Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 18

Потом он долго не мог уснуть, вздрагивал от каждого шороха, от каждого темного силуэта. В очертаниях кресел ему мерещились фигуры в плащах. Они чудились за шторами, за дверцами шкафа и даже под кроватью. Шут, дрожа, выбирался из постели и на десятый раз проверял, запреты ли окна и двери в его комнату…

…Но днем этот кошмар не снился ему никогда, поэтому, спрятав под одеяло пропахшие луком ладони, Шут беззаботно отдался во власть сладкой дремы, смежившей его веки. Он плыл в мерцающем свете позднего утра, радуясь легкости сознания, избавлению ото всех мыслей и тревог.

Что его разбудило, Шут так и не понял, ибо ни единый звук не нарушил тишину комнаты. Он просто распахнул глаза и не сдержал улыбки — кутаясь в кружевную белую шаль, перед кроватью стояла королева.

— Ваше Величество… — он провел рукой по лицу, прогоняя сон и, смущенный своим заспанным видом, поспешил подняться.

— Патрик… — улыбка тронула и ее губы, — не нужно. Не нужно вставать.

Но Шут уже отбросил одеяло и все-таки поднялся, спеша приветствовать свою чудесную гостью как подобает. Ему даже удалось отвесить поклон, правда, несколько неуклюжий — опять, как всегда после резкого движения, закружилась голова. Пришлось поспешно опуститься обратно на край постели.

— О, Пат… — Элея отвела взгляд, пытаясь скрыть промелькнувшую в нем горечь, — Ну, что ты, право…

— Я так рад вас видеть, — просто ответил Шут. Жалость в ее глазах вызывала огорчение, но по большому счету он уже давно отучился слишком серьезно относиться к своей персоне. Подобные взгляды были привычны ему с детства. Привычны и потому почти не ранили.

— И я рада… У меня для тебя подарок, — она склонилась к корзинке, которую успела поставить на пол. — Возьми, пожалуйста…

Шут принял небольшой легкий сверток. Под темной суконной тканью скрывалось что-то мягкое.

— Что это?

— Ну погляди сам, — Элея улыбнулась.

Когда он осторожно развернул сукно, в оказалась белая как снег, почти невесомая рубашка из тончайшей шерсти.

— Боги… — Шут и сам не понял, почему эта простая вещь — всего лишь вещь! — вызвала у него такую бурю эмоций. Словно отголосок прежней жизни, в которой было место и нарядам, и красоте… Прикосновение воздушной ткани — сродни дуновению свежего летнего бриза… — Ваше Величество, у меня нет слов.

Элея тихо рассмеялась от удовольствия, и Шут подумал, что видеть радость на ее лице гораздо приятней, чем жалость.

Он скинул ту рубашку, что была куплена служанкой, простую и добротную, но слишком большую для его тощего тела, и торопливо, чтобы королева не разглядела отвратительной худобы, надел новую. Обнова скользнула по плечам, окутав невесомой нежностью и теплом. Широкий отложной воротник и длинные рукава были украшены незатейливым скромным кружевом, а с кончиков шнуровки на груди свисали два маленьких едва заметных золотых бубенца. Рубашка пришлась ему так впору, точно ее шила сама Госпожа Иголка из Солнечного Чертога.

— Я рада, что тебе понравилось, — едва уловимым движением Элея оправила на нем ворот и, склонив голову на бок, удовлетворенно сказала: — Не зря я потратила столько времени, растолковывая нашей портнихе, что и для кого надо сделать. Она очень талантливая. Нет, правда, Пат! Не ухмыляйся! Я знаю, мадам Сирень для тебя — эталон мастерства, но наша Ланна тоже не просто так попала ко двору.

Шут и не думал принижать достоинства работы незнакомой ему портнихи из Брингалина. И улыбался только от того, что был несказанно рад подарку. Он так и заявил королеве, не стыдясь этой своей по-детски искренней радости:

— Ваш подарок чудесен, — добавил Шут, проводя рукой по нежной шелковистой ткани рукава. — С того момента, как очнулся, я не знал большей радости, чем сейчас. Впрочем, — он задумался на миг, — для меня одно ваше присутствие — уже радость, — Шут говорил от чистого сердца, полагая, что королева и сама понимает, какая честь для него каждый ее визит. Но Элея почему-то странным образом смутилась, и, зардевшись, отвела глаза в сторону.

