Поцелуй горца - Монинг Карен Мари. Страница 24

Как сейчас.

Друстан пригладил волосы, вздохнул. Дуг мертв. Сильван мертв. Он остался последним в роду МакКелтаров, и его долг был кристально ясен. Пять сотен лет мир не был защищен друидами из клана МакКелтаров. Ему нужно вернуться в прошлое и сделать все возможное, чтобы его род не прервался. Все возможное — и любой ценой.

«А как насчет цены, которую придется заплатить этой девушке?» — проворчал голос совести.

— У меня нет выхода, — мрачно пробормотал Друстан.

Он запустил пальцы в волосы, потер ладонями виски.

Он знал наперечет все формулы тринадцати камней, но не знал трех главных уравнений, тех, что определяли год, месяц и день. Важно было вернуться в шестнадцатый век, в момент сразу после своего похищения. Тот, кто выманил его за стены замка, не мог с такой же легкостью занять крепость МакКелтаров — даже многочисленной армии понадобилось бы для этого как минимум несколько дней. Замок был прекрасно укреплен, и его было кому защищать. Так что если Друстан вернется на день, а то и на два позже своего исчезновения, у него будет время спасти свой клан, замок и хранящуюся в его стенах информацию. Он победит врагов, женится, заведет десяток детей.

После смерти Дуга Друстан наконец понял настойчивость, с которой Сильван уговаривал их продолжить род МакКелтаров.

«Друстан, ты должен научиться скрывать свои способности от женщин и жениться — на ком угодно. Небеса благословили меня твоей матерью, это было чудо, а чудеса случаются редко. Я желал бы тебе того же, но МакКелтаров осталось очень мало. Это опасно. Поспеши».

Айе, этот урок дался ему нелегко. Друстан снова потер глаза и выдохнул. У него есть цель, к которой нужно стремиться, но он никогда не учился необходимым для ее достижения символам. Раз уж ему запрещено возвращаться во время своего существования, он решил не забивать память лишними символами и координатами своего поколения.

И все же… в моменты тоски и слабости Друстан искал то, что могло бы вернуть его в утро смерти Дуга, — и теперь из этих запретных символов можно было попытаться извлечь формы и линии трех недостающих.

И все же это будет не более чем догадка. Невероятно рискованная догадка, а он не мог себе позволить испортить конечный результат.

И это возвращало его к камням. Если Сильван смог спрятать их где-нибудь неподалеку до того, как судьба взяла свое, Друстану предстоит догадаться, где они. Выгравированные на камнях символы позволяли составить уравнения без ошибок. Он был бы уверен, что вернется именно в день после своего похищения, возникнет в нескольких лигах от своего спящего тела и будет отгорожен от самого себя расстоянием и толстыми каменными стенами пещеры. Это должно сработать.

У него не было выбора: он мог только надеяться.

Друстан обернулся и посмотрел на руины. Пока он размышлял, наступила ночь, а значит, поиск камней придется отложить до завтра — сегодня он все равно ничего на них не увидит.

Но что, если камней не окажется на месте?

Что ж, на этот случай у него была маленькая, милая, ничего не подозревающая Гвен.

Маленькая, милая, ничего не подозревающая Гвен сидела на капоте машины, хрустела сельдереем, жевала пирожки с лососиной, грела пятую точку над остывающим мотором и время от времени поглядывала на часы. Почти два часа назад она оставила Друстана одного в руинах.

Она могла уехать. Просто сесть в машину, врубить заднюю передачу и рвануть к ближайшей деревне. Оставить этого сумасшедшего наедине с его проблемами.

Так почему она этого не сделала?

Размышляя о ньютоновском законе всемирного тяготения, девушка подумала о том, что масса Друстана настолько превышает ее массу, что она застряла на его орбите жертвой притяжения — как Земля, притянутая Солнцем, — и ей уже никуда от него не деться.

Задумавшись, Гвен тихонько мурлыкала, постукивала по капоту пальцами, дрожала от холода по мере того, как небо становилось из синего черным, спорила с собой — но так и не пришла ни к какому приемлемому выводу.

