Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 76

Только к вечеру, малость оживший от чудесных бульонов матушки Тарны, Шут осмелился выбраться к Руальду. По словам Кайзы, король заходил к нему накануне, но не застал в должном для беседы состоянии. А после ему уж и самому не до того стало. Бедный Руальд был весь в сборах. Он хотел выступить завтра. Да чего там завтра… сегодня! Разумеется, это не представлялось возможным, но король делал все, лишь бы ускорить события. Из обрывков разговора Шут понял, что большая погоня за похитителями была выслана в тот же час, как сам он свалился без чувств подле спасенного шамана. И основной боевой отряд мобилизовали в тот же день. Но нагнать до сих пор так никого и не удалось, хотя минуло уже более двух суток.

Словно бы погоне кто глаза отводил…

Шут был уверен, что так оно и есть. А еще он был уверен, что похитители успеют добраться до этих самых гор Тарон, которые граничат с Ферестре. В том месте соседняя страна острым клином вдавалась в территории Закатного Края, словно протянула длинное щупальце, желая дотянуться до чужих богатств. А горы Тарон окаймляли этот клин. И из века в век ферестрийцы в самом деле бессчетное количество раз пытались отвоевать прилегающие к горам земли. А там, глядишь, и к морю пробиться. Но последние три сотни лет знаменитый Пакт о Мире, заключенный развитыми королевствами Материка, неизменно останавливал горячих южных соседей.

И что же такого должно было произойти в голове у короля Шана, что тому вдруг столь страстно восхотелось пойти на Закатный Край войной и таки получить в свое распоряжение проход к морю?

Шут терялся в догадках, и все они были безрадостны.

После королевских покоев он направился в Прощальный зал. Это была большая холодная каменная комната на нижнем уровне дворца. Там всегда дожидались своего последнего пути те, кому холод был уже не страшен.

Шут медленно спускался по ступеням подземелья. И не потому, что все еще чувствовал себя не вполне здоровым. Нет… просто ему было невыносимо думать о встрече с Хиргой, который и Хиргой-то больше не был… Шуту прежде приходилось смотреть на покойников, и он всегда удивлялся, как мало общего они имеют с теми людьми, которыми их знали при жизни.

Увидеть смелого маленького оруженосца таким… это было слишком… неправильно.

Ему следовало жить еще долго. Очень долго. И сделать много славных дел. А он успел лишь одно.

Зато какое…

Слова шамана помогли. Шут больше не чувствовал той свинцовой тяжести на душе, с какой боролся утром. Только глубокую печаль.

В Прощальном зале было пусто, и шаги гулко отдавались под высокими сводами. Ровно горели два небольших факела, чадя на стены клубами черного дыма. Пахло сыростью и холодом. Шут невольно обхватил себя за плечи, пытаясь унять озноб — этот смертный холод проникал глубоко под дублет, облизывая кожу студеными сквозняками.

Тело мальчика лежало на невысоком каменном постаменте у стены. Не таком монументальном, как те, что полагались членам королевского рода. Но и не на полу, как это бывало с простыми слугами. Шут вытащил из стального кольца один из факелов и подошел к Хирге.

Да нет… не было в этой оболочке Хирги.

И не могло быть.

Светлая душа давно покинула худенькое тело.

— Зря ты не послушался своего сэра Дарана… — сипло промолвил Шут, убирая с бледного застывшего лица черную прядь. — Получал бы синяки, бегал бы за девками… — внезапно он вспомнил ту молоденькую поварихину дочку, с которой Хирга едва не стал мужчиной. Не дождется она его. Никогда…

Шут закусил губу и сел на пол. Боги, как ему хотелось повернуть время вспять! Успеть… Не дать смерти сорвать этот поцелуй с губ мальчишки, который так и не познал иного пламени, кроме агниии…

— Как все нелепо… — прошептал он, стискивая кулаки до боли в пальцах. — Как бессмысленно…

— Смерть всегда кажется нелепой, хотя на самом деле она может быть прекраснейшим действом, господин Патрик, — Шут испуганно вскинул глаза на человека, который подошел так бесшумно. Ах да… он ведь всегда любил подземелья. Только другой их уровень, более удаленный от верхних этажей…

Министр безопасности задумчиво смотрел на Шута, ковыряя меж зубов ногтем мизинца.

