Таис Афинская - Ефремов Иван Антонович. Страница 22

Больше всего удивляло Таис звероподобие богов у народа, перед мудростью и тайными науками которого эллины преклонялись! Она знала, что в Саисе учились великие мудрецы Эллады – Солон, Пифагор и Платон. Обширные знания почерпнул в Египте и Геродот. Как же мог житель Египта склоняться перед чудовищами вроде крокодила – бессмысленной и гнусной твари? Неужели нельзя было выразить характер бога иначе, чем насадив на человеческое тело голову шакала или ястреба? Если бы египтяне не были столь искусными художниками, можно было бы подумать, что они не умеют иными способами выразить дух божества.

Но вскоре Таис увидела и живое божество – священного быка Аписа, воплощение Пта – главного бога Мемфиса. Руководствуясь двадцатью девятью признаками, жрецы находили Аписа среди тысяч быков, мирно пасшихся на лугах страны, и воздавали ему божеские почести до самой смерти. Затем искали новое воплощение, а умершего бальзамировали, подобно другому живому богу – фараону. Мумии священных быков погребали в огромном храме – Серапейоне, охраняемом сотнями каменных сфинксов.

По таблицам, начертанным на стенах погребальных камер, можно было проследить множество поколений богов – быков со столь древних времен, что Серапейон был уже наполовину засыпан песками.

Поклонение черному быку с белым пятном на лбу и теперь процветало в Мемфисе. Местные греки пытались очеловечить культ Аписа, слив его в одно божество с Осирисом, под именем Сераписа. Религия эллинов далеко ушла от первобытного зверобожия, даже на Крите, древностью почти равнявшемся с Египтом, гигантские священные быки почитались лишь как символы Посейдона. Их убивали, принося в жертву на алтарях или игровых площадках. В Египте же Апис считался настоящим божеством, как и мерзкий крокодил или воющий по ночам камышовый кот. Все это не совмещалось с укоренившейся верой в особенную мудрость египтян. Афинянка осмелилась высказать свои сомнения главному жрецу Пта на приеме эллинских поклонников Сераписа. В пылу спора она довольно резко выразила отвращение к Себеку, богу-крокодилу. Двое служителей этого бога, присутствовавшие при споре, возмутились. И Таис стало стыдно. В Коринфе ее воспитывали в уважении к религиям восточных стран. Только годы жизни в Афинах посеяли в ней презрение ко всему чуждому и непонятному для эллинов. Таис и не подозревала, как тяжко ей придется расплатиться за это несвойственное ей выражение афинского превосходства над всей остальной Ойкуменой. Она уговаривала Эгесихору поехать в ном Белой Антилопы, вверх по Нилу, чтобы посмотреть второе чудо света, описанное Геродотом, – египетский Лабиринт. Подруга отказалась наотрез, и Таис отправилась в сопровождении Гесионы и верного Менедема, отпущенного стратегом по просьбе Эгесихоры.

Они плыли недолго, всего четыреста стадий [1] вверх по реке и около сотни по каналу, в сторону знаменитого озера Мерида. В это время года соединительный канал и рукав реки заполнялись илом, а дорога становилась непроезжей. Таис со спутниками пришлось оставить судно и продираться по мелководью в легкой лодке, лавируя между зарослями тростников.

К счастью, в это осеннее время отсутствовали комары – бич речных зарослей и озер Египта.

Специально нанятый на поездку переводчик – мемфисский грек тревожно оглядывался, уверяя, что в окрестностях Крокодилополиса великое множество зухосов – воплощений бога Себека, некоторые из них по двадцать локтей в длину. А два серых крокодила по тридцать локтей живут здесь с незапамятных, времен.

Менедем наивно осведомился, почему за столько лет не убили вредных чудовищ. Он узнал, что, если во время неожиданных спадов воды крокодилы, особенно молодые, гибнут, завязая в пересыхающем иле, их трупы бальзамируют. Целые склады крокодиловых мумий хранятся в особых помещениях храмов Себека в Крокодилополисе, древнем Хетеп-Сенусерте и даже в Лабиринте.

