Западные земли - Берроуз Уильям Сьюард. Страница 5

Выстрелы снаружи… Вильгельм упаковывает ампулы и шприцы. Им придется отступать, хотя им и приказали оборонять эту позицию bis in den Tod 10.

«Пусть Гитлер, Геббельс и Геринг займут наше место и сражаются, – рычит оберштурмбаннфюрер. – Я отступаю».

Долгое отступление, обмороженные солдаты, ковыляющие на беспалых ногах. Есть и такие, что отморозили веки – их глаза больше уже никогда не закроются. И гениталии, которые отваливаются, когда ты пытаешься помочиться, и концентрированная желтая моча струится пополам со свернувшейся черной кровью… назад, назад, назад… на подступы к Берлину.

Берлин лежит в развалинах, лишенный воды, снабжения, полиции и медицинской помощи. Вне всяких сомнений, та самая ситуация: каждый сам за себя. Русские – на восточных подступах к Берлину, союзники – на западных. Вильгельм следует своим инстинктам. Он знает, что игра, в которую мы играем всю жизнь, называется Выживание. Великая Война проиграна, но эсэсовцы бродят по улицам с веревками, продолжая методически развешивать дезертиров и пораженцев на деревьях, фонарных столбах и обнажившихся балках, выступающих из попавших под бомбежку зданий.

Ага, труп майора. Вильгельм быстро обыскивает карманы. Автоматический пистолет двадцать пятого калибра, который он тут же перекладывает к себе, четыре ампулы и шприц с запасными иглами в маленькой металлической коробочке… Эвкодол… что за хрень такая? Вильгельм набирает в шприц две ампулы по двадцать миллилитров и вгоняет дозу себе в вену.

«Sieg Ней!» Ощущение почти такое же, как от спидбола, смеси морфина и кокаина. Потрясающее ощущение свободного полета, как в молодости, когда он еще занимался планерным спортом. Однако в ВВС его так и не взяли. Плохое зрение.

Надо спешить, идти навстречу американцам! Они поверят в любую брехню, лишь бы только она походила на то, что они ожидают услышать.

Падение Берлина… музыка из «Gotterdam-merung» 11… гром и молнии. Испуганные обыватели, пьющие воду из воронок, оставшихся после бомбежки. Молнии в небе застывают и превращаются в молнии в петлицах WafFenSS… лицо танцора, напряженное и внимательное… ФУШШШ! Эсэсовец бросается на землю, и перед ним неподалеку разрывается снаряд. Он поднимается с земли, застывает в той же внимательной позе, вглядывается.

На балке, торчащей из развалин соседнего здания, болтается тело молодого человека в штатском. Оно медленно покачивается, вращаясь вокруг своей оси, и вот становится видно лицо повешенного. Вильгельм достает нож, перерезает веревку и затаскивает тело в развалины. Обрывки обоев, туалетный столик, все вместе производит впечатление театральной гримерки. Вильгельм работает проворно, раздевается, стягивает с себя куртку… рубашку… снимает галифе и кальсоны, положив Р38 на туалетный столик. На свет появляется его уже слегка набрякший член. Вильгельм охвачен джанковои лихорадкой, его колотит и жжет изнутри. Он приподнимает мальчишку за ягодицы и стягивает с него брюки. У повешенного трусы спереди забрызганы спермой. Улыбнувшись, Вильгельм стягивает с покойника трусы и надевает их на себя не до конца, оставив член висеть поверх резинки. Затем он берет его в пальцы, совершает несколько движений и, оскалив зубы, поливает спермой бездыханное тело. Затем заправляет член в трусы, натягивает брюки мальчишки, которые сидят великолепно на его тощей заднице. Даже ботинки оказываются подходящего размера. Ах, ботиночки мои! Он надевает пиджак и засовывает руку в левый внутренний карман.

Карл Петерсон. Возраст: двадцать два. Профессия: механик.

Реклама на экране: Детские ботиночки далеко шагают… (Легенда агента, его фальшивая личность, на профессиональном жаргоне именуются «ботинками».)

Над холмами

И вдаль.

– Ганс!

– Вильгельм!

– Что ты делаешь здесь в этой форме? Ты что, с ума сошел?