— Прекрасной она может быть только для такого человека как вы, — процедил Шут, поднимаясь с пола и с вызовом глядя в лицо давнему недругу. Он мимолетно удивился тому, что больше не вздрагивал от одного только появления этого старого извращенца. Видят боги, причиной тому была не смерть Хирги… хотя и она, пожалуй, тоже. Теперь Шут смотрел на министра, не скрывая своей неприязни.

— Да вы осмелели, господин Патрик, — Торья изогнул уголок рта. — Похоже, вам смерть пошла только на пользу.

— А это была не смерть, — едко усмехнулся Шут. — Просто еще один спектакль для таких как вы.

— Да ну? — министр красиво приподнял тонкую бровь. — Боюсь, королю ваша шуточка пришлась не по вкусу, — он сладко оскалился и выдохнул еле слышно: — Да и принцессе Элее тоже. Она наверняка повыплакала все глаза над вашим полумертвым телом.

"Спокойно, — Шут стиснул челюсти, проглатывая тысячи ядовитых безумных слов. — Спокойно… Конечно, этот коршун уже все знает. Догадался, змеюка…"

— Я бы на вашем месте, — также тихо ответил он Торье, — не марал имя этой женщины своим грязным языком.

— Вызовете на дуэль? — еще шире улыбнулся министр.

— Нет, — произнес Шут, все больше изумляясь своей дерзости и странному бесстрашию, — просто подсыплю вам яда в кашку. Полагаю, такой способ умереть покажется вам вполне прекрасным. По крайней мере, это весьма в вашем вкусе.

Торья перестал улыбаться. Он смотрел на Шута холодными острыми глазами хищной птицы.

— Да вы отрастили зубки, милый мальчик. Что ж… На всякие клыки найдутся клещи… Уж вы подумайте об этом, прежде чем снова грозить мне. Там, парой этажей ниже есть очень славный арсенал для таких зубастых господ. А я еще не расстался с желанием пообщаться с тобой… поближе, маленький любимчик, — он тесно сплел свои бледные пальцы и, громко хрустнув ими, направился вон из Прощального зала.

Часть пятая

Горы Тарон

1

— Обед, ваш милсть, — железная миска стукнула о деревянный пол повозки, следом возникли кувшин и бутыль с молоком. В голосе говорившего не было ни почтения, ни доброжелательности. Только легкая почти беззлобная насмешка. Едва ли эти простолюдины знали, кого везут на самом деле. И едва ли поверили бы, скажи она им.

Нет… ее не обижали. Еда была почти сытной, повозка почти теплой. Но на этом все хорошее и заканчивалось.

Их везли практически без остановок — только чтобы сменить коней, проверить колесные крепления, подать пленникам еду с дровами для крошечной печки, да вынести их поганое ведро…

О, это ведро!

Поначалу омерзительный железный сосуд привел Элею в содрогание. Но потом она поняла, что выпускать ее для посещения уборной никто не намерен. Лошадей гнали так, будто бежали от чумы. И днем, и ночью. Впрочем, окон в повозке все равно не было — только небольшой стеклянный фонарь мотался на крюке у стены. Элея никогда не гасила его, оказаться в темноте казалось ей теперь самым страшным. И только одно ее радовало в этой ситуации — то, что по крайней мере, не приходилось больше отбивать седалище в опостылевшем седле…

Повозка была крошечной — только узкая лежанка вдоль стены, печка и сундук, в котором стояло то самое ведро… Сначала Элея думала, что сойдет с ума в этой темнице, но вскоре поняла, что у нее есть дела и посерьезней — ухаживать за ребенком, которому никто не догадался ни сменной одежды дать, ни соски, ни колыбели. Постель, которую они делили, постоянно оказывалась мокрой… и запах… ужасный запах нечистот… невозможность даже вымыть мальчика толком. А еще приходилось согревать молоко, и соска первые два раза получалась вовсе непригодная… Элея сходила с ума от отчаяния. Но уже на третьи сутки стала привыкать к этому безумию. За время путешествия с Патриком она поняла, что человек вообще может привыкнуть почти ко всему — к натертым конскими боками бедрам, к бессонным от младенческого крика ночам, к вони немытых тел и колтунам в спутанных волосах.