Шут удивился. Ему и раньше случалось делать королеве комплименты, но прежде она неизменно одаривала его насмешливым взглядом полным небрежения, как будто все слова господина Патрика не имели под собой ни капли искренности.

Впрочем, с того момента, как он набрался смелости извинится перед Элеей, их отношения изменились… Он уже и сам не знал, кем видит его королева — другом или слугой, отголоском прежней жизни или призрачным гостем настоящей…

— Спасибо, — промолвил Шут, пряча растерянность за беззаботной улыбкой, и тотчас постарался перевести разговор в более понятное и привычное им обоим шуточное русло, — Да только ведь это я должен дарить вам подарки. День вашего рождения я столь бездарно пропустил, валяясь в этой кровати.

— О, Пат! — Элея махнула на него рукой. — Мне и так хватило этих даров и подношений. До сих пор не знаю, куда девать особенно оригинальные… — она усмехнулась своим мыслям, и Шуту представилась гора несуразных вещей посреди аккуратной, почти аскетичной спальни королевы. — Вот, например один барон подарил мне отделанный бриллиантами капкан на лисицу… Сам, разумеется, без охоты жить не может. Угодья у него — сплошные леса, и времени этот господин проводит там больше, чем с женой. И что, скажи, мне делать с его презентом? Ни в дело, ни для забавы. Или еще другой… привел мне ученую козу, которая умеет танцевать под дудочку. Патрик, ты представляешь — козу! С бантом на шее и золочеными копытцами.

Шут улыбался, слушая Элею, однако, все, что говорила королева, было неважно… На самом деле он просто радовался ее смеху, любовался этим милым лицом, которое так хорошело от улыбки и румянца. И чем дольше Шут смотрел на свою чудесную гостью, тем очевидней становилась ему оглушительная, невозможная истина. Ясная, как день за окном…

Та истина, которую давно можно было бы понять, позволь он себе это понимание.

"Боги!.. — все внутри у него замерло, и мир поплыл цветными пятнами. — Да я схожу с ума… Нет! Нет!!!"

Но он мог хоть закричаться, а факт оставался фактом — из неприступной ледяной жены Руальда Элея превратилась для него в женщину, улыбка которой наполняла жизнь смыслом…

Это открытие потрясло Шута настолько, что он совершенно перестал слышать, о чем говорит Элея.

— Патрик? Эй! Ты в порядке?

О да… Он в порядке. Насколько это возможно для человека, который осознал, что желает лишь одного… быть рядом с той, чья судьба столь же далека от его собственной, как небо от земли… Что жаждет бесконечно видеть не кого-нибудь, а саму наследницу Белого трона.

Сердце его ударяло в грудь, точно взбесилось, Шут не знал что сказать. Он мог только смотреть на нее, отчаянно до слез вглядываясь в каждую черточку лица, которое вдруг стало совсем иным, чем прежде. Таким родным. Таким… единственным…

"Господи, я ли это?.."

— Пат?

"Элея… королева моя… Как же так вышло? В какой момент? Я слепой дурак… Руальд оказался прав, тысячу раз прав… тогда, в подземелье Брингалина. Ты всегда была в моем сердце. И это т ы держишь меня на краю обрыва. Ты, а не чувство долга, не ребенок, не желание стать магом… Все пустое… Все лишено смысла. Все, кроме тебя, моя светлая… Кроме тебя…"

— Патрик, тебе плохо? — Элея протянула руку и осторожно коснулась его плеча. Так осторожно, словно Шут был соткан из стеклянных нитей. И эти медовые глаза… почудилось ему, или они действительно наполнились неподдельной тревогой?.. Он замер, боясь прервать хрупкое мгновение, наполненное такой неожиданной и такой бесценной нежностью. И все смотрел, смотрел в янтарную глубину, не умея оторвать взгляда, вымолвить слово… погружаясь все глубже… — Патрик…

Шут и сам не заметил, как встал и, дрожа, взял ее руку в свои ладони.

"Моя королева…" — в горле стоял горячий комок, и хотелось упасть перед ней на колени, чтобы вновь, как тогда год назад, ласковые пальцы прикоснулись к его голове…

Глаза в глаза.

Ему показалось, он видит в них целый мир. Мир, полный света и любви. Такой дивный, такой близкий…