Она не могла избавиться от чувства, что просто не видит множества фактов, которые помогли бы ей разобраться в том, кто ее новый знакомый и что с ним произошло. Никогда раньше она не прислушивалась к своему внутреннему голосу. Ну что такое нутро? Вместилище для желудочно-кишечного тракта, оно может чувствовать голод, но никак не сущность людей. И все же за последние тридцать шесть часов у ее нутра проклюнулся голос, спорящий с голосом рассудка, и теперь Гвен чувствовала себя совершенно сбитой с толку.

Она стояла у камней и наблюдала за Друстаном, пока не замерзла и не решила погреться у машины. Гвен наблюдала за ним с отстраненным интересом ученого, следящего за ходом эксперимента, однако итоги наблюдения ничего не прояснили, только запутали ее еще больше.

Его тело было гармонично развито. Без специальных тренировок сложно придать мышцам такую форму, а тренировки предполагают наличие дисциплины, четкости мышления и способности долгое время фокусировать внимание. Чем бы Друстан ни занимался до того, как она нашла его в пещере, он вел активную гармоничную жизнь. Либо он много работал, либо много играл. Скорее — много работал, решила Гвен, потому что его руки покрыты мозолями, но несвежими, загрубелыми. Мозоли были на ладонях и пальцах — так бывало в старину у аристократов, много работавших с мечом. Шелковистые волосы горца слишком длинны (что неприемлемо для современных английских лордов и джентльменов), но блестят и аккуратно подстрижены. Зубы — ровные и белые — тоже указывали на то, что Друстан следит за своим телом. А люди, которые заботятся о своем теле, редко страдают расстройствами психики.

Друстан шагал с достоинством, распространяя вокруг себя ауру спокойствия и силы. Он мог принимать сложные решения. Он был довольно умен и обладал богатым словарным запасом, несмотря на странный акцент и архаичную манеру выражаться.

Он не знал, где находится выход из пещеры, а когда они выбрались наружу, Гвен не могла не заметить и не понять, что значат каменная кладка, обвалившийся тоннель и густые заросли у выхода.

«О Боже, все они мертвы», — прошептал он.

Гвен вздрогнула. Мотор остыл, и остатки тепла испарились.

Привычный принцип гласил, что верным, как правило, является самое простое объяснение, отвечающее всем условиям задачи. А самым простым объяснением было то… что Друстан говорит правду. Пятьсот лет назад он против своей воли погрузился в глубокий сон — возможно, результат ныне утраченных умений, — а она разбудила его своим падением.

«Невозможно!» — кричал разум.

Устав от попыток найти компромисс между разумом и чувствами, Гвен решила отложить выводы на неопределенное время и просто признать: она не может сейчас расстаться с Друстаном МакКелтаром. Что, если невозможное возможно? Что, если завтра он предъявит ей конкретное доказательство того, что он застыл во времени пятьсот лет назад? Возможно, он собирается продемонстрировать ей, как это было с ним проделано. Может, в прошлом существовали свои системы криозаморозки, а потом они были утрачены. Если существует хоть малейшая возможность выяснить это, Гвен ни за что от нее не откажется. Ох, признайся, несмотря на то что ты оставила профессию, которую тебе всю жизнь навязывали, несмотря на то что ты бросила свои исследования, ты всё еще любишь науку и с удовольствием выяснила бы, как человек может проспать пять сотен лет и проснуться здоровым и вменяемым. Ты никогда не опубликуешь этого, но узнать — для тебя счастье.

И все же ею двигало не только любопытство ученого. Гвен подозревала, что немаловажную роль тут сыграли ее взбесившиеся яйцеклетки и его «носок», а еще — чувство, которое невозможно было полностью списать на генетически запрограммированный зов природы к продолжению рода и обеспечению выживания расы. Ни один мужчина не вызывал в ней прежде такого бурного отклика.

И ни одна наука не смогла бы объяснить той щемящей нежности, которая охватила Гвен при виде слез горца. Ей захотелось прижать его голову к своей груди — не ради секса, а лишь затем, чтоб успокоить.