керном.

– Когда вы уезжаете? – спросил Беер.

– В одиннадцать. До этого времени я еще зайду к вам, чтобы вернуть значок.

– Хорошо. Я буду ждать вас с бутылкой фенданта.

Штайнер ушел. Вскоре он уже звонил в дом Аммерсов. Открыла горничная.

– Я хочу говорить с господином Аммерсом, – отрывисто сказал Штайнер. – Меня зовут Губер.

Горничная исчезла, но вскоре появилась снова.

– По какому делу?

– «Ага, – подумал Штайнер. – Это уже заслуга Керна». Он знал, что Керна об этом не спрашивали.

– По партийному! – бросил он коротко.

На этот раз появился сам Аммерс. Он с любопытством уставился на Штайнера. Тот небрежно поднял руку в знак приветствия.

– Геноссе Аммерс?

– Да.

Штайнер отвернул лацкан куртки и показал ему значок.

– Губер, – представился он. – Явился по поручению организации, функционирующей за границей. Должен выяснить у вас некоторые вещи.

Аммерс стоял подобострастно, почти по стойке «смирно».

– Пожалуйста, входите, господин… господин…

– Губер. Просто Губер. Как вы знаете, вражьи уши – повсюду.

– Знаю. И для меня это большая честь, господин Губер.

Штайнер все рассчитал верно. У Аммерса не возникло ни малейшего подозрения. Слишком уж глубоко сидел в нем страх перед гестапо.

Но даже если бы у него и возникли какие-либо подозрения, в Швейцарии он все равно не смог бы ничего предпринять против Штайнера. У того был австрийский паспорт на имя Губера. А связан он с гестапо или нет, этого никто не мог установить. Даже германское посольство.

Аммерс провел Штайнера в гостиную.

– Садитесь, Аммерс! – пригласил Штайнер, сам садясь в кресло Аммерса.

Он порылся в своей папке.

– Вы знаете, геноссе Аммерс, что главным принципом нашей работы за границей является одно – незаметность?

Аммерс кивнул.

– Мы ожидали этого и от вас. Бесшумной работы. А теперь до нас дошли слухи, что вы привлекли к своей особе ненужное внимание в случае с одним молодым эмигрантом!

Аммерс вскочил со стула.

– Это – самый настоящий преступник! Он довел меня до болезни. После него я совсем разболелся и сделался всеобщим посмешищем… Этот оборванец…

– Посмешищем? – резко перебил его Штайнер. – Всеобщим посмешищем? Геноссе Аммерс!

– Не всеобщим, не всеобщим! – Аммерс понял, что допустил ошибку и от волнения совсем запутался. – Посмешищем только в моих собственных глазах. И я думаю…

Штайнер словно буравил его взглядом.

– Аммерс, – сказал он медленно, – настоящий член партии никогда не кажется смешным даже самому себе! Что с вами, Аммерс? Неужели демократические крысы уже затронули ваши убеждения? Посмешище! – такого слова для нас вообще не существует! Пусть другие будут посмешищами в какой угодно степени, но только не мы! Вам это ясно?

– Да, конечно, конечно! – Аммерс провел рукой по лбу. Он уже видел себя наполовину в концентрационном лагере, посаженным, чтобы освежить свои убеждения. – Ведь это – только несчастная случайность. В остальных случаях я был тверд, как сталь. Моя верность партии непоколебима…

Штайнер дал ему выговориться. Потом остановил:

– Хорошо, геноссе! Думаю, что этого больше не повторится. И не обращайте внимания на эмигрантов, понятно? Мы рады, что избавились от этих людей.

Аммерс усердно закивал. Потом он встал и достал из буфета хрустальный графин и две серебряные с внутренней позолотой рюмки на высоких ножках, специально предназначенные для ликера. Штайнер с брезгливой гримасой на лице наблюдал за всеми этим приготовлениями.

– Что это? – наконец спросил он.

– Коньяк… Я думал, что вы хотите немного освежиться.

– Коньяк такими рюмками пьют только члены общества трезвенников, Аммерс, – сказал Штайнер немного веселее. – Или когда коньяк очень плохой. Дайте мне обычную, не слишком маленькую рюмку.

– С превеликим удовольствием! – Аммерс обрадовался. Лед, по всей вероятности, был сломлен.

