Поцелуй горца - Монинг Карен Мари. Страница 59

Гвен услышала за дверью громкий вздох.

— Хорошо. На этот раз я тебя выслушаю.

Друстан сидел на полу, вытянув ноги, скрестив руки на груди и привалившись спиной к двери. Он прикрыл глаза и ждал, когда Гвен начнет рассказывать. И заставлял себя не злиться. Пришлось стиснуть зубы и признать, что настойчивости и решительности этой девчонке не занимать. Он привык к тому, что способен напугать любую девушку. Но пока Друстан бесновался и грохотал по двери, он словно видел, как Гвен стоит снаружи, скрестив руки на груди, притопывает ногой и спокойно ждет, пока он угомонится. Ждет несколько часов — горец знал, что на улице уже день.

Это внушало уважение. И, во имя Амергина, это было слишком умно для сумасшедшей девчонки.

Ты знаешь, что она не сумасшедшая, почему бы тебе просто этого не признать? Потому что если она не сумасшедшая, то говорит правду. И почему тебя это пугает?

Он не знал ответа. И не понимал, почему от одного ее присутствия превращается в идиота.

— Мне двадцать пять лет, — услышал Друстан из-за двери.

— Такая старая? — поддразнил он. — Моей невесте всего пятнадцать.

Гвен зарычала, и Друстан улыбнулся.

— В моей стране растление малолетних является уголовно наказуемым преступлением, — опасным тоном сообщила она.

Уголовно наказуемым? Еще одно не вполне понятное выражение.

— Это означает, что тебя посадили бы в тюрьму, — пояснила Гвен.

Он фыркнул.

— Зачем мне знать твой возраст? Это имеет какое-то значение?

— Когда ты услышишь полную версию событий, все станет ясно. А теперь молчи и слушай.

Друстан замолчал и поймал себя на том, что ему действительно интересно ее послушать.

— Я отправилась в поездку по Шотландии, не зная, что мне придется ехать вместе со стариками…

Со временем Друстан расслабился и перестал ее перебивать. По звуку ее голоса он догадался, что Гвен сидит в той же позе, что и он, спиной к двери, и говорит с ним, оборачиваясь через плечо. А это значило, что они сидят буквально спина к спине. От осознания того, что они сидят вот так, в темноте, почти касаясь друг друга, возникло странное чувство близости.

Друстану нравился звук ее голоса. Горец только сейчас понял, какой у Гвен низкий, мелодичный и нежный голос. Почему он раньше этого не замечал? Потому что в ее голосе звучала самоуверенность, которой он не переносил? Или потому, что, когда бы она с ним ни заговорила, он забывал обо всем, кроме своего желания, а сейчас, поскольку он ее не видел, обострились иные чувства?

Айе, у нее прекрасный голос, и Друстан не отказался бы услышать, как она поет старинную балладу. Или колыбельную его детям…

Он помотал головой и заставил себя сосредоточиться на ее словах, а не на собственных глупых мыслях.

Нелл молча поставила перед Гвен еще одну чашку кофе и беззвучно удалилась.

— И мы поехали вверх, к камням, но твоего замка там не оказалось. Были только фундамент и остатки внешних стен.

— В какой день я отправил тебя через камни?

— Двадцать третьего сентября, в день осеннего равноденствия. Ты называл его Мабон.

Друстан закашлялся. Это не было основано на слухах и легендах, мало кто знал, что камни можно использовать только во время солнцестояний и равноденствий.

— И что я делал с камнями? — спросил он.

— Ты забегаешь вперед, — предупредила Гвен.

— Просто ответь мне, а дальше рассказывай по порядку. Как я использовал камни?

Над ними, за балюстрадой, Сильван и Нелл устроились на полу, внимательно прислушиваясь к разговору. Нелл, которая приносила для девушки еду из кухни, взлетала по лестнице для слуг и снова усаживалась рядом с Сильваном, тихая как мышка.

— Я не думаю, что тебе нужно слушать… — прошептал Сильван и осекся, когда Нелл прижала губы к его уху.

— Если ты считаешь, что я прожила здесь двенадцать лет и до сих пор не знаю, кто ты на самом деле, то твоя глупость куда больше, чем та, которую Друстан приписывает Гвен.

Глаза Сильвана удивленно расширились.

— Я тоже умею читать, старый пень, — прошептала Нелл.