Как ни спешили лодочники доставить путников к Лабиринту пораньше, чтобы осмотреть его дотемна, они прибыли туда только в середине дня. Здесь, на священной земле, чужеземцам ночевать не позволяли, разрешалось останавливаться лишь в ксеноне – гостинице – в восьми стадиях к северу, на том же перешейке между болотом и рекой, где стояли Лабиринт и две пирамиды. Ученый жрец из Гераклеополиса сказал Таис, что Лабиринт воздвиг как заупокойный храм себе Аменемхет Третий. Великий фараон умер, по исчислению жреца, за четыреста лет до разрушения Кносса и воцарения Тесея в Афинах, за шесть веков до Троянской войны и за полтора тысячелетия до рождения самой Таис.

Не мудрено, что неробкая гетера с трепетом вступила в бесконечные анфилады комнат Лабиринта, примыкавшего к белой пирамиде, вдвое меньшей, чем мемфисские. Огромный коридор разделял Лабиринт на две половины. Стены его были украшены изумительными росписями, яркие краски которых ничуть не поблекли за пятнадцать веков. Здесь не было обычных канонических фигур богов и фараонов, принимавших дары, избивавших врагов, унижавших пленников. Вместо них – сцены быта, совсем естественные, написанные с поразительной живостью и изяществом: охота, рыбная ловля, купанье, сбор винограда, пастьба животных, танцы и праздничные собрания с музыкантами, акробатами и борцами.

Таис словно очутилась в Египте того времени, запечатленном талантливыми художниками по повелению мудрого царя.

Из зала в зал без устали бродили Таис, Менедем и Гесиона между белых колонн, покрытых рельефными изображениями в обычном египетском стиле, по расписанным коридорам, по комнатам, украшенным фризами и орнаментами необычайной красоты – синими зигзагами, белым и лиловым узором, похожим на груботканые ковры, еще более сложными многокрасочными росписями. Утомленные глаза отказывались разбираться в хитросплетениях спиралей, завитков колес с двенадцатью спицами, сказочных лотосов с красными чашами на высоких стеблях. Искусно сделанные прорези под каменными плитами потолков давали достаточно света, чтобы в верхних помещениях Лабиринта не пользоваться факелами. По словам переводчика, верхней части храма соответствовал такой же лабиринт нижних помещений, где хранились мумии священных крокодилов и находились особенно интересные древние святилища, расписанные изображениями ныне уже исчезнувших животных – гигантских гиен-бориев и единорогов. Священнослужитель, ведший их по Лабиринту, нижние помещения показывать не стал, объяснив это древним запретом: чужеземцев туда не пускали. День начал меркнуть. В залах и особенно в коридорах стало темно. Пора было выбираться из тысячекомнатного строения. Жрец повел их к выходу, и усталые путешественники охотно подчинились. Недалеко от северной главной лестницы, где в широкие прорези стен свободно проникал вечерний красноватый свет, Таис остановилась, чтобы рассмотреть рельефное изображение молодой женщины, высеченное в желтоватом камне с необычайным даже для Египта искусством. Одетая в тончайшее, прозрачное одеяние, завязанное узлом под обнаженной грудью, женщина держала неизвестный музыкальный инструмент. В ее лице, обрамленном густой сеткой схематически изображенных волос, несомненно, были эфиопские черты и в то же время такое благородство, какого Таис не видела и у знатнейших египтянок. Пока гетера размышляла, к какому народу причислить древнюю музыкантшу, ее спутники прошли вперед. Легкое прикосновение к обнаженной руке заставило ее вздрогнуть. Из полумрака темного прохода чуть выступила женщина в обычной для египтянок белой полотняной столе – длинной одежде. Позади нее стоял жрец в ожерелье из синих фаянсовых и золотых бус. Он тряхнул стриженой головой и прошептал на ломаном языке: «Вниз туда можно, я проведу». Таис подошла к женщине, согласно кивнула ей и обернулась, чтобы позвать Менедема и Гесиону: те дошли уже до конца галереи. Но не успела – сзади ее обхватили сильные руки, заткнули рот тряпкой, заглушили крик, понесли. Таис отбивалась отчаянно, но ее подхватили другие, скрутили, связали полосами ее же разорванной одежды, и она сдалась, позволив без сопротивления тащить себя дальше. Похитители, очевидно, знали дорогу и рысцой спешили в беспросветную тьму, не нуждаясь в факелах…