– Но, Вильгельм, мы же солдаты, а не полицейские! С нами следует обращаться как с военнопленными, в соответствии с Женевской конвенцией!

– Ты не пробовал объяснить это иванам на их родном языке?

Вильгельм показывает пальцем на проходящего мимо беженца в лохмотьях. Ганс стреляет беженцу в затылок.

– Его следовало убить хотя бы за то, что он так воняет! – ворчит Ганс, натягивая стариковские лохмотья. – У этого засранца даже не было при себе никаких бумаг. А его гнусные вши наверняка заразят меня сыпным тифом!

– Есть вещи гораздо хуже тифа, Ганс… Мы должны срочно отыскать американцев. На запад, юноша, на запад, подальше от иванов.

– Слов нет сказать, как мы рады вас видеть, парни!

– Где же это вы так долго пропадали?

Берлин кишит агентами полиции, разыскивающими военных преступников. Ким, под именем Карла Петерсона, устраивается на конторскую работу в американскую военную полицию, и ему удается сфотографировать список разыскиваемых эсэсовцев. Он зарабатывает несколько тысяч долларов на спекуляции кофе, шоколадом, мясными консервами, сигаретами, антиквариатом, живописью, Р38 и нацистскими кинжалами, которые он продает американским и английским офицерам.

Ким выглядит совершенно непохожим на типичного спекулянта с черного рынка. Да вы только на них поглядите – гибкие, напомаженные, с маникюром на грязных пальцах, узкоплечие, широкобедрые, одетые в дорогие тряпки и грязное нижнее белье.

Ким обращает внимание на технического сержанта с холодными глазами.

– Сможешь сплавить вот это? – и Ким показывает ему несколько ампул с морфином. – У меня таких много.

Сержант кивает.

Скоро таким образом ему удается скопить десять тысяч долларов. Пора двигать в сторону Танжера.

Город кипит, спазмы алчности и денежной лихорадки сотрясают его словно сейсмические толчки. Найти комнату в Танжере практически невозможно, но он умудряется все же в обмен на маленький этюд Ренуара снять жилье на Calle Cook в обветшавшей вилле с алебастровой лепниной, принадлежащей бывшей мадам из Сайгона. Он публикует объявление, из которого следует, что у него есть желание вложить деньги в какую-нибудь операцию, и его тут же начинают осаждать дельцы с выгодными предложениями: открыть еще один бар, еще один магазин готового платья, еще одну антикварную лавку, заняться контрабандой на паях.

Учитывая изобилие арабских мальчишек, Ким решает слегка подлечиться, а затем предаться разврату. Он ложится в клинику в Маршане, которую содержат врач-француз с женою. Доктор, энергичный и грубоватый тип с черными усиками – up vrai bohomme 12.

Жена почти незаметна на его фоне, она пребывает в постоянных муках небеспричинной ревности. Вскоре она уже рыдает на плече у Кима, рассказывая ему о похождениях своего мужа. Три недели – и Ким выходит из ломки.

– Soissage 13, – говорит Киму доктор, сдавливая его ладонь в своей лапище.

А теперь пора воспользоваться списком. В Танжере проживают пять эсэсовцев из числа разыскиваемых союзниками военных преступников. Многие из упомянутых в списке выдают себя за еврейских беженцев.

Ага, вот вы где, доктор Веллингштайн! Бывший врач концлагеря. Вы у меня в списочке значитесь!

Доктор Веллингштайн сдержан и холоден.

– Итак, чем могу вам служить? – Он почему-то предпочитает говорить по-английски. Ким заранее известил его, что хочет встретиться с ним вовсе не в связи с медициной.

Веллингштайн принимает Кима в маленькой гостиной, обставленной стульями, кушеткой с голубой атласной обивкой, застекленным книжным шкафом. Вся мебель выглядит такой же мертвой и нежилой, как и сам доктор – высокий худощавый человек, в лице есть нечто мертвое, холодное, промозглое. Ким наливает, себе шнапса из графина, стоящего на кофейном столике. Рядом с графином аккуратно разложены номера Realties и Der Spiegel. Ким прогуливается по гостиной, разглядывая картины.