Его глаза стали напоминать блюдца.

— Умеешь!

— Ш-ш-ш. Иначе многое пропустим.

— Ты собрал рисовальные камни, разломал их в круге и написал на внутренней стороне тринадцати вертикальных камней тринадцать формул.

По спине Друстана пробежала дрожь.

— А потом еще три формулы на центральной плите. И мы стали ждать полуночи.

— О Господи, — пробормотал Друстан.

Откуда она может знать такие вещи? В легендах говорилось, что камни можно использовать для перемещений, но никто — кроме него, Дуга и Сильвана — не знал, каким именно образом. Теперь это знала Гвен Кэссиди.

— Ты помнишь эти символы? — хрипло спросил он.

Она описала некоторые из них, и даже это неполное описание выбило его из колеи. Похоже, она не врала. Разум отказывался в это верить. Ощущение было странным: словно горец столкнулся с проблемой, которую разум не мог охватить целиком, поэтому подсознательно переключался на мелочи и другие темы. Друстан улыбнулся, придумав вопрос, на который Гвен наверняка не захочет ответить.

— Ты говорила, что я лишил тебя невинности. Где и когда я занимался с тобой любовью? — язвительно спросил он, повернувшись к двери.

Гвен тоже повернулась, прикоснулась губами к двери и тут же почувствовала себя полной дурой. Но ведь он сидел там, и именно в этом месте, судя по звуку его голоса, должны были находиться губы Друстана. Раньше его слова звучали глуше, он явно сидел к ней спиной, а на этот раз повернулся.

— В кругу камней, незадолго до того, как мы прошли через них.

— Я знал, что ты девственница?

— Нет, — прошептала она.

— Что?

— Нет, — повторила Гвен уже громче.

— Ты обманула меня?

— Нет, просто не думала, что это важно.

— Чепуха. Иногда не сказать всей правды — это все равно что соврать.

Гвен моргнула. Это были ее собственные слова, только адресованные уже ей.

— Я боялась, что ты не станешь заниматься со мной любовью, если я об этом скажу, — призналась она.

«А ты боялся, что я брошу тебя, если пойму, кто ты на самом деле. Шикарная из нас получилась парочка».

— Как вышло, что в двадцать пять лет ты все еще была нетронутой?

— Я… Я просто не нашла подходящего мужчины.

— И какой бы мужчина подошел тебе, Гвен Кэссиди?

— Какое отношение это имеет к моему…

— Учитывая, где ты меня заперла, ты могла бы и ответить на вопрос несчастного узника.

— Ну хорошо, — неохотно согласилась она. — Подходящий мужчина… он должен быть умным и веселым. У него должно быть доброе сердце, и он должен быть верным…

— Верность так важна для тебя?

— Очень. Я не делюсь. Если это мой мужчина, то он только мой.

— Продолжай. — Судя по голосу, Друстан улыбался.

— Ему должны нравиться простые вещи. Например, хороший кофе и вкусная еда. Семья…

— Ты хочешь детей?

— Десяток, — ответила Гвен.

— Ты стала бы учить их чтению и тому подобным вещам?

Гвен глубоко вздохнула, ее ресницы стали мокрыми. Все в жизни должно быть уравновешенно. А в ее жизни баланса не наблюдалось. Она прекрасно знала, чему будет учить своих детей.

— Я буду учить их читать и мечтать, смотреть на звезды и верить в чудеса. Я научу их тому, что играть и работать нужно с радостью.

Она хмыкнула и мягко добавила:

— А еще я научу их тому, что вся мудрость мира не заменит любви.

Она услышала резкий выдох. Друстан долго молчал, словно задумавшись над ее словами.

— Ты вправду думаешь, что любовь настолько важна?

— Я не думаю, я знаю.

Жизнь в Шотландии преподнесла ей хороший урок. Карьера, успех, признание критиков — без любви все это оказывалось мусором. Гвен наконец нашла элемент, без которого ее жизнь казалась пустой и ненужной.

— Как я любил тебя, Гвендолин Кэссиди?

Она тихонько застонала. При одном упоминании об этом по ее телу прокатилась теплая волна. Он заговорил тем же тоном, каким говорил ее Друстан, — спокойным, ласковым и уверенным, и она растаяла. Похоже, его защита тоже растворялась в этом разговоре.