Убийство в «Восточном экспрессе» - Кристи Агата. Страница 8

Пуаро улыбнулся. Спор – если это был спор – продолжался довольно долго. Говорила в основном миссис Хаббард, проводнику лишь изредка удавалось вставить слово. В конце концов все уладилось. Пуаро явственно расслышал: «Bonne nan, мадам», – и шум захлопнувшейся двери. Он нажал кнопку звонка.

Проводник незамедлительно явился. Он совсем запарился – вид у него был встревоженный.

– DC l'eau minerale, s'il vous plait.

– Bien, мсье.

Вероятно, заметив усмешку в глазах Пуаро, проводник решил излить душу:

– La dame americaine…

– Что?

Проводник утер пот со лба:

– Вы не представляете, чего я от нее натерпелся! Заладила, что в ее купе скрывается мужчина, и хоть кол на голове теши. Вы только подумайте, мсье, в таком крохотном купе! – он обвел купе рукой. – Да где ж ему там спрятаться? Спорю с ней, доказываю, что это невозможно, все без толку. Говорит, она проснулась и увидела у себя в купе мужчину. Да как же, спрашиваю, тогда он мог выйти из купе, да еще дверь за собой задвинуть на засов? И слушать ничего не желает. Как будто у нас и без нее не хватает забот. Заносы…

– Заносы?

– Ну да. Разве вы не заметили? Поезд давно стоит.

Мы въехали в полосу заносов. Бог знает сколько мы еще здесь простоим. Я помню, однажды мы так простояли целую неделю.

– Где мы находимся?

– Между Виньковцами и Бродом.

– La, la! – сказал Пуаро раздраженно.

Проводник ушел и вернулся с минеральной водой.

– Спокойной ночи, мсье.

Пуаро выпил воды и твердо решил уснуть.

Он уже почти заснул, когда его снова разбудили. На этот раз, как ему показалось, снаружи о дверь стукнулось что-то тяжелое.

Пуаро подскочил к двери, выглянул в коридор. Никого.

Направо по коридору удалялась женщина в красном кимоно, налево сидел проводник на своей скамеечке и вел какие-то подсчеты на больших листах бумаги. Стояла мертвая тишина.

«У меня определенно нервы не в порядке», – решил Пуаро и снова улегся в постель. На этот раз он уснул и проспал до утра.

Когда он проснулся, поезд все еще стоял. Пуаро поднял штору и посмотрел в окно. Огромные сугробы подступали к самому поезду. Он взглянул на часы – было начало десятого.

Без четверти десять аккуратный, свежий и, как всегда, расфранченный Пуаро прошел в вагон-ресторан – тут царило уныние.

Барьеры, разделявшие пассажиров, были окончательно сметены. Общее несчастье объединило их. Громче всех причитала миссис Хаббард:

– Моя дочь меня уверяла, что это самая спокойная дорога. Говорит, сядешь в вагон и выйдешь лишь в Париже. А теперь оказывается, что мы можем Бог знает сколько здесь проторчать. А у меня пароход отправляется послезавтра. Интересно, как я на него попаду? Я даже не могу попросить, чтобы аннулировали мой билет. Просто ум за разум заходит, когда подумаешь об этом.

Итальянец сказал, что у него самого неотложные дела в Милане. Огромный американец сказал: «Да, паршивое дело, мэм», – и выразил надежду, что поезд еще наверстает упущенное время.

– А моя сестра? Ее дети меня встречают, – сказала шведка и заплакала. – Я не могу их предупреждать. Что они будут думать? Будут говорить, с тетей было плохо.

– Сколько мы здесь пробудем? – спросила Мэри Дебенхэм. – Кто-нибудь может мне ответить?

Голос ее звучал нетерпеливо, однако Пуаро заметил, что в нем не слышалось той лихорадочной тревоги, как тогда, когда задерживался экспресс «Тавры».

Миссис Хаббард снова затараторила:

– В этом поезде никто ничего не знает. И никто ничего не пытается сделать. А чего еще ждать от этих бездельников-иностранцев? У нас хоть старались бы чтонибудь предпринять.

Арбэтнот обратился к Пуаро и заговорил, старательно выговаривая французские слова на английский манер:

– Vous etes un directeur de la ligne, je crois, monsieur. Vous pouvez nous dire… (1)

Пуаро, улыбнувшись, поправил его.

– Нет, нет, – сказал он по-английски, – вы ошибаетесь. Вы спутали меня с моим другом, мсье Буком.

– Простите.

– Пожалуйста. Ваша ошибка вполне понятна. Я занимаю купе, где прежде ехал он.

Мсье Бука в ресторане не было. Пуаро огляделся, выясняя, кто еще отсутствует.

Отсутствовали княгиня Драгомирова и венгерская пара, а также Рэтчетт, его лакей и немка-горничная.

Шведка вытирала слезы.

– Я глупая, – говорила она. – Такая нехорошая плакать. Что бы ни случилось, все к лучше.

Однако далеко не все разделяли эти подлинно христианские чувства.

– Все это, конечно, очень мило, – горячился Маккуин, – но неизвестно, сколько еще нам придется здесь проторчать!

– И где мы, что это за страна, может кто-нибудь мне сказать? – чуть не плача вопрошала миссис Хаббард.

Когда ей объяснили, что они в Югославии, она сказала:

– Чего еще ожидать от этих балканских государств?

– Вы единственный терпеливый пассажир, мадемуазель, – обратился Пуаро к Мэри Дебенхэм.

Она пожала плечами:

– А что еще остается делать?

– Да вы философ, мадемуазель!

– Для этого нужна отрешенность. А я слишком эгоистична. Просто я научилась не расходовать чувства попусту.

Казалось, она говорит скорее сама с собой, чем с Пуаро. На него она и не глядела. Взгляд ее был устремлен за окно на огромные сугробы.

– У вас сильный характер, мадемуазель, – вкрадчиво сказал Пуаро. – Я думаю, из всех присутствующих вы обладаете самым сильным характером.

– Что вы! Я знаю человека, куда более сильного духом, чем я.

– И это…

Она вдруг опомнилась: до нее дошло, что она разговаривает с совершенно незнакомым человеком, к тому же иностранцем, с которым до этого утра не обменялась и десятком фраз. И засмеялась вежливо, но холодно:

– К примеру, хотя бы та старая дама. Вы, наверное, ее заметили. Очень уродливая старуха, но что-то в ней есть притягательное. Стоит ей о чем-нибудь попросить – и весь поезд бросается выполнять ее желание.

– Но точно так же бросаются выполнять желания моего друга мсье Бука, – сказал Пуаро, – правда, не потому, что он умеет властвовать, а потому, что он директор этой линии.

Мэри Дебенхэм улыбнулась.

Близился полдень. Несколько человек, и Пуаро в их числе, оказались в ресторане. При такой ситуации хотелось скоротать время в компании. Пуаро услышал немало нового о дочери миссис Хаббард и о привычках ныне покойного мистера Хаббарда, начиная с того момента, когда, встав поутру, этот почтенный джентльмен ел кашу, и кончая тем, когда он ложился спать, надев носки работы миссис Хаббард.