Штайнер выпил. Коньяк оказался приличным. Но это нельзя было ставить Аммерсу в заслугу – плохого коньяка в Швейцарии просто-напросто не изготовляли.

Штайнер вынул из кожаного портфеля, взятого у Беера, синюю папку.

– Попутно еще один вопрос, геноссе. Но только строго между нами. Вы знаете, что наша пропагандистская работа пока еще испытывает большие материальные трудности?

– Да, – усердно подтвердил Аммерс. – Я всегда так считал.

– Хорошо. – Штайнер снисходительно махнул рукой. – Такое положение не должно продолжаться. Мы должны создать тайный фонд. – Он заглянул в свои листки. – У нас уже есть значительные вклады. Но мы не брезгуем и небольшими суммами… Этот чудесный домик – ваша собственность, не так ли?

– Да. Впрочем, на нем уже две ипотеки. Значит, практически он принадлежит банку, – довольно поспешно ответил Аммерс.

– Ипотеки существуют только для того, чтобы платить меньше налогов. И член партии, имеющий собственный дом, – это не какой-нибудь бездельник, у которого для партии нет какой-то суммы денег» Итак, какую сумму мне проставить против вашего имени?

Аммерс нерешительно заглянул в подписной лист.

– В данный момент для вас это будет неплохо, – ободряюще заметил Штайнер. – Подписной лист с именами, разумеется, пойдет в Берлин. Как вы смотрите на пятьдесят франков?

Аммерс облегченно вздохнул. Зная ненасытность партии, он уже считал, что ему не отделаться суммой меньшей, чем сто.

– Конечно! – тотчас же согласился он. – Можно даже и шестьдесят, – добавил он.

– Хорошо, значит, шестьдесят. – Штайнер внес эту сумму в подписной лист. – Кроме Хайнца, у вас еще есть другие имена?

– Хайнц Карл Гозвин. Гозвин с одним «н».

– Гозвин – это редкое имя.

– Да, но это настоящее немецкое имя. Старогерманское. Уже во времена переселения народов упоминается имя короля Гозвина.

– Верно, верно.

Аммерс положил на стол две купюры – пятьдесят и десять франков. Штайнер спрятал деньги.

– Расписки не даю, – сказал он. – И вы сами понимаете, почему.

– Конечно, конечно! Ведь эти взносы тайные… А здесь, в Швейцарии… – Аммерс хитро подмигнул.

– И не создавайте вокруг себя никакого шума, геноссе. Тишина – уже половина успеха! Не забывайте об этом!

– Конечно! И я все хорошо понимаю… А это был только несчастный случай…

Штайнер возвращался к Бееру по извилистым улочкам, усмехаясь в душе. «Рак печени! Ай да Керн! Вот, наверное, удивится, когда получит шестьдесят франков после этого налета»!

8

В дверь постучали. Рут прислушалась. Она была одна в комнате. Керн с утра ушел искать работу. Минуту Рут сидела в нерешительности, потом поднялась, прошла в комнату Керна и прикрыла за собой дверь. Комнаты были смежными и расположены на углу. В этом заключалось их преимущество на случай облавы. Из каждой комнаты можно было выйти в коридор и притом остаться незамеченным, если кто-нибудь стоял у другой двери.

Рут осторожно приоткрыла дверь комнаты Керна, вышла в коридор и заглянула за угол.

Перед дверью ее комнаты стоял мужчина лет сорока. Рут видела его и раньше. Его звали Брозе. Жена его уже семь месяцев была больна и не вставала с постели. Оба жили на маленькую поддержку комитета и на ту жалкую сумму, которую привезли с собой. Это не было тайной. В отеле «Верден» каждый знал о жильцах почти все.

– Вы – ко мне? – спросила Рут.

– Да. Я хотел бы попросить вас кое о чем. Вы – фрейлейн Голланд, не так ли?

– Да.

– Меня зовут Брозе, и я живу этажом ниже, – смущенно произнес он. – У меня дома больная жена, а я должен пойти поискать какую-нибудь работу. Вот я и хотел попросить вас. Может быть, у вас найдется время…

У Брозе было тонкое изможденное лицо. Рут знала, что в отеле почти все убегали, как только он появлялся. Он давно искал общества для